ом: - Портер, туа, иси! (Носильщик, сюда!) Он подкатывает свою тележку, и я шепчу ему на ухо: - Месье, выручайте: я - дезертир... Носильщик быстро окидывает меня взглядом с ног до головы и после краткого раздумья бросает: - Вещи - на тележку! Следуйте за мной! Он везет мои вещи, я шкандыбаю за ним. Даже покрикиваю иногда: "Скорей! Лос! Вит!". Это - когда мы слишком уж близко проходим мимо проверяющих документы фельджандармов.
Увлеченный этой игрой и в ожидании окрика "Хальт!", я и не замечаю, как окончился перрон, здание вокзала. Носильщик свернул в какой-то проход, открыл калитку, и... мы очутились на привокзальной площади. - Вон там - спуск в метро. Если еще потребуется моя помощь, - запомни мой номер. Я всегда тут. - сказал носильщик и категорически отказался от денег.
Минут через двадцать я был у гостиницы "Модерн", позвонил. С той стороны зашаркали туфли и двери открыл Энрико. Услужливо взял чемодан. - Как вас записать? - вскинул он голову, усевшись и раскрыв свой гроссбух. Я молча снял пилотку. Видя, что он и дальше вопросительно смотрит на меня, я прикрыл рукой усики. В глазах Энрико сначала недоумение, потом - догадка и изумление. Он вскочил и помчался к лестнице: - Ренэ! Быстро вниз! По ступенькам быстро-быстро застучали милые каблучки. Она было ринулась ко мне, но тут же остановилась: - Почему на тебе эта мерзкая униформа?
Я снова в своей комнатушке. Рядом - Ренэ. Выскочил все-таки из лап смерти! Надолго ли? Ренэ будто подменили. Прибегала чуть ли не каждые пять минут, надолго оставалась, восклицая: "Ты жив!.. Ты жив!.. Теперь от меня не уйдешь!". С ее помощью я продолжил свое перевоплощение. Ножницы, изменение прически, окраска волос. Долго не получалось с бровями,- никак не хотели перекраситься! Наконец, кажется всё: - Настоящий итальянец! - поражался Энрико, всё время подававший советы.
Через Ренэ я связался с руководством. Принесли мою старую одежду, сфотографировался в "фотоматоне", и вскоре получил новые документы. Их принес мне сам Анри Менье. Я стал Качурин Александр, французский гражданин русского происхождения, родом из Туниса, с рю де Шампань, сражавшийся на линии Мажино в числе солдат колониальной армии такого-то полка, санитар. Освобожден из плена из-за слабого здоровья, на днях демобилизован в городе Манд (Южная зона). Приехал сюда поступить в автошколу, чтобы, получив права, наняться на работу в Германию. - Такова была легенда, подтвержденная соответствующими документами: актом о демобилизации, солдатским билетом и другими бумажками. Фамилию "Качурин", как и раньше, взяли, как мне сказали, из "Журналь Оффисьель".
Из Туниса к тому времени гитлеровцев выдворили: уже в Бретани я видел танки Роммеля, так что проверить мой тунисский адрес сложно. Но на всякий случай, "мой" дом и сам город мне подробно опишет один из тунисцев... Уходя, Менье вручил мне тысячу франков на жизнь и показал на цветок в горшке, стоявший на подоконнике: пусть он будет сигналом безопасности.
На следующий день мы с Ренэ посетили мэрию. Она своим щебетаньем ловко обработала чиновника, и мне без каких бы то ни было осложнений были выданы "карт д'идантите" и "сертифика де домисиль" - о моей прописке в гостинице. А также и продовольственные карточки повышенной нормы, как и подобало "пострадавшим за родину", то есть вернувшимся из плена. На этот раз моя легенда была намного лучше, чем предыдущие, пачка документов - безупречна. А вот сигнал "безопасности", о котором будет предупрежден "тунисец" и другие, которые, возможно, должны будут выйти на связь, имел некоторые неудобства: прежде, чем прийти в гостиницу, им бы пришлось сделать крюк, войдя во двор с другой улицы, чтобы убедиться, стоит ли он на месте.
"Тунисцем", который должен был описать мне "мой город и мой дом", оказался Мишель! Он появился под вечер. Рассказал, как всё произошло в Бретани. Получив от Терезы записку, Мишель помчался в барак, надежно перепрятал карту и всё другое. Успел переговорить с Янеком, чтобы тот предупредил других. Вовремя! Ночью нагрянули абверовцы, перевернули всё вверх дном. Безуспешно! Допрашивали. Мишель, "естественно", не предполагал, что "этот идиот способен на подобную пакость". Поляки, предварительно проинструктированные Янеком, в один голос заявили, что в последнее время заметили во мне что-то ненормальное, что я, по их мнению, начал "свихиваться". Затем Мишель, получив "добро" от руководства и узнав день назначенного суда, совершил с ребятами наезд на тюремный фургон, возвращавший меня в Нантскую тюрьму: своим грузовиком врезался в него сбоку, но "чуток не рассчитал", а сопровождавшие его ребята прикончили охрану. Меня высвободили из бокса опрокинувшейся машины. - Ну и хлипкий же: чуть что и... в обморок!
Сам Мишель, бросив помятую машину, сразу же скрылся в Париж, отвезя туда и очередную карту-схему ПВО прибрежного района. Осталось закончить план обороны самого Нанта. Этим сейчас занимается группа Ива-Анжа. А Констана, учитывая многодетность семьи и ее вклад в мое спасение, освободили от рискованной работы, оставив в резерве. Тереза стала связной. Как только схема будет готова, она сообщит, и за нею поедут из Парижа... Итак, мой друг сделал всё, чтобы спасти меня и всю группу.
Мишель остался доволен моим перевоплощением: "Почти никакого сходства с разыскиваемым Поповичем!". Впрочем, насчет "Поповича" и самого Мишеля было дано указание пустить слух, что, мол, оба бежали из Франции. Ренэ улыбалась и, не стесняясь Мишеля, в порыве нежности прижималась ко мне: - Я не хочу, чтобы его арестовали!.. Я стоял словно оцепенелый. Сколько раз, еще тогда, оставаясь с Ренэ наедине, я пытался дать ей понять, что испытываю к ней большее, чем просто братские дружеские чувства, но дух Мишеля всегда витал между нами. Я знал, что и он к ней неравнодушен. Но не знал, что сама она изо всех сил старалась "не замечать" моих чувств. И как было обидно: кругом смерть, жизнь коротка и ненадежна, каждая минута дорога,- может оказаться последней,- а она будто этого не понимала и отстранялась от меня. Эх, таинственны и неразгадываемы женские сердца! Лишь сейчас всё стало ясным: - Я тебя полюбила сразу же! Но вы с Мишелем такие друзья, - ты бы не простил потерю друга, и я бы потеряла вас обоих! Как она права! Сколько в ней самообладания, чистоты!..
Первые дни я почти не выходил из гостиницы, лишь по крайней надобности: костыли были помехой. Ренэ и Энрико делали всё, чтобы скрасить положение человека, загнанного в подполье. - Сасси! - сказала однажды Ренэ: - У меня для тебя сюрприз. Поедем со мной! На метро мы отправились по направлению к Монруж. Выйдя наверх на последней остановке, повернули в маленькую тихую улочку. Поднялись на первый этаж необитаемого, видимо, дома. Ренэ отперла ключом дверь и... мы очутились в опрятно обставленной чистой комнатушке. В ней были газовая плита, рукомойник, столик, застланная кровать, два стула. Удивительно: нигде не пылинки! - Знаешь, Сасси, - нежно прильнула ко мне Ренэ: - В твоем положении невредно, даже необходимо, иметь запасное убежище, а? Если надо будет скрыться, тут и переждешь. Я сняла эту комнатку "для брата". Как и в отеле "Миди", здесь такой же запасной выход - через окно. Смотри: даже удобней, чем у нас! И мы с ней целые сутки обживали эту уютную квартирку...
Однако, всё случилось не так, как мы предполагали. В середине июня по пневматической почте я получил сообщение от Анри. В нем указывалось время и место встречи, - в излюбленном кафе "Дюпон". Я даже замурлыкал от радости: "Ше Дюпон тут-э бон!.. Ше Дюпон тут-э бон!" Летел туда, как на крыльях, насколько позволяла моя хромая нога, но уже без костылей. Сколько времени маялся я без дела, ужас! Менье, как обычно, был жизнерадостным, полон юмора: - Ну, "баба Яга- костяная нога", как самочувствие?.. Так вот, день "Жи" (высадка союзников и открытие Второго фронта) не за горами. Восточный фронт заставил бошей оголить побережье, о чем свидетельствует и твоя информация о разговоре фельдфебелей в поезде. По всей территории Франции - то же самое. Сейчас оккупанты боятся восстания, особенно в Париже. Принялись пополнять "Милис де Дарнан". И нам пришлось начать работу среди милиционеров, выпускаем для них специальные листовки "Полис э Патри" ("Полиция и Родина"). Рассчитываем воздействовать на тех, кто не погряз в крови соотечественников, - на свежевербуемую туда молодежь... {37}
От меня требовалось вступить в контакт с одним из руководящих лиц милиции, заведующим отделом оргнабора и уже давшим согласие сотрудничать за определенную мзду. Первую часть взятки - 500.000 - он уже получил. Но надо его прощупать получше: - Это твой соотечественник. Возможно, будет с тобой более откровенным. Предупреждаю: дело это опасное, необходима осторожность. Ты будешь ему представлен согласно новой твоей легенде.
Менье уехал на место встречи, а через полтора часа и я условным стуком постучал в дверь квартиры по адресу 61, рю Шардон-Лагаш. Дверь открыл Менье. Сзади него меня пытливо разглядывал господин в пенснэ. Представился: - Константин де ля Люби. - и, помолчав, добавил: - Русский. (Почему "де ля Люби"? - Возможно: "Любимов", да переделал на французский лад? - подумал я.){38} Сухощавый, с выправкой, какой гордятся кадровые военные, лет сорока-пяти - пятидесяти. Он прихрамывал и ходил поэтому с тростью. По-французски говорил безупречно, но большую часть разговора мы вели с ним по-русски. Вскользь он поинтересовался моей историей. Я ему описал свое неустроенное положение: только что выпущен из плена, демобилизовался, денег почти нет, думаю устроиться в школу шоферов, но не уверен, что благополучно пройду медосвидетельствование. Де ля Люби сказал, что рад услужить стоящим парням и мог бы устроить их на легкую работу с хорошей оплатой и питанием: - Это ведь лучше: служить дома и не ехать к черту на кулички, в чужую страну!.. Конечно, для многих молодых французов это было бы отличным шансом увильнуть от обязанности выезда в Германию по "STО".