[24] Звиерковского, Салтыка и других важнейших членов тайного общества. Но в половине ноября стали распространяться следующие слухи: будто бы русское правительство высылает в Бельгию особую армию, которой приказано на походе обезоружить польскую; австрийцы будто бы выводят из Галиции польские войска в Венгрию и заменяют их там венгерскими, будто они свозят все ружья и сабли польской милиции в крепости Моравии и наконец будто бы тридцатитысячный ландвер, выведенный из Познании, размещен пруссаками по крепостям Силезии, где ему предстоит нести гарнизонную службу.
И так 17/29 ноября в 7 часов вечера, покушение нескольких польских подпрапорщиков убить цесаревича в Бельведерском дворце послужило сигналом ко всеобщему восстанию. Цесаревич, едва спасшийся, выступил в ту же ночь с русскими и некоторыми оставшимися верными польскими войсками в деревню Виржбу, по дороге в Гуры находящуюся в 3-х верстах от заставы (здесь собралось до 8000 человек при 28-ми орудиях).
Совет правительственный, установленный еще в 1815 году, принял в ту же ночь бразды правления; президентом его был граф Соболевский, членами — гр. Мостовский, граф Грабовский, генералы Раутенштраух и Косецкий, граф Фредро и князь Любецкий. Это было предприятие весьма отважное со стороны совета, обязанного своим значением той власти, против которой возбуждено было восстание. Члены совета, обнаружившие тут ловкость и смелость, имели вероятно в виду удержать за собою преимущества, сопряженные с званиями, ими до сего времени носимыми. Они избрали еще новых членов из лиц, наиболее популярных: князя Адама Чарторыжского, князя Михаила Радзивилла, Кохановского, генерала Паца, Немцевича и генерала Хлопицкого. Этот последний предвидел гибельные последствия восстания и, не желая стать во главе правления, как того желали все, скрывался в продолжении некоторого времени в городе и его окрестностях. Совет, предписав образование национальной гвардии, назначил генерала Паца (с оговоркой: до прибытия Хлопицкого) начальником польских войск, коих число не превосходило в то время 4500 человек, ибо некоторые еще колебались приступить к восстанию, другие же последовали за цесаревичем.
Нашим войскам, как видим, легко было, вступив на следующий день обратно в Варшаву, потушить восстание в самом его зародыше. Предложение о том было отвергнуто лишь вследствие воспоминания о событиях 1794 года. Войска Игельштрема понесли тогда жестокое поражение, не по причине пребывания своего посреди возмутившегося города, но потому, что они, будучи рассеяны в нём, и вовсе не готовы к принятию боя, нашлись вынужденными пробиваться малыми частями сквозь огромные толпы войска и вооруженных жителей. Ничего подобного не могло здесь случиться, — если бы войска наши решились вступить в город через Мокотовскую заставу, 18-го ноября поутру, одною колонною. Независимо от нашего материального превосходства в силах, смелость и решительность с нашей стороны могли дать большие результаты. — Если бы даже это предприятие и не удалось, то мы могли, очистив еще раз город, вступить уже не через Мокотовскую заставу, а через Вислу в Прагу, следуя самым естественным, прямым и удобным путем сообщения с Россиею, что одно уже представляло огромные выгоды.
Хлопицкий, бывший весьма честным, но бедным человеком, удостоился чести командовать французскими войсками во время Наполеона, который пожаловал ему титул барона Французской империи, и майорат в 6000 франков ежегодного дохода. Ермолов, вернувшись из Варшавы в Петербург в 1821 году, сказал Государю: «я вполне удивляюсь, как могли выпустить в отставку Хлопицкого?» На что Е.В. отвечал: «я вынужден был уволить его потому, что он позволял себе явно насмехаться над некоторыми подробностями нашей фронтовой службы». В самом начале восстания Хлопицкий, явившись к цесаревичу, вызывался занять гвардейским полком арсенал наполненный оружием и не допускать мятежников овладеть им, но великий князь не решился воспользоваться этим предложением. Впоследствии император Николай имел одно время в виду наказать его ссылкою, но когда ему объяснили, что мы обязаны Хлопицкому тем, что мятеж не охватил всей Литвы, то он назначил ему пожизненный пенсион.
10 ноября Хлопицкий принял на себя, после продолжительных отговорок, звание главнокомандующего всеми польскими войсками. Возникший между тем клуб, под председательством знаменитого Лелевеля, приобрел огромное влияние. Вынужденный уступить требованиям большинства, правительственный совет исключил из среды своей Соболевского, Грабовского, Раутенштрауха, Косецкого и Фредро, почитавшихся слишком умеренными, и заменил их Дембовским, графом Островским, графом Малаховским и Лелевелем, который в свою очередь уступил председательство в клубе Брониковскому. Вследствие объявленного цесаревичем желания, видеться с некоторыми из членов совета для узнания истинных требований Польши, кои он желал по возможности удовлетворить, присланы были в Виржбу: князья Чарторыжский и Любецкий, граф Островский и Лелевель; им было предписано требовать прежде всего возвращения царству конституции, дарованной ему в 1815 году и присоединения к нему западных русских губерний. Сверх того им было поручено выведать, косвенными путями, об истинных намерениях цесаревича, у которого надлежало также исторгнуть решительный ответ о назначении Литовского корпуса: предписано ли ему вступить в царство польское или нет? После пятичасовой конференции цесаревич, принявший весьма благосклонно депутатов, вручил им следующее письменное объявление.
«1. Е.И.В. объявляет, что не имея намерения атаковать город войсками, находящимися под его начальством, он в случае начатия военных действий обязуется известить о том правительство за 48-м часов.
2. Е.И.В. принимает на себя ходатайство у престола Е.В. императора и царя о милосердном забвении всего прошлого.
3. Е.И.В. объявляет, что он не давал повеления Литовскому корпусу вступить в царство Польское.
4. Пленные будут освобождены».
Чрез три дня Варшава представляла совершенно иной вид. Совет правления пал и был заменен временным правлением; членами коего были князь Чарторыжский, Лелевель, Островский, Кохановский, Пац, Дембовский и Немцевич. Сейм должен был быть собран к 6-му декабрю; полки Шембека и Скржинецкого вступили в город. Сверх того были посланы приказания Гельгуду в Радом и Круковецкому в Раву о направлении вверенных им войск к Варшаве, для того чтобы угрожать этим движением единственному пути отступления цесаревича на Гуры и Пулаву. Это последнее обстоятельство побудило великого князя, оставив левый берег Вислы, направить свой путь в границе Империи. Цесаревич почел нужным переслать во временное правление следующее объявление:
«Дозволяю польским войскам, оставшимся мне до сей минуты верными, присоединиться к своим.
Я выступаю с императорскими войсками и удаляюсь от столицы. Я надеюсь на великодушие польской нации, и уверен, что мои войска не будут, во время движения их в границам, тревожимы. Я вверяю покровительству нации охранение зданий, собственность разных лиц и особ».
По мнению некоторых, цесаревич послал приказание русским войскам, занимавшим Модлин, очистить эту крепость, которую поляки поспешили занять. Не опровергая этих слухов, я однако не могу поручиться за их достоверность. Цесаревич, успокоенный циркулярным приказанием Хлопицкого, запрещавшего полякам тревожить наши войска во время их движения к границам Империи, выступил из Виржбы на Гуры.
Между тем Хлопицкий убедил, 23-го ноября (5 декабря) временное правительство облечь его диктаторскою властью. Это было утверждено Сеймом 8-го декабря на следующих основаниях: Диктатор, Надзирательная комиссия, избираемая из членов Сейма и имевшая право, по своему усмотрению, лишать Диктатора власти, и министры, ответственные пред Сеймом. Хлопицкий умел уладить дело таким образом, что Надзирательная Комиссия находилась вполне под его влиянием, ибо значительнейшие члены её были им включены в какую то национальную Комиссию, которая была ему непосредственно подчинена. Хлопицкий, вступив в свои права, отправил в Петербург князя Любецкого и графа Езерского с всеподданнейшим донесением о прекращении им безначалия и всеподданнейшею просьбою возвратить царству конституцию 1815 года, и даровать подобную же польско-российским губерниям. Хлопицкий выразил при этом собственные чувства преданности, питаемые им к особе Его Величества. Отправив эту депутацию в Петербург, он строго запретил, под опасением лишения жизни, лицам, вызвавшимся, подобно графу Роману Салтыку, истребить войска цесаревича, сметь предпринимать что-нибудь противу наших войск. Приказав закрыть все клубы, возникшие в Варшаве, он стал строго наблюдать за тайными обществами и сходками всякого рода. Он говорил явно всем, что действуя лишь как верноподданный короля своего (Императора Николая), он продолжает совершать акты именем Е.И.В.; замечательно то, что во время Диктаторства Хлопицкого, имя нашего государя не преставало раздаваться в храмах во время Богослужения. Он послал адъютанта своего графа Замойского к командиру Литовского корпуса барону Розену с объявлением, что по случаю отъезда депутатов в Петербург и в надежде умиротворить край без пролития крови, он требует, чтобы не было предпринято со стороны Розена каких-либо военных действий; в противном случае Розен должен будет отвечать самому Государю за пролитие единой капли крови до получения высочайшего на то повеления. Не взирая на предложение, сделанное ему князем Любецким до отъезда сего последнего из Варшавы, о распространении восстания в Польско-Российских губерниях, и мнений Салтыка и Кицкого, вызывавшихся привести это в исполнение, Хлопицкий, не согласившись с ними, объявил даже прибывшим депутатам Волыни, Литвы и Подолии, что у него нет ни одного патрона к их услугам. Очевидно было, что диктатор, ожидавший со стороны России единства в усилиях, и не надеявшийся на счастливый исход восстания, думал спасти свое отечество, не прибегая к оружию и стараясь, до полного подчинения Польши Россиею, привести ее предварительно в совершенную от себя зависимость. Поляки, понимая по своему характер Хлопицкого, не могли допустить, чтобы этот человек был бы способен заглушить в себе голос честолюбия и мщения, после продолжительного и оскорбительного к нему невнимания цесаревича и ряда личных неудовольствий, испытанных им в течении нескольких лет; большинство, мечтавшее лишь о войне, возлагало все свои надежды на одного Хлопицкого. За недостатком лучших генералов, все превозносили военные дарования Хлопицкого, не имевшего однако случая командовать большими массами войск. Как бы ни было, но в настоящих затруднительных обстоятельствах Хлопицкий, не имел соперников, был потому человеком необходимым, которого поддерживали даже те, против желания коих он явно действовал. Однако благоразумие требовало, чтобы он сделал некоторые уступки лицам, управлявшим общественным мнением, без чего ему было невозможно достигнуть избранной цели. Занявшись устройством армии, он отправил двух