ову: он посчитал, что раз не он обнаружил этот яд, то запятнана честь его мундира…
Контингент насчитывал уже более 12 000 человек: из Берлина доставили этап в 6 000 человек.
Январь 1946 года. Ребята из молодежной группы настойчиво выпросили снабдить их двадцатью перочинными ножами. «Режуще-колющие» предметы в зоне строжайше запрещены. Конечно, я попытался узнать, для какой им это цели. «Величайший секрет, герр штабслайтер! Знаем: вы нам доверяете и не откажете. Даем честное слово, что вас не подведем, через две недели вернем». Да, на подлость по отношению ко мне они не пойдут, в этом я был уверен. Ножи были выданы. Узнал бы только об этом Дзуцов!..
…Раннее утро, 18-е число. Неожиданно меня будят чудесные звуки любимого вальса Штрауса, а за ним последовала не менее любимая «Серенада» Шуберта. Что это? Откуда? Открываю дверь: перед моей комнатушкой несколько музыкантов. Последние звуки. Вперед протискиваются двое поваров в торжественном убранстве, в белоснежных колпаках. Вручают мне живописный, чудесно пахнущий торт на блюде. Кремом на нем выведено: «18 января». Что за день, в честь чего? Тут выходят члены молодежной группы — Манфред Фогт и Герхард Хенниг, дают мне отлично изготовленную лакированную шкатулку с шахматными клетками. Открываю: какие в ней изящные фигурки! Изнутри на крышке надпись: «Унзерем штабслайтер, цум Гебурт-стаг. Шпорт унд Шпиль-группе» (Нашему начальнику штаба, в день рождения. Спортивно-игровая группа). А ведь верно: сегодня день моего рождения! Но как и откуда они об этом прознали?! Теперь ясно, для чего им понадобились ножи. За столько лет мне впервые напомнили о моем дне! И кто! — бывшие гитлеровские юнцы!!! Невероятно! Невольная мысль: даже такое сильное давление, какое на психику народа оказывал нацизм, не в силе было выхолостить в юности присущую ей чистоту и человечность! Увы! Не вся молодежь обладала подобным иммунитетом: половина ее, шестьдесят человек, так и продолжала смотреть на меня волком. Очень справедлива притча о Сеятеле, Его зернах и неоднородной почве: упадут зерна на камень — и не прорастут!.. Но впереди много еще времени, а души — не камень! Будем же надеяться! Надеяться и ждать!
Этот день принес и другую неожиданность. Прибыл очередной большой этап. Я его принял, а майор Хайнц провел через дезинфекцию, душ, разместил на жилье.
После вечернего аппеля ко мне робко постучали: какой-то немец! Что ему надо?
— Алекс! — удивил меня его возглас: — Разве ты меня не узнаешь? Я — Карл Ройтер. Был санитаром у Роберта, в хирургическом. Работали вместе с тобой!..
Боже, действительно он! Но тогда мы были в полосатом и привыкли видеть себя в «зебре», а сейчас он — в гражданском, разве узнаешь?
— Как ты сюда попал?
— А ты как?
«Неисповедимы пути Твои, Господи!»…
— Когда меня в числе нацистов ввели через ворота сюда, первой мыслью было — повеситься! Вдруг вижу тебя, глазам не верю: ты и… тоже здесь! Но раз и «наши» тут, не только нацисты, то позора нет, будем жить!
В оживленной беседе за тортом и шахматами я от него узнал о последних днях Бухенвальда, о голоде, доведшем некоторых до каннибализма; о том, что в день освобождения несколько тысяч узников от истощения не могли встать с нар, а получив американские консервы, так на них набросились, что большинство скончалось… Узнал и о превратностях судьбы человеческой. По его словам, Эрих Решке служит сейчас в «народной полиции» в чине полковника. Отто Кипп устроился директором какого-то крупного комбината в Галле, а Эрнст Буссе стал вице-президентом в Министерстве внутренних дел в Тюрингии. О других он не знал…
— Мы узнали, что ты, а затем и большая группа благополучно бежали у Кёльна, и были очень рады…
Конечно, все это отрадно. Но… не знали мы тогда, что над головами наших хороших друзей, занимающих сейчас высокие посты, уже завис дамоклов меч: им вскоре снова придется пройти через огромные испытания, унижения, пытки в застенках. А некоторым, как Эрнсту Буссе, придется и погибнуть, на этот раз — в сталинских лагерях. Почему? Да по той простой причине, что и при новой, «народной» власти, взявшей на вооружение доносительство, фальсификацию, они остались такими же несгибаемыми борцами с любыми, какими бы и чьими бы они ни были, тоталитарно-диктаторскими режимами. Новые власти скоро приступят к обезвреживанию неугодных им, но популярных противников — возможных претендентов на их кресла и посты. И через прокрустово ложе невредимыми пройдут лишь те, кто приспособится, у кого окажутся «стандартные», разрешенные размеры. «Кто не с нами, — тот против нас!» А те, кто наберется храбрости и «нахальства» сопротивляться, произнести слово критики, будут посажены за решетку, в лагеря, уничтожены… Очень обидно узнать победителям, что боролись они и завоевали совсем не то, за что прошли через столько нечеловеческих мучений и пролили реки крови!.. Отнюдь не то! Еще обидней — погибнуть и не знать, что погиб не за то, за что боролся. К счастью, мертвые так об этом и не узнают! Пусть же почивают в мире! Хоть это заслужили они честно!
На смотре-конкурсе ко мне обратился Фрэд Паркер. Почему такая фамилия? Оказалось, он уже 25 лет работает на сцене, в основном в цирке. Иллюзионист-астролог. Фамилия его — артистическая. «Астролог»? Оккультист? — Гм… в такие «науки» я не верил… На сцену выпускать шарлатана, как я считал, не хотелось…
— Вы, герр штабслайтер, несоветский человек! — сразил он меня своей проницательностью — Почему вы так решили?
— Это видно из вашей манеры ходить, бегать. Она — западная. Русские так не умеют: у них своя характерная походка — враскачку, вразвалку, как у медведей. И зря вы не верите в астрологию. Я вам это докажу.
На его просьбу я сообщил ему дату, примерный час и место моего рождения. Через несколько дней передо мной лежал гороскоп: на бумаге были вычерчены разноцветные кривые, какие-то пометки.
— Разъясняю: вот этим цветом обозначены ваши счастливые, а этим — несчастливые семь лет. Жизнь у вас долгая. Вы родились под созведием Ориона. И ваша жизнь зависит от него и от влияния на него других звезд. Прорицать будущее не буду: не поверите, и я вам ничего не докажу. Но назовите несколько запомнившихся вам дат, и гороскоп расскажет, что с вами тогда произошло. Вы убедитесь, что он не врет.
Я назвал 1927 год, даты, когда тонул в реке Лопани под селом Покотиловка и когда выехал заграницу.
— Летом с вами произошел случай, чуть не стоивший вам жизни. А осенью вы предприняли долгое путешествие, с которого и начался отсчет семи ваших счастливых лет…
Назвал я и 1941 год: 6 апреля и 22 августа. И на все получил точные ответы. Поразительно! Мое неверие пошатнулось. Других дат я не стал называть. Хватит! В гороскопе что-то да есть!
Затем Паркер продемонстрировал совсем непонятные и уникальные способности: безошибочно, по прикосновению к зажатому в моей руке карандашу, обнаруживать спрятанные в его отсутствии предметы. В те годы я, да наверное и многие другие, и слыхом не слыхивал о каких-то биотоках. Способность Паркера поразила: фокусник! И он был допущен на сцену, где пользовался огромным успехом.
Изредка то одного, то другого интернированного увозили на следствие. Назад никто не возвращался, судьба их оставалась неизвестной. Настал черед и старосте молодежной группы, отличному организатору. Жаль, ни имени, ни фамилии его я не запомнил. По-моему, звали его Фриц, лет шестнадцати-семнадцати. Славный, душевный, талантливый парнишка! Я не знал, что его вызвали на проходную. Парень там сумел выпросить разрешение попрощаться со мной. Долго тряс руку, глаза блестели, голос срывался. Как его успокоить, как обнадежить?
— Русские — хорошие, справедливые люди. Уверен, что ты не совершил ничего дурного. Вот увидишь: разберутся и отпустят!
«Разберутся и отпустят!» — до чего банальная фраза! Впервые я услышал ее от лейтенанта Соскова в селе Добра. Затем от негритенка в Веймарской тюрьме Маршталль. И верил, верил, что справедливость не может не настать. Очень верил! И верил в русских. И еще много раз придется услышать эту фразу, слышать и верить… Увы! С каждым разом веры становилось меньше и меньше…
Оперуполномоченный Дзуцов… Я уже упоминал, что личность эта была пренеприятнейшая, — его старались обходить стороной даже кадровые офицеры. Помощником у него был «краснопогонник» — старшина Фейерман, тоже не менее неприятная, скрытная и алчная персона. Используя свое бесконтрольное положение, оба они бессовестно обирали интернированных. Все чаще и чаще в зоне встречались мне люди в одном исподнем: их одежда приглянулась этой ненасытной паре. Мало того, они совершали, не знаю, законные или незаконные, налеты на санчасть капитана Кароева. Причем в его отсутствие. «Незаконные»?! Писан ли закон для властьимущих? Говорят же: «Мы — чтобы писать законы, вы — чтобы им безоговорочно повиноваться!» Взламывались двери амбулатории, ящики аптек, шкафы — производились «обыски». А что искали? Спиртное! Это не могло не возмущать врача. Я впервые познакомился с новым для меня законом, когда «тот прав, у кого больше прав»! Позже эта новая истина стала аксиомой и перестала удивлять.
Интернированные, которых раздели, поставили передо мной необычную проблему: как и во что их одеть? Как впредь предотвратить подобные факты? Дело в том, что, вопреки древней римской поговорке «Quod licet Jovi, non licet bovi!» (Что прилично Юпитеру, не положено быку!), здесь оказалось другое: «Раз это разрешается начальству, почему нельзя мне?», и некоторые из гарнизона тоже не побрезговали приобрести себе неплохие костюмы, «разгуливающие» по лагерю.
Чтобы лучше понять кого-то и его поступки, я всегда старался поставить себя на его место. Так было и здесь. Представил себе: я — свидетель и жертва нападения врага на мою Родину, свидетель его варварства, деспотизма, огня и меча, ураганом пронесшихся по стране, коснувшихся моего родного очага, близких… Я видел оставленную врагом при отступлении выжженную землю, опустошенные и полные взрывоопасных сюрпризов поля и пастбища. Короче, видел результаты тотальной войны, — войны до полного уничтожения. Там у меня — представлял я себе, — разруха, голод, калеки, сироты, слезы и нищета, «ни кола, ни двора». И на долгие годы, отсюда и краю не видать!.. А он здесь, тот самый враг — фашист. Доказательством тому, что он причастен к моему горю, это то, что он изолирован в лагерь. Разве сажают в лагеря невиновных?! А мешочки с золотыми зубами и коронками — разве они это не подтверждают?! Правда, их, мешочков этих, было найдено всего три, причем в разных флигелях, — одному лицу принадлежать не могли. Я не искал хозяев. Отчасти потому, что боялся их найти: не был уверен, что смогу сдержать свою реакцию! Да и все здесь взрослые представлялись мне одинаково закоренелыми врагами. А они — прекрасно одеты, обуты. Как же так?! Меня скоро демобилизуют, отпустят домой в одежде «тридцать третьего срока» — в латаной-перелатаной. Нет уж, извиняюсь, так не пойдет!.. «Эй, ты! Власть переменилась, скидай сапоги!» — вспомнились мне слова из одного фильма, и я понял справедливость местного «Эй, ты! Отдай то, что награбил у меня!..». А разве не те же мысли были у нас в селе Добра, когда мы с голодухи попользовались немецким порос