Само содержание журнала-ежемесячника было наполнено нашими раздумьями о жизни настоящей и будущей, видевшейся нам в самых радужных красках. Оптимизм, веселые приключения, викторины-загадки, «Знаете ли вы, что…», философские изречения и мысли, анекдоты, собственные сочинения о красоте природы, ночевках в лесу у костра, в снегу и… наши поэтические пробы — всё это выливалось на его страницах. Большим подспорьем к раздумьям были для нас два тома Л.Н.Толстого «Круг чтения». Особенно рассказ «Суратская кофейная» (если не исковеркал названия). Сюжет: посетители кофейной спросили у дикаря, сидевшего в углу, что это он так старательно вырезает? — «Вырезаю себе бога из священного дерева. Буду его носить, и он будет меня охранять». Его подняли насмех: «Разве может человек делать себе Бога? Бог сам Творец!» Поднялся спор. Люди разных вероисповеданий стали каждый превозносить свою религию, утверждая, что она — единственно истинная. За разрешением спора обратились к капитану. Тот ответил притчей: «Слепой утверждает, что-де свет не существует, нет и солнца, так как он их не видит. Безногий, уверен, что солнце — огненный шар, регулярно поднимающийся из-за той горы и, пройдя свой путь по небосводу, спускающийся вон за той. Абориген, никогда не покидавший этого острова, утверждал, что ничего подобного: солнце выныривает из океана, а к вечеру опять опускается в него. Так вот, — закончил капитан, — я проплавал по всем морям и океанам, убедился: не солнце ходит вокруг земли, а земля и другие планеты вращаются вокруг него! Солнце есть, но каждый видит его и понимает по-своему!»
Обложка журнала — парящее в лучах «выныривающего из океана» солнца название «Вожак».
Велся строгий финансовый учет. На собранные от продажи деньги покупали бумагу, ленту, шапирографные копирку и чернила, краски, глицерин. Выплачивались и «гонорары», которые большей частью шли в общую кассу на приобретение необходимого для будущих совместных походов — круп и консервов. Шатры брали у наших скаутмастеров — Юры Андреева или Андрюши Михонского. «Хозрасчет», двойная бухгалтерия, «самоокупаемость» были у нас на высоком уровне, хоть сами эти термины были нам неизвестны. К ним нас привела великая учительница — Жизнь. А она, наша жизнь, была увлекательнейшей, интересной, хоть подчас и полуголодной. Неважно, что мы ходили или в брезентовых скаутских штанишках, или же в самых дешевых «пумпхозах» — хлопчатобумажных, немецкого производства, штанах чуть ниже колен, выдерживавших от силы полгода. У одного Севы были чудесные австрийские шортики из «чертовой кожи» на подтяжках. Но ведь он — наш художник![6]
Походы… Лагеря летние, лагеря зимние — палатки в снегу… Шагает кучка ребят в десять-пятнадцать человек. Бодро, весело, с песнями… Излюбленным местом была гора Авала, в двадцати километрах от Белграда. За нею находилась большая полянка среди вековых буков и дубов. Рядом — источник с ледяной водой. Вывешивали «приказы» — распорядок дня и ночи, с распределением должностей и дежурств: кому сегодня поваром, кому — ответственным за порядок в лагере, кому и в какие часы дежурить ночью у костра… Полная самостоятельность! Каждый из нас становился то ли «краснокожим», то ли Тарзаном… Я и некоторые другие, как Шурик Акаловский, предпочитали сплетать себе ложе в кроне деревьев, повыше над землей, нечто вроде гамака, и там спать. Днем — сигнализация флажками, свистками, игры, хождение и бег по азимуту — по компасу и карте… Вечером, у костра — целые концерты с интермедиями, миниатюрами, пантомимами, песнями… И, конечно, с обязательным индейским жертвенным танцем, с «Журавлем» (частушками)… Вспоминаю и улыбаюсь, и бодрею: как прекрасна жизнь! А ведь, бывало, вставали в четыре утра, чтобы проделать эти двадцать километров пешком, поиграть в футбол, другие игры, побыть хоть немножко (если поход однодневный) у костра, и поздно ночью вернуться домой! Как приятно было чувствовать, что наливающиеся мышцы «мешают ходить»! Участвовали мы и в «джембори» — международном слете скаутов в Топчидере. Затем нашу организацию оживили и прибывшие из Сараева скаут-мастеры Б.Мартино, В.Пелипец и Малик Мулич; в противовес нашему, появился их журнал «Мы», отпечатанный на ротаторе.
Окончив гимназию, я поступил в медицинский институт Белградского университета. На первое время снял комнатушку в трущобном районе Ятаган-Мала. Казалось, начинается светлый путь обучения с приобретением твердой, благородной специальности на благо людям, путь, который избрал сам и по которому пройдет спокойная, полезная жизнь.
Но вот пронеслись продавцы газет. Размахивая ими, они неистово выкрикивали: «Германия напала на Польшу… Она обвиняет Польшу в…» Я схватил газету. Как-то неясно, сбивчиво объяснялось, что в отместку за польскую диверсию немецкие войска вошли в Польшу. На следующий день было опубликовано заявление Италии, что она-де «остается вне войны». Великобритания и Франция требуют немедленного прекращения военных действий и вывода немецких войск из Польши.
По радио из Берлина прорывается голос Гитлера. Говорит он быстро, сильно картавя и часто до выкриков повышая голос. В ответ — рев многочисленной толпы, ее дружные и частые восторженные возгласы «Зиг хайль!». Это действует устрашающе. Будто огромная стая тысяч озлобленных волков гонится за тобой, вот-вот настигнет, а у тебя или совсем нет сил, или они на исходе, и ты еле-еле, на последнем дыхании, уносишь ноги…
Новые сообщения: 3-го сентября 1939 года, Великобритания объявляет ультиматум Германии. То же, несколькими часами позже, делает и Франция. В душе облегчение: теперь Германия одумается, и конфликт будет ликвидирован. Нет, ультиматум не достигает цели, и Англия с Францией встают на защиту Польши. «Молодцы!» — думаем мы. Сдержали свое слово, стали на защиту! Теперь-то они быстро обуздают зарвавшийся наглый фашизм. Ну что может какая-то там Германия против двух столь мощных держав?! Что будет дальше? Гитлер добивался Силезии, потом Данцигского коридора. Ему во всем уступали, ублажали… Доублажались! У моих сербских друзей давно было недоверие и неприязнь к «швабам»…
США объявляют о своем нейтралитете. И, действительно, какое им дело до какой-то там далекой от них Европы!
Немецкие войска углубляются в Польшу. 15-го Варшава отклоняет предъявленный ей ультиматум о капитуляции — поляки все еще верят в действенную помощь Англии и Франции.
Героический народ! Вот только непонятно: почему они не просят помощи у великого соседа? Ведь еще немного, и гитлеровцы их раздавят! И тут неожиданное сообщение: части Красной Армии тоже вступают в Польшу! Сообщают, что, мол, «по-дружески», без единого выстрела! Очевидно, Советский Союз решил-таки помочь своему слабенькому соседу. Как благородно!
19-го, чтобы избежать, как мы считали, конфронтации с мощным Советским Союзом, Гитлер умеряет свой пыл и останавливает продвижение войск. 28-го Варшава капитулирует, правительство бежит в Румынию. Туда же тянутся, не желая попасть в плен, остатки польской армии. Все произошло так молниеносно, что большинству польских войск так и не довелось участвовать в боях.
Газеты полны схем, планов военных действий, сообщений о советско-германском пакте о разделе Польши. Вот оно что! Гитлер и Сталин, выходит, заранее обо всем договорились! Национал-социализм с коммунизмом? Не предательство ли это? — В голове не укладывается! В газетах новая схема: границы некоего нового «тампонного» государства, с Варшавой в центре, разделяющего сферы соприкосновения и влияния. Военные действия прекращены, страсти утихают. Затем возникает еще ряд пактов «о взаимопомощи и ненападении» между СССР и Эстонией… Латвией… Литвой. Прибалтийские страны предоставляют СССР опорные базы на своих территориях, в своих портах. Но Финляндия от предложенной ей «взаимоподдержки» отказывается.
Мир напуган. Но тут проносится слух, что Гитлер в своей речи в Рейхстаге 6 октября предложил мир Западу. И действительно: «на Западном фронте без перемен»! Друг против друга мирно располагаются и бездействуют две фортификационные линии: линия Мажино, чудо современной техники, и незаконченная линия Зигфрида. Умудренные политиканы — сербские крестьяне — и те не способны разобраться, что к чему. А через румынскую границу к нам, в Югославию, идут и идут большие и малые группы бывшей польской армии: они торопятся во Францию через Грецию, через Адриатику, чтобы там влиться в «действующую против общего врага» французскую армию и с ней продолжить борьбу.
Все предыдущие годы в гитлеровской Германии происходило не только наращивание военного и экономического потенциала, но и систематическая идеологическая обработка и фанатизация умов, начиная с юношества. Гитлер стал Мессией, его книга «Майн Кампф», как и предполагал мой отец, — библией национал-социализма. Рупором его стали министр пропаганды Геббельс, а затем Геринг и Гиммлер. Базой — бюргеры, мелкие промышленники, торговцы. А над всем этим стояли крупнейшие киты — промышленные концерны. Все они нацеливают на Восток, исполненные заветной мечтой реваншизма и колониализма — «Дранг нах Остен». И вдруг… договор, мирный раздел сфер влияния! Совершенно неправдоподобно!
Наконец-то блеснуло счастье: «Союз студенческой молодежи» предоставил мне место в общежитии! Сеняк, окраина Белграда, на улице Косте Главинича. И вот, после занятий по гистологии в лаборатории, размещавшейся в «Старом Университете», напротив «Управы Града Београда», а проще — жандармерии — «Главнячи», я отправился на новое местожительство.
В комнате на втором этаже стояло семь коек. Из жильцов пока никого не было. Пристроившись у своей тумбочки, я стал перерисовывать начисто все, что увидел в лаборатории через микроскоп, — строение клетки печени.
В комнату вошел приземистый студент, видимо, старожил. Я привстал, представился:
— Студент первого курса медицинского, Александр!
Тот глянул на меня изучающе и, молча кивнув вместо ответа, прошел к своей койке. Продолжая свою работу и сидя поэтому спиной к комнате, я слышал, как он разделся, открыл тумбочку… «Буль-буль-буль…» — услыхал я, как что-то льется. Затем приближающиеся шаги и… бух! — стукнула поставленная передо мной, рядом с чертежом, алюминиевая поллитровая кружка, до половины наполненная красным вином. Я обернулся: рядом, в одних трусах, стоял этот старожил с очень волосатой и широченной грудью. С полупустой бутылкой.