Вслед за группой инструкторов по диверсионной технике стали готовить инструкторов по партизанской тактике. Набрасывая проект приказа о создании учебного центра, я предусмотрел направление в центр не менее двадцати пяти командиров–пограничников. Опыт подсказывал, что они станут ценнейшими сотрудниками: по роду службы командиры–пограничники хорошо знакомы со многими приемами и методами борьбы с врагом, используемыми партизанами.
Пограничников в ОУЦ направили, и наши ожидания они оправдали. Ф. П. Ильюшенко, П. А. Романюк, Т. П. Чепак, И. С. Казанцев, Ф. А. Кузнецов, все другие товарищи «первого призыва» оказались хорошими оперативными работниками и стали отличными преподавателями тактики.
Шло время. Фронт неумолимо приближался к Гомелю, и дорожить- приходилось уже не днями, а буквально часами!
Выпускники школы овладевали основами партизанского дела твердо. Им постоянно напоминали: гитлеровская армия полностью зависит от доставки пополнений, боеприпасов и вооружения из глубокого фашистского тыла, партизаны могут массовыми диверсиями парализовать вражеский транспорт, оставить вражеские соединения на фронте без боеприпасов и горючего. Диверсии рекомендовалось производить по возможности вдали от населенных пунктов, жители которых помогают партизанам. Объяснялось, кстати сказать, что массовость диверсий — самый надежный способ заставить врага отказаться от жестоких репрессий против мирного населения.
Часть подготовленных нами организаторских и диверсионных групп и часть партизанских отрядов, формировавшихся в районах, которым угрожало фашистское нашествие, оставляли тогда на местах. Другие отряды перебрасывали через линию фронта.
Вскоре ОУЦ развернул партизанскую школу в Мозыре, направив туда ряд инструкторов во главе с Чепаком и Казанцевым. Забирали от нас инструкторов и в другие школы. Казалось, дела налаживаются! Но беспокоило еще многое. Нехватка оружия. Полное отсутствие средств радиосвязи. Промахи в подготовке людей. Выяснилось, например, что экипировка партизан и проводников–пограничников под «местных жителей» добра не приносит. Играя роль «местных», наши ряженные заходили в населенные пункты, спрятав оружие, а на дневки располагались, не выставив надежное охранение, и несли потери. Тогда было решено, что все наши люди обязаны носить военную форму, а оружие без крайней надобности прятать не должны никогда. Тем, кому формы не досталось, на головные уборы нашивали кумачевые полоски. Результат сказался быстро. Появление в тылу врага обмундированных, хорошо вооруженных отрядов воодушевляло население, приводило в ужас предателей и изменников, нервировало оккупантов, а самих партизан дисциплинировало, заставляло проявлять бдительность: на день они либо оставались в лесу, либо, зайдя в село, — организовывали боевое обеспечение, не полагаясь на «маскарад».
Люди к нам шли и шли. Замечательные люди! Многие могли бы уехать в Сибирь или Среднюю Азию, избежать ужасов войны, но предпочли идти в тыл врага и выполнять опасные задания, чтобы собственным ратным трудом и подвигом приблизить час победы.
Глава 5.Новые школы
Вскоре после размещения под Гомелем мастерские оперативно–учебного центра начали испытывать нужду в деталях, необходимых для производства мин. Иссяк даже запас батареек для карманных фонариков, без которых не сделаешь мины с электродетонаторами. В Гомеле ни деталей, ни батареек не нашлось, могла решить вопрос поездка в Киев: город столичный, промышленный, до него только двести километров, каких‑нибудь четыре часа езды на поезде. И едва возникла мысль о поездке в Киев, тут же родилась идея разыскать там партизанских командиров и специалистов подрывного дела, знакомых по началу тридцатых годов. Не может быть, чтобы все разъехались!..
Самая короткая дорога из Гомеля в Киев лежит через Чернигов. Я приказал ехать Шлегеру к обкому партии: обстановка угрожающая, в обкоме, конечно, готовятся к ведению партизанской войны, могут испытывать трудности — партизан на Черниговщине не готовили, никому, в голову не приходило, что враг окажется за Днепром и Припятью!
В приемной первого секретаря Черниговского обкома партии Алексея Федоровича Федорова сидело человек пятнадцать.
Помощник секретаря обкома взял мой мандат, ушел за высокую, обитую коричневой кожей дверь и буквально через минуту–другую распахнул ее:
— Вот кстати приехал! — неожиданно приветливо встретил меня Федоров. — Ну, как нельзя кстати! Собираемся партизанить, а знающих людей нема!.. Вы сидайте, сидайте, товарищ полковник. Зараз я вас так просто не отпущу!
Возвратив документы, Алексей Федорович сказал, что люди в партизанские отряды и группы подобраны, вооружены винтовками, есть даже гранаты и пулеметы, вот только о партизанах знают в исключительно по книгам.
— Кого не спроси, що це таке — партизаны, зараз отвечают: ну, як же, Бакланов да Метелица, словом, «Разгром». Далось, понимаете, им это название — «Разгром»! Им же, наоборот, самим фашиста громить надо!
Говорил Алексей Федорович вроде бы сокрушенно, но лукавые глаза смеялись, и я чувствовал: секретарь обкома приглядывается, оценивает меня.
В кабинет без доклада вошел широкоплечий мужчина лет тридцати пяти.
— Знакомтесь, — сказал Федоров. — Полковник Старинов. А это секретарь нашего обкома Николай Никитович Попудренко. Ведает сейчас подпольем и партизанами.
Я слышал, что Попудренко работал слесарем на Днепропетровском металлургическом заводе, и удивился, что рука у него белая и мягкая, но тут же сообразил: слесарил‑то он десять лет назад!
— Илья Григорьевич собирается трохи помочь нам с организацией партизанских дел, — уточнил Федоров. — Ты, Николай Никитович, когда можешь собрать группы для инструктажа?
— Завтра. Прямо с утра.
Я запротестовал:
— Товарищи, мне срочно нужно в Киев. Ни на час задерживаться нельзя!,:..
— Так чего же вы заехали? Почеломкаться? — удивился Федоров,
— Зачем — почеломкаться? Помочь. Оставлю вам краткий конспект лекций по нарушению работы тыла противника, а когда вернусь в учебный центр, то и инструкторов прислать сумею.
— А ну, кажите конспект! — протянул руку Федоров. Я достал из портфеля кипу изрядно потертых листов, отдал секретарю обкома. Алексей Федорович бегло просмотрел конспекты, хлопнул по кипе широкой ладонью:
— Добре! Для начала берем это. Сгодится. А вы обещайте, что сами приедете после Киева. Договорились?
— Обязательно приеду, Алексей Федорович.
Я поднялся.
— Думаю, вам и шоферу не вредно пообедать. Зайдите в столовую, я распоряжусь, — предложил Федоров.
— А удобно?
— Это в лесах и болотах будет неудобно!
На этом и расстались, а к вечеру перед ветровым стеклом легковушки Шлегера вспыхнули красноватым закатным золотом купола святой Софии, расплавленной медью, синевой стали сверкнула полоса Днепра, пятнами темной и светлой зелени заклубились киевские сады и парки. Минут через пятнадцать въехали в город. Но на улицах, где я бродил когда‑то с дорогой сердцу девушкой и друзьями, рыли окопы, на заветных перекрестках топорщились наспех сваренные противотанковые ежи, а на окнах домов, перечеркнув прошлое, белели бумажные полоски — защита от взрывных волн…
Остановились на Крещатике около дома №25. Прежде здесь жил боец бригады Котовского, кавалер двух орденов боевого Красного Знамени Николай Васильевич Слива. В тридцатые годы его готовили на должность командира бригады. Тут ли он?
Дверь открыла незнакомая женщина:
— Николая Васильевича? Так он еще в прошлом году уехал с семьей в Молдавию.
— Адреса не знаете?
— Мабудь, вин в Бельцах, а може, где еще…
Слабый огонек надежды угас.
На площади перед зданием ЦК партии Украины — ни души. Солнце закатилось, наползли сумерки, может, из‑за этого явственней доносится с запада смутный гул канонады. В отделе пропусков выясняют к кому я хочу пройти, связываются с заведующим военным отделом ЦК Петром Ивановичем Захаровым тщательно изучают документы и, наконец, выписывают пропуск.
Коридоры здания, устланные ковровыми дорожками, безлюдны. Захаров внимательно выслушивает просьбу: выделить оперативно–учебному центру десять тысяч ампул серной кислоты, тысячи две батареек и лампочек для карманных фонариков, еще кое‑что, и разыскать известных мне по прежней совместной работе командиров и специалистов минно–подрывной техники.
— Со своей стороны мы могли бы оказать помощь в подготовке партизан, — говорю я под конец.
Петр Иванович трет переносицу.
— Дело важное, — заключает он. — Очень важное дело. Пойдемте к товарищу Бурмистенко. Сейчас я позвоню…
У секретаря ЦК Компартии Украины Михаила Алексеевича Бурмистенко серый цвет лица, под глазами темные, набрякшие мешки, но взгляд пристальный, цепкий.
— Старых партизанских баз давно нет, — выслушав меня, говорит Бурмистенко. — А вот люди должны были остаться. Вспомните, кого можете, сами, да и мы поищем. А батарейки и все прочее, конечно, дадим!
— Товарищ Старинов привез образцы диверсионной техники, — вступает в беседу Захаров.
— Где они? — оживляется Бурмистенко.
— Внизу, в машине.
— Ага! Ну, надеюсь, в ЦК вы диверсии устраивать не станете и ваши «игрушки» сюда внести можно?
Я мешкаю с ответом. Взрывчатку в «игрушки», если под таковыми разуметь мины и гранаты, мы не закладывали, однако электрозапалы в минах имелись, а зажигательные снаряды» вообще были настоящими.
— Может, лучше организовать показ в другом месте? — спросил я, объяснив причину сомнений. — К тому же, с охраной недоразумение может выйти.
— В чем вы держите ваше хозяйство? — перебил Бурмистенко.
— В двух чемоданчиках.
— Несите. Дам команду, чтоб пропустили. Пока ходил за чемоданчиками, в кабинете секретаря ЦК собралось десятка полтора человек: работники аппарата ЦК, несколько секретарей обкомов. Со стола для совещаний убрали графины и пепельницы.