ие, вплоть до младенцев, уничтожалось, имущество изымалось, а дома сжигались.
Курт не смог по памяти перечислить всех воинских частей и подразделений, выделенных для проведения карательных операций против партизанских бригад и отрядов нашей борисовской зоны, но сказал, что общая численность солдат и офицеров этой карательной армии достигает сорока тысяч.
Карательной армии были приданы две авиаэскадрильи: 51-я бомбардировочная и 7-я особого назначения.
От Курта мы узнали, что в сбитом нашими партизанами транспортном самолете летел на фронт личный представитель Гитлера с важными планами, касающимися «генерального наступления» на центральном участке.
После того как Вернер рассказал нам все, о чем знал; он стал просить нас, чтобы мы поскорее отправили его в Москву.
- Я бы там по карте показал все аэродромы, места концентрации войск и техники на участке предполагаемого прорыва, - мотивировал он свое желание скорее улететь за линию фронта.
Но в действительности его толкало к этому, конечно, другое. Он боялся попасть в блокаду, полагая, что гитлеровцам удастся уничтожить всех нас, партизан, а вместе с нами и его, Курта.
Мы отправили Вернера в Москву несколько позже, в самый разгар блокады.
Но об этом будет рассказано ниже.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Операция «Коттбус»
Приготовления гитлеровской армии к генеральному наступлению на центральном участке фронта становились все более заметными. Все чаще со стороны Минска на восток мчались эшелоны с войсками, танками и орудиями, боеприпасами и цистернами с горючим. По воздуху проносились эскадрильи тяжелых бомбардировщиков и штурмовиков, сопровождаемые истребителями, по шоссе нескончаемым потоком двигались автомашины с военным снаряжением. Все, что только мог еще поставить фронту арсенал гитлеровской военной машины, стягивалось к Орловско-Курской дуге - исходному рубежу подготавливаемого наступления.
Стремясь обезопасить свои главные коммуникации от подрывных действий партизан, гитлеровское командование приняло ряд дополнительных мер: на всем протяжении основных железнодорожных магистралей, на ширине двухсот метров по обе стороны линии, был выкорчеван лес, уничтожен кустарник, земля перепахана и заминирована. Через каждые сто пятьдесят метров были сооружены специальные бункеры с долговременными минометно-пулеметными точками. В дополнение к многочисленным гарнизонам для охраны железной дороги была брошена еще одна дивизия.
Но, несмотря на все это, партизанские минеры продолжали свое дело - пускали под откос эшелоны, взрывали мосты, истребляли автомашины. Действия партизан вносили немалую дезорганизацию в работу вражеского транспорта, и это побудило гитлеровское командование ускорить проведение операции «Коттбус».
Уже второго мая разгорелись ожесточенные бои между передовыми частями карательной армии и отрядами партизанской бригады имени Железняка, действовавшей в тридцати километрах северо-западнее нашей базы, и бригады «Штурмовая», базировавшейся примерно на таком же расстоянии к западу от Палика. В Зембин и районный центр Плещеницы, расположенный в восемнадцати километрах западнее нашей базы, стали прибывать танки, артиллерия, эсэсовские батальоны. Со дня на день можно было ожидать их вторжения в район расположения бригады Дяди Коли.
Перед лицом надвигающейся опасности нам, казалось бы, надо было собрать в кулак все свои боевые группы, находившиеся в это время далеко от Палика на выполнении боевых заданий. Но обстановка требовала иного. Главная наша задача заключалась не в усилении обороны своей базы, а в оказании эффективной помощи Советской Армии. Центральный штаб партизанского движения дал нам по радио указание: всемерно активизировать подрывную работу на железнодорожных линиях Минск - Москва и Минск - Вилейка, а также на главных шоссейных магистралях. И мы продолжали ежедневно отправлять за десятки километров от Палика группы минеров. Под Смолевичи были направлены даже два отряда - второй и пятый - во главе с комиссаром Чулицким.
24 мая со стороны сел Буденницы, Боровляны и Новое село, расположенных в пяти-восьми километрах от нас, на Палик двинулись передовые части карателей. Путь им прокладывали танки, артиллерийские и минометные батареи, а с воздуха их поддерживали бомбардировщики.
Из Москвы был получен приказ: длительных кровопролитных боев с карателями избегать, маневрировать, беречь людей. В помощь нашей бригаде с Большой земли направлялись самолетами два десантных отряда автоматчиков. Первый из них под командованием бывшего пограничника, командира партизанского отряда на Витебщине, Григория Озмителя прибыл 29 мая, когда поляна Улесье - место приема десанта - уже обстреливалась вражеской артиллерией. На следующий день с левого берега Березины к нам переправился Жукович. Нашел он нас уже не на нашем штабном острове, подвергавшемся ожесточенной бомбежке с воздуха, а прямо на болоте, в лесу.
Лопатин, Большаков, Рудак и я в это время были заняты разработкой плана обороны базы. Жукович повернул все по-иному.
- Ну, докладывайте, что у вас тут творится? - попросил он, извлекая из полевой сумки карту.
Лопатин доложил обстановку. Жукович несколько минут молча водил кончиком карандаша по карте, потом очертил вокруг Паликовского леса овал, упиравшийся на северо-востоке своей вытянутой частью в труднопроходимые болота, и, оторвавшись от карты, сказал:
- Замысел карателей понятен: взять все наши отряды в кольцо, согнать их поближе к Березине, и если не уничтожить в бою, то длительной блокадой заморить голодом. Бригада «Штурмовая» сумела вырваться из кольца окружения, то же пытается сделать и бригада Железняка, но у кировцев и у нас с вами один выход - оттянуться к Домжерицким болотам.
- Значит, сдавать базу? - нахмурился Лопатин.
- А ты что предлагаешь? - резко спросил Жукович.
Лопатин молчал. Как и каждому из нас, ему было ясно, что иного выхода нет.
- Весь свой штаб, - продолжал после короткой паузы Жукович, - радистов, бригадную разведку и один из отрядов переправь на левый берег, поближе к нам. Там же расположишь и свой командный пункт, а здесь, до того как из Москвы прилетит второй отряд автоматчиков, оставь для обороны базы остальные отряды под общим командованием одного из бригадных командиров, ну, хотя бы, скажем, вот его, - Павел Антонович указал на Большакова.
- Но у Виктора нет заместителя. Кто же останется в штабе? - заметил Лопатин.
- Ну и плохо, - повысил голос Жукович. - Отряд за год увеличился в семь раз, превратился в бригаду, а в штабе по-прежнему сидит один Большаков. Учтите, в условиях нынешней блокады штабная работа потребует более гибкой оперативности, максимума напряжения; одному справиться будет трудно. Как ты, Виктор, думаешь на этот счет?
- Вы правы, Павел Антонович, одному мне придется туговато, - признался Большаков.
- Кого бы ты хотел взять себе в помощники? - сразу перешел на конкретное решение дела Дядя Коля.
Большаков смутился. Вопрос комбрига застал его, видимо, врасплох.
- Видите ли… - замялся было он, но потом перешел на решительный тон: - Сказать прямо, товарищ комбриг, я вас давно хотел просить, чтобы на должность начштаба вы назначили другого.
- А тебя, что же, ординарцем своим назначить, что ли? - с иронией спросил Лопатин.
- Почему ординарцем? Я могу остаться в штабе, скажем, заместителем начальника.
- Ишь ты, чего захотел! А где ж это я найду сейчас начальника штаба? - сердито спросил комбриг.
- А его и искать не надо, он есть.
- Кто?
- Андрей Волошин.
- Это начальник штаба первого отряда, что ли? - заинтересовался Жукович.
- Так точно. Опытный кадровый офицер, штабист. На фронте командовал танковым батальоном, - нажимал Большаков; почувствовав поддержку в тоне голоса Павла Антоновича.
- А что, кандидатура вполне подходящая. Как думаешь? - обратился Жукович к Лопатину.
- Ох и мудрец, же ты, Виктор, - смягчился Дядя Коля. - Нет, вы видали, как решил вопрос? В момент!
Обменявшись мнениями, мы признали целесообразной такую перестановку, и Лопатин назначил начальником штаба бригады Волошина, которому и было поручено возглавить оборону базы. В помощь ему был придан Аникушин. Остальным, входящим в штабную группу, Лопатин отдал приказ готовиться к отходу за Березину.
На следующий день, чуть только занялась заря, мы переправили на левый берег Березины часть людей, в том числе Курта Вернера, которого не успели отправить на Большую землю до начала блокады и теперь вынуждены были таскать с собой.
Обстановка с каждым часом все более осложнялась. Каратели уже наседали на подступы к нашей базе, оттесняя основные силы бригады к кладкам.
Через каждые два - три часа над нашими головами появлялись две эскадрильи вражеских бомбардировщиков и беспрепятственно «обрабатывали» лес и болота фугасными бомбами и пулеметными очередями. Затем в действие вступали минометно-артиллерийские батареи, обрушивая на нас шквал огня.
Снаряды и мины сотрясают землю, ураганом проносятся по лесу, вздымают столбы болотной жижи. От грохота разрывов в ушах стоит неумолчный гул. После такой мощной подготовки в бой вводятся танки. Спустившись с Буденницких и Боровлянских высот, они мчатся по поляне к линии нашей обороны, ведя огонь из пушек и крупнокалиберных пулеметов. С нашей стороны - ни единого выстрела. Полагая, что партизаны уничтожены бомбежкой и минометно-артиллерийской подготовкой, гитлеровцы бросают в атаку пехоту. Но только вражеские цепи приблизятся к опушке леса на расстояние выстрела, как их начинает косить огонь отважных народных мстителей.
И снова все сначала: появляются самолеты, снижаются почти к вершинам деревьев, высматривая партизан, и начинают очередную бомбежку…
- Ишь, негодяи, знают, что у нас нет зенитных пушек и пулеметов! Разгуливают себе по небу, словно у себя дома, - возмущенно заметил в один из очередных налетов Лопатин.
- Да, жаль, что нечем нам их отпугнуть, - вздохнул Рудак.