юбезной, улыбалась, лестно отзывалась о гитлеровской армии и самом фюрере.
Однажды, когда она собиралась уходить после работы домой, в комнату, где обычно находились уборщицы, ворвался подвыпивший лейтенант и стал приставать к ней. Вера отшатнулась и вскрикнула. В этот момент в дверях комнаты показался толстый гитлеровец с погонами старшего офицера. Поняв, в чем дело, толстяк набросился на лейтенанта.
- Так вы можете поступать с русскими, а к девушке немецкого происхождения должны относиться корректно, - отчитал он пьяного волокиту и выгнал вон.
- Этот пошляк, очевидно, оскорбил вас, фройлейн? Разрешите мне проводить вас, - вежливо предложил он Вере свои услуги.
Вера согласилась из боязни, как бы к ней по пути домой снова не пристал пьяный лейтенант. От военного городка до дома Старикович нужно было идти полтора километра открытым полем. Дорогой немец вел себя сдержанно, был предупредителен. У калитки он сразу же простился с Верой и, пожелав ей покойной ночи, удалился.
Вера рассказала об этом случае Александре Степановне и Марине Федосовне.
- А кто он по званию, этот твой рыцарь? - заинтересовалась Молокович.
- Я плохо еще разбираюсь в их чинах, но немцы называют его оберстом. У него вот такие витые погоны, - на пальцах показала Вера.
- Ага, значит, полковник. Такой гусь пригодился бы нам и для более интересных разговоров. Придется тебе, Верочка, завести с ним легкий роман. Это избавит тебя от назойливости других, более нахальных молодчиков из их компании, а кроме того, ты добьешься свободного, бесконтрольного прохода во все комнаты общежития, что нам потребуется для проноса туда взрывчатки, тем более, что носить ее тебе придется в несколько приемов.
Так у Веры возник «роман» с оберстом, который отрекомендовался Куртом Вернером. Почти каждый вечер Курт провожал ее домой, а иногда и в дневное время прогуливался с ней; стал вхож в дом Александры Степановны, познакомился и с Молокович. Несколько раз он приносил с собой вино, закуску и в компании женщин засиживался иногда далеко за полночь.
Офицеры общежития, как и предполагала Молокович, настолько привыкли к Вере, считая ее немкой и невестой Курта, что уже не обращали внимания на ее появление в комнатах общежития.
Остановка была за взрывчаткой, и подпольщицы с нетерпением ожидали прихода Галины Финской.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Побег
- Знаешь, Володя, - обратился я к Рудаку по дороге к шестому отряду, - наши борисовские разведчики, насколько я могу судить, безусловно, смелые ребята, только хватит ли у них выдержки выполнить те серьезные задачи, какие мы перед ними поставили?
- Могу за это поручиться, - поспешил, заверить меня Рудак. - Да ведь вы читали тетради Николая…
- Очень внимательно читал. Целая эпопея. Жаль, что Николай оборвал записи.
- А он ведь вскоре вынужден был бежать из города. И он и Артур.
- Почему?
- Известное дело: предательство.
- Кто же их предал? Костя?
- Нет, Костю партизаны быстро ухлопали. Нашлись другие.
- Кто же?
Рудак начал издалека и в своей спокойной, неторопливой манере рассказал мне историю ухода Капшая и Ржеуцкого в партизанский отряд.
В ноябре 1942 года Николай и Артур, работавший по-прежнему на авторемонтном заводе, получили задание штаба бригады взорвать этот завод. Через связную Веру Вербицкую Рудак передал Николаю для этой цели две мины замедленного действия. Спрятав мины у себя дома, Капшай пошел на явочную квартиру, хозяйкой которой была жена Павла Антоновича, Стася Жукович. Вскоре туда же пришел и Артур. Николай условился с ним о месте и времени передачи мин и о других деталях операции, простился и направился домой. По дороге он повстречал Галковского и пригласил его к себе. Только они открыли дверь и вошли в кухню, как на них набросились полицаи и гестаповцы.
- Где спрятал мины, бандит?! - заорал на Николая продавшийся гитлеровцам начальник борисовской тюрьмы Кишкурный.
- Нет у меня никаких мин, - огрызнулся Николай, а сам подумал: «Донес кто-то - факт. Так просто теперь от них не отделаться».
Его обыскали, извлекли из карманов огрызок карандаша, финку и компас.
- К партизанам бежать собрался, бандитская морда! - вопил Кишкурный, размахивая пистолетом.
У Галковского ничего такого, к чему можно было бы придраться, немцы не нашли.
Оставив Николая, его мать и Галковского на кухне под охраной рослого полицая, гестаповцы вместе с Кишкурным и отцом Николая пошли с обыском по комнатам.
«Попался, - думал Николай, - значит, теперь тюрьма, пытки, смерть». Вспомнил своего боевого друга Володю Ковалева, Лазовского, Долгалова, замученных в гестапо, и вдруг решил: «Эх, будь что будет!». Напряг мышцы, изловчился и тигром бросился на полицая. Сильным рывком отшвырнул его от двери, и пока тот, заорав на весь дом, поднимался с пола, Николай выскочил во двор.
Перемахнул через забор, перебежал улицу, вскочил во двор соседа и, пробираясь задними дворами, помчался к выходу из города. Где-то позади щелкали винтовочные выстрелы. Домчался до высокого кургана, прозванного «батареями» - его воздвигли на окраине города еще кутузовские солдаты, - и в изнеможении повалился под сосну.
- На другой день Николай уже был у нас в отряде, - рассказывал Рудак.
- А как же его семья? Что сталось с Галковским, с Артуром? - допытывался я.
- Отец Николая и Галковский пришли к нам на Палик еще до того, как явился сам Николай.
- Они, что же, угнали автомашину?
- Нет, прибыли на своих двоих. Оказывается, после побега Николая остальных под охраной двух полицаев повели в тюрьму. Дорогой мать Николая, спрятавшая в момент появления в их дворе гестаповцев одну мину себе за пазуху, хотела выбросить ее в канаву. Конвойный полицай увидел мину, перепугался и выстрелил в старуху. Охнув, та упала. Галковский не растерялся. Он бросился на полицая, вырвал из его рук винтовку, а отец Николая в этот момент подхватил мину. Полицаи с криком пустились бежать. Галковский бросился в ближайший двор. Отец Николая хотел было подхватить на руки свою жену, но, видя, что она уже мертва, перекрестил ее и побежал вслед за Галковским. Оба в тот же день прибыли в бригаду Дяди Коли.
Потом выяснилось, что мать Николая была тяжело ранена, но осталась жива и с помощью патриотов через месяц была благополучно увезена из города.
Что же касается Артура, то он пришел на Палик вместе с Николаем. И вот как это было.
Передохнув на «батареях», Николай вернулся обратно в город, пробрался на явочную квартиру комсомолки Люси Чоловской. «Нас предали, - сказал он ей, - беги скорее на завод и шепни Артуру, чтобы он немедленно скрывался. Передай, что я буду его ждать через час на «батареях». По пути заскочи к Стасе Жукович и скажи, чтобы она со своей дочкой тоже уходила из дому. Я сегодня был у нее на квартире, и гестаповцам это, наверное, уже известно».
Люся быстро добралась до завода, вошла в цех, нашла Артура и только успела ему передать о случившемся, как вошли гестаповцы. «Кто здесь Артур?!» - громко окликнул военнопленных переводчик.
Те сразу сообразили, в чем дело, и, толкнув Артура за машины, толпой пошли навстречу гестаповцам, стараясь отвлечь их внимание на себя. «Вы что, все Артуры? - разозлился переводчик. - Нам нужен Артур Ржеуцкий. Где он?» - «Он с полчаса назад ушел на склад за запасными частями и еще не вернулся», - ответил один из военнопленных.
Гитлеровцы устроили засаду, но прошло минут десять, а никто в цех не приходил. Тогда они стали обыскивать весь цех, заглядывали в кабины и под кузова автомашин, в танки, но Артура так и не нашли. Он выбрался во двор через снарядную пробоину в стене и вскоре был уже на «батареях» вместе с женой Павла Антоновича и ее маленькой дочуркой Аллочкой. Они повстречались с Николаем и все вместе добрались до Палика. И как раз в тот момент в бригаду прибыл из-за линии фронта сам Жукович.
- Вот это, можно сказать, была встреча! - воскликнул Рудак.
«Еще бы! - представил я себе эту картину. - Мог ли Павел Антонович думать, вылетая из Москвы в партизанскую зону, что здесь, в Паликовском лесу, он найдет свою семью!»
- А три боевых друга так с тех пор и находятся вместе?
- Да, с тех пор они больше уже не разлучались. В первый же свой поход в Борисов установили через Люсю связь с военнопленными.
- С какими военнопленными?
- А с теми, что вместе с Артуром работали на заводе. Передали им мины, и в ту же ночь завод взлетел на воздух.
- Ну, а выяснили вы, кто все же выдал гестапо Николая и Артура?
Рудак не успел ответить. Нам навстречу шел, слегка пошатываясь, командир шестого отряда Захаров.
Усач
Мы пробыли в шестом отряде недолго, и уходил я оттуда с тяжелым чувством. Захаров был явно под хмельком, и ни о каком деловом разговоре с ним не могло быть и речи. Многие партизаны слонялись без дела, кое-кто даже спал под сосной. Наш приход несколько расшевелил людей. Партизаны расспрашивали меня о Москве, о жизни на Большой земле, о положении на фронтах.
Судя по тому, с каким оживлением они разговаривали с нами, чувствовалось, что они истосковались по живому делу и царившее в отряде спокойствие не удовлетворяло их.
- Да, слабовата дисциплинка в отряде Захарова, - сказал Рудак, угадывая мои мысли. - Ведь вот кадровый офицер, хороший артиллерист, а людей воспитывать не умеет.
- А по-моему, он и сам-то собой руководить не умеет. Откуда он?
- Из окруженцев.
- Хорошо проверен?
- К винишку слаб, а в остальном ничего плохого за ним не замечалось.
- Ничего плохого! А что он пьянствует и людей распустил, это, по-твоему, как?
- За это мы его не раз на командирских совещаниях пропесочивали. Все клянется, что исправится. И действительно, после таких встрясок он некоторое время ведет себя хорошо, а потом, глядишь, опять сорвется.
- Зря вы нянчитесь с ним.
- Я, признаться, и сам к нему особых симпатий не питаю, - признался Рудак, - но сомневаться в том, что он наш человек, нет никаких оснований. Снимать же его с должности только за то, что он кое-когда выпивает, штаб не решается.