Репродукторы возвестили: "11-го мая бежал на самолете в Шотландию психически заболевший Рудольф Гесс". Гесс? - но это же правая рука Гитлера! Зачем ему понадобилось "бежать". В его "психическое заболевание" никто, конечно, не поверил. Второе сообщение привело весь лагерь в небывалое волнение. Подолгу стояли у репродукторов и слушали... Слушали и не верили: "22-го июня войска Германии перешли границу и продвигаются вглубь Советского Союза...". Массовая сдача красноармейцев в плен! Последовало сообщение о "первом в истории" парашютном десанте на остров Крит и капитуляции его английского гарнизона... Будто с цепи сорвавшиеся, репродукторы транслируют победные марши и сообщения о "победоносном и несокрушимом марше по России", о захвате города за городом... А что же со знаменитой "линией Сталина"? Где она? - Об этом абсолютно ни слова, будто ее и не существовало... Группки французских и польских офицеров, стоя у репродукторов, тут же на песке вычерчивают западные границы СССР, отмечают захваченные города, делятся впечатлениями, прогнозами...
Иван Троян и его группа русских стали для нас учителями в труде, в жизни, в оптимизме. Естественно, что именно к нему я и побежал в панике: - Что же теперь будет? - в нас еще теплилась надежда на помощь русских, а их... перемалывают! - Цыплят по осени считают! - спокойно, глубокомысленно изрек Иван: - Нечего вешать нос. Раз напали на Россию, там себе и шею свернут!..
Я уже знал историю Трояна, хоть он и не отличался многословием. С 1924 года он состоял членом ФКП - французской компартии. Тогда же в нее вступили и другие русские, в основном бывшие гардемарины: Георгий Шибанов, Алексей Кочетков, Николай Роллер, Николай Качва, Александр Покотилов, Леонид Савицкий{8} В 1936 году, большинство из них посчитало долгом броситься на защиту Испанской Республики и вступили в Интербригады. Они понимали, что именно в Испании надо и можно сражаться с набиравшим силу фашизмом и национал-социализмом,- все прекрасно чувствовали и видели, к чему они ведут. Шибанов, например, стал политкомиссаром одной из бригад. Там шли кровопролитные бои. Франция, с её политикой "невмешательства", перестала пропускать в Испанию военную помощь республиканцам, сугубо осложнив этим положение защитников законного правительства. Теснимая со всех сторон превосходящими силами франкистов, республиканцы отступили к Пиренеям, надеясь найти убежище во Франции. Она их приняла, но тут же заключила в лагеря для интернированных. Оттуда, чуть позже, препроводила в тюрьму в городе Кастр. Иван Троян, Г. Шибанов и югославы - генерал Любо Илич и Милан Калафатич- тоже были в этой тюрьме. Им вскоре удалось бежать без И. Трояна. Интербригадовцы, оставшиеся в тюрьме, после капитуляции Франции, были затребованы немецкими оккупационными властями и переправлены в этот "Сталаг Х-Д", где мы с ними и встретились. {9}
- Уверен, что мы с тобой еще увидимся. Ни мы, ни вы сложа руки сидеть не будем. Это точно! Будем с вами по одну сторону баррикады. Значит, и возможность встречи не исключается. Не забывайте, что вы - солдаты. С нас, пока идет война, этого звания никто не снимет. Следовательно, все еще впереди. Все помыслы должны быть - вырваться и опять продолжить сражение с оружием в руках! {10} Забегая вперед, отмечу, что Ивану Трояну удалось бежать с каторги в Германии во Францию, где он активно руководил группой Сопротивления. Но об этом - позже.
В июле нас, курсантов, переместили в город Саарбрюкен, где разместили в бывшей конюшне. Почему отобрали именно нас? - Как оказалось, курсантов офицерского училища, согласно Женевской Конвенции, должны были приравнять к офицерскому составу, который освобождался от работ. Кроме того, после почти двухмесячного пребывания в сравнительно хороших условиях в Трире, хорошо окрепшие, мы могли бы сойти за неплохое пополнение для вермахта или частей СС. Но для этого, - гитлеровцы еще не рисковали нарушать международные соглашения, - необходимо было добиться нашего письменного добровольного согласия. Рано утром нас выгнали во двор и заставили построиться в длинные шеренги. Солдаты-автоматчики стали сзади и спереди. - Ахтунг! Ахтунг! - скомандовал немецкий офицер. Взял у стоявшего рядом адъютанта лист и стал читать. Толмач переводил на сербско-хорватский. Нам предлагалось подписать декларации, стопками лежавшие на столе, о добровольном согласии работать на Германию. Наступила тишина. Затем по шеренгам пронесся шепот. Из рядов шагнуло двое. Они подписали по бумажке, их похлопали по плечу и увели. Всё снова замерло. Офицер не выдержал, подскочил к крайнему курсанту и заорал на весь двор: - Унд ду? (А ты?)... Подпишешь или нет? Тот отрицательно мотнул головой и тут же получил удар кулаком. Потом офицер шагнул к следующему... И так десять часов: мы стояли, а они нас били. Только к вечеру, стреляя поверх голов из автоматов, пленных загнали обратно в конюшню. Еду в этот день не дали. Через несколько дней нас погрузили в вагоны и под конвоем доставили в штрафной лагерь, в город Сааргемюнд, в Лотарингии, аннексированной к Третьему Рейху.
Глава 2. "СОПРОТИВЛЕНЦЫ В КОРОТКИХ ШТАНИШКАХ"
Возможно, история эта покажется очень сентиментальной, но слишком уж удивительна, чтобы о ней не упомянуть. Особенно потому, что случилась она в годы самой кровожадной войны. В любой войне резко выпячивается не только изуверство. Неугасимым светом и теплом побеждают тьму и общий хаос те чувства, из-за которых человек и достоин называться Человеком. Франция была побеждена. От нее отторгли целые регионы: Эльзас и Лотарингия были аннексированы. Там сразу же наложен запрет на всё французское: на язык, на народные песни, традиции. На места бежавших перед нашествием были водворены немецкие колонисты. Некоторые села целиком, таким образом, оказались в руках этих новых "хозяев"{11}. Круто и методично шло принудительное онемечивание. Этому способствовал строжайший надзор, сопровождаемый террором. Не было села, где не разместилось бы око и ухо вездесущего гестапо. Надписи не только на улицах, но даже и на надгробных памятниках, если они на французском, должны были быть стерты и заменены на немецкие. Приказ есть приказ, и его выполнили. Но как! - Не стирая, их просто закрасили, и поверх вывели другие, готическим шрифтом. Вероятно, это было первым, хитроумно скрытым, выражением молчаливого протеста: закрашенное всегда можно будет очистить в недалеком, но неминуемом, будущем. Не в этом ли крылся зародыш будущего Сопротивления?!
Сопротивление! Когда и как оно началось? - Об этом хорошо сказал французский историк Анри Ногер: "Французское Сопротивление родилось в Бордо 17 июня 1940 года, ровно в 12 часов 30 минут. Именно в этот час глава правительства, маршал Петен, передал по радио своим по-старчески дребезжащим голосом, что-де он, маршал, приносит себя в жертву, чтобы смягчить несчастье Франции: "Скрепя сердце, говорю всем: надо прекратить сопротивление! Ибо оно - бесполезно!"{12} Таким образом он, даже не издав предварительного приказа сложить оружие, признал, что дальнейшие боевые действия против напавшего врага - бессмысленны.
А между тем, нетронутыми остались огромные ресурсы не только в колониях Африки, но и в отдельных массивах почти всей Франции. И конечно, не все вняли такому призыву. Вместо того, чтобы покорно, как стадо баранов, пристраиваться к колоннам военнопленных, которых несколько солдат в зелено-мышиных униформах погонят в лагеря Германии, они продолжили борьбу, ставшую отныне называться движением Сопротивления. Раз враг напал на родную землю, ему необходимо дать отпор! Вдоль новой границы на севере Франции, от Швейцарии до Бельгии, самый промышленный регион был объявлен "Запретной зоной" - "Зон энтердит", и был подчинен, как и Бельгия, административному управлению, с демаркационной линией, отделяющей ее от остальной Франции, вернее от ее остатков. Такой же демаркационной линией были поделены и эти остатки: на "Северную" или "оккупированную" с центром в Париже, и на "Южную" ("неоккупированную" или "зон но-но") зоны, с центром в Виши. Переходить демаркационные линии, как и границы, можно было лишь с соответствующими пропусками.
Он так и стоит в памяти, этот "Stalag IV" в Сааргемюнде-Штайнбах, ставший позже печально известным "Черным лагерем". Корпуса бывшей психбольницы. Больных перед тем уничтожили. Высоченные каменные стены со вцементированными вверху острыми осколками битого стекла. С внутренней и внешней сторон стен- спирали колючей проволоки. Ряд вышек с пулеметами. Внутри мрачного двора - корпуса с камерами. Стекла окон в камерах - толщиной в 4-5 см. Ночью в выходивших из корпусов стреляли без предупреждения. Завтрак - эрзац-кофе, затем работа по десять часов. По возвращении с работы - миска кислой похлебки из капусты или шпината, кусочек хлеба. Нацисты не признавали нас за людей, малейшая попытка напомнить им, что ты - человек, кончалась зверским избиением или пулей. Они - господа, мы - обыкновенные рабы. И нескончаемая цепь всевозможных унижений... - Медики, врачи! Выйти из строя! - объявляет на разводе офицер. Несколько человек, обрадовавшись, что предстоит легкая и чистая работа, выходят. Конечно, откуда среди нас быть врачам?! Отобрано двадцать человек, их уводят. Мы завидуем счастливчикам. Минут через десять, когда нас выводили из лагеря на работу, они, "счастливчики", повстречались нам с ведрами, в резиновых сапогах, - их вели выкачивать нужники! А охранники хохочут: - Это тоже относится к медицине! Ги-ги-ена!.. Ха-ха-ха! Редко, кто не мечтал о побеге...
После нескольких дней изнурительной работы по расчистке в городе завалов разбомбленных строений, мне повезло: администрации лагеря потребовалось четыре человека для работы в близлежащем селе Ремельфинген. Джока Цвиич, Михаило Иованович, Николай Калабушкин и я, - все четверо из нашей спаянной группы, - под конвоем одного гражданского с карабином, направлены в село. Когда шли по нему, ощущали пристальные взгляды то из щеле