Мы с бессилием глупца, подражая папуасам,
Бьем друг друга по мордасам?..
И не столько кулаком, —
Сколь змеиным языком!..
(Саша Черный)
Кулак или язык: что хуже, что ранит больней, неизлечимей?..
Запасные выходы — пробитые в стенах дыры в малинах, — чтобы не сквозило, затыкали матрацами. Светильниками служили склянки с керосином и фитилем. Входить в малины и выходить можно было, чтобы их не рассекретить, лишь в потемках. В достатке были «даймоны» — карманные фонарики. Днем «шалманы» отсыпались, ночью «работали». Шутили: «С 21.00 и до 5.00 — наш комендантский час!»
К тому времени шалманы уже вошли в контакт с остовцами и встали на их защиту: за бесчеловечное отношение к их батракам хозяева несли наказание. Не этим ли объясняется изменение их отношений к бывшим ранее беззащитным невольникам?
Как осуществлялась связь с остовцами? — На юге Кельна, в заброшенном домике на огороде, жили один-два парня. Они-то и являлись связниками.
— А как с питанием?
— Как-то ворвались на главную городскую базу, обезоружили охранников и заперли их в помещении. Они и не вздумали сопротивляться: подумали, что мы — эсэсовцы, а когда поняли, было уже поздно. А склад — целый городок. Пришлось у охраны узнавать, где что хранится. До самого утра таскали и возили… Куда? — Да там же, недалеко в развалинах, и прикапывали. А в последующие ночи развозили по нашим малинам, заполняли тайники. Хватит надолго, и будущих беглецов обеспечим. Вот только крысы проклятые изрядно портят…
Федя рассказал и о забавном случае при транспортировке этого «товара»:
— Ночь. Везем груженую тележку, а тут какой-то слегка подвыпивший офицер: «Что везете, откуда и куда?» Не обратил внимания на идущих сбоку. Хотел пошарить, а мы ему пистолеты в бока. Аж присел от неожиданности. Сам ремень с кобурой отдал. Просил потом, чтобы пистолет, хотя бы без патронов, вернули. Нет, пусть не любопытствует! А один раз не того убили: не заметили, что он — тодтовец, а не «желтопузик»…
«Желтопузиками» здесь называли штурмовиков СА. В такую же желтую форму были одеты и военные строители — тод-товцы. Разница лишь в том, что тодтовцы не носили пистолетов, как штурмовики, а ниже такой же красной повязки со свастикой у них была нашита белая ленточка с надписью «Орг. Тодт». В темноте ее-то и не разглядели…
Продовольственные запасы пополнялись и из вагонов на товарной станции: много составов застряло на разбомбленных путях. А вот хлеба не было:
— Мы его заменили сыром: отрежем ломтик, намажем маслом или маргарином, пришлепнем сверху колбасой или мармеладом, а то и «кунстхонигом» (искусственный мед) — вот и готов бутербродик!..
До сих пор с отвращением вспоминаю эти, хоть и высококалорийные, но до чего опротивевшие «бутербродики»!
Печками-буржуйками почти не пользовались: мог выдать дым. Зато девчата из ближайших лагерей устраивали отменные пиршества из принесенных им продуктов: борщи или супы из «бульбы с крупенями» — пальчики оближешь! Вечная хвала мастерицам-поварихам!..
«Почтовые ящики» продолжали нести свою службу, по-прежнему мы контактировали с «Сибиряком» и «Белофинном». Странно: оба были Коли, оба — здоровенные и оба… рыжие! К тому времени я познакомился с пленными французами, почувствовал, что среди них замаскировался радист. Как? Откровенно говоря, между радистами одной службы существуют свои особые опознавательные приметы. Но это очень долго объяснять. Главное: мне было оказано, если можно так сказать, «негласное доверие». Не думаю, чтобы я ошибся! Во всяком случае, французы пообещали помочь в освобождении узников из эшелона, а вскоре сообщили день и час — во время вечерней поверки. Эти данные мы сразу же передали в эшелон запиской: «День, час… Пусть пчелы приготовятся взломать свои соты!»…
А война шла. Близ Дюрена гремела канонада, днем в том районе можно было наблюдать «карусели» штурмовиков-союзников. Так назывались воздушные атаки по кругу в вертикальной плоскости. Эсэсовские части и отряды штурмовиков СА неистовствовали…
До нас дошел слух о трагедии в Аахене. Фюрер приказал его населению эвакуироваться, хоть на стенах по-прежнему оставалось написанным: «Вир капитулирен ни!» (Мы никогда не капитулируем!) Некоторые рискнули ослушаться приказа — попрятались в домах по подвалам и чердакам: не лучше ли дождаться американцев, тогда придет конец бессмысленной войне! А они были всего в 20–30 километрах! После указанного в приказе срока эсэсовцы-«чистильщики» прочесали город. Всех обнаруженных расстреляли на месте, от мала и до велика, — за нарушение приказа! Беженцы из Аахена шепотом упоминали, что таких было сотни… Местное население втайне возмущалось, но страшно было попасться на заметку какому-нибудь «партай-геноссе» — члену НСДАП. А эти «геноссе», держа всех в страхе, продолжали терроризировать и упиваться своей властью, все еще веря в чудо, в новое страшное оружие возмездия — «Фау». Уже всем были известны «Фау-1» и «Фау-2»: «летающий клоп» (беспилотный самолет-снаряд) и ракета-торпеда. Сейчас ждали более мощного, все сокрушающего. Ждали и лютовали. Лютовали, так как были уверены. Злобу свою вымещали на невольниках, работавших у них на фермах, предприятиях: это, мол, они виновны в гибели многих членов наших семей! И действительно, не оставалось уже ни единой немецкой семьи, где бы не было горестной утраты: в военной мясорубке перемалывались все новые и новые жертвы! И, как водится в народе, пошли своеобразные горькие остроты: «Мы ждем — скоро будет грозное оружие “Фау-5”: вперед двинутся семидесятилетние старцы-фольксштурмовцы, которых сзади будут подпихивать 12-летние юнцы-вервольфы»! Горькая острота, юмор отчаявшихся!
С нападением на эшелон ничего не получилось. Рассуждений было много, а как дошло до дела — полная осечка!
И суждены им благие порывы,
Да свершить ничего не дано!
— эта сентенция, нацарапанная чьей-то рукой на могиле одного из героев какого-то литературного произведения и врезавшаяся мне в память, в самый раз подошла бы к нам и к нашим неосуществленным задумкам. И действительно: проделать днем переход в восемнадцать километров, с оружием, сконцентрироваться в никому не известном месте, совершить шумовую атаку и после этого опять вернуться назад, да еще, возможно, с массой беглецов — абсолютно абсурдная идея! Но пришел указанный французами день, и мы с Николаем, сгорая от любопытства, углубились в лес и направились в сторону туннеля Кирберг. Еще больше убедились в бредовости, к счастью, непредпринятого похода: в потемневшем незнакомом лесу мы почти сразу же заблудились! В какой стороне Кирберг? Куда идти? Плутаем туда-сюда. Вскоре послышались далекие завывания сирен. Да, точно: как раз сейчас будет построение перед эшелоном, поверка. Но где же Кирберг, где эшелон? Где мы сами?.. Уже слышится урчание самолетов. Они уже над головой! В лесу неожиданно стало светлеть, мы глянули вверх: сквозь гущу голых веток видим: с неба стали медленно спускаться разноцветные осветительные ракеты. Такого я еще не видел: что за странный фейерверк? Хоть и привык к бомбардировкам, в том числе и к ночным, такого странного явления, ничего хорошего не предвещавшего, еще не видывал! Что за иллюминация? Что сейчас произойдет? И Николай почему-то стал прижиматься ко мне, будто я его спасти могу… Стало не по себе… Послышался свист бомб, взрыв совсем рядом. Вдруг на наши головы стал надвигаться жуткий, переливающийся и все усиливающийся вой. Да такой, будто тысячу гоголевских «Виев» вместе со сворой всяких упырей и вурдалаков (честное слово, не знаю, чем они отличаются одни от других, но все равно, видимо, страшенные!) сорвались с неба и мчатся к нам наперегонки, чтобы кровавыми когтями и клыками впиться в нас и вырвать душу, которая и так от страха вывернулась наизнанку и еле держится в теле! Такая жуть, что мы, потеряв всякий рассудок, рванули с места и припустили что есть духу, сами не зная куда… и боясь потерять друг друга из вида… Нечеловеческий вой, длившийся, к счастью, одну-две минуты, вдруг оборвался на самой громкой ноте так же внезапно, как и начался. Но ноги наши, не имея тормозов, несли нас и несли…
Под самое утро, вывалив языки, мы кое-как добрались до «Кайзерсааля». Пряча друг от друга глаза, мы замертво свалились на свои койки. Что это было? Что так завывало? Мы предпочли не затрагивать этот вопрос, на который не могли бы придумать никакого ответа… Впрочем, часам к семи девчата из Каль-шойрена привели к нам троих, уже ими переодетых беглецов. Среди них был… Василек! Радость встречи окончательно сгладила впечатление от неприятного ночного происшествия…
Ребята рассказали, что столь необычная иллюминация, взрыв бомбы где-то совсем рядом, а затем и тот звериный вой, ввергли в панику не только эсэсманов, но и узников. Все бросились врассыпную кто куда. Василек с напарниками прямо по рельсам добежали до Кальшойрена. О других они ничего не знали. К вечеру к нам привели еще двоих. Пользуясь положением переводчиков, мы с Колей стали колесить на велосипедах по окрестным дорогам. Заглядывали в скирды, дачные и огородные домики, сарайчики, кусты на опушках. Так мы и «выуживали» прятавшихся там «полосатиков». Затем по ночам, маленькими группами, мы разводили их по известным нам кельнским малинам.
Проезжая однажды близ места, где недалеко находился наш эшелон, мы увидели близ железнодорожной будки у переезда сплюснутую и врывшуюся в землю дырявую железную бочку. Тут я вспомнил слышанный мной рассказ об эффекте сброшенных с самолетов кусков просверленных рельсов и таких же дырявых бочек. Видимо, это и был тот «снаряд»-Вий, так напугавший нас своим неестественным ревом и вогнавший наши души в пятки…
Бывало, беглецов находили в самых немыслимых местах. Как-то рано утром девчата с одной фермы увидели, как хозяйский барбос уныло бродит вокруг своей будки и обиженно повизгивает. Заглянули туда, а там… «полосатик»! Привели его к нам, а са