Как же мы были удивлены, узнав, что конструкторы Харьковского электрохимического и паровозостроительного заводов, — завода «Свет шахтера» и завода маркшейдерских инструментов уже заканчивают разработку проектов буров и мин, а рабочие приступили к выпуску корпусов мин!
Помню посещение Харьковского электромеханического. Полным ходом шла эвакуация оборудования. Цеха пустели, там, где недавно стояли станки, — только бетонные фундаменты. А сами станки демонтированы, их передвигают с помощью лаг и катков к ниточке железнодорожных путей. Работал один–единственный штамповочный станок. Двое немолодых рабочих умело, споро вставляли под пресс заготовки, аккуратно укладывали готовые корпуса мин на стоящие рядом тележки. Ястребов, постукивая пальцами по одному из корпусов, пожалел, что таких не делали до войны. К рабочим подошла смена. Молодой паренек, перехватывая заготовку, сказал:
— Вам сегодня хватит, дядя Микола. Теперь мы с Петром поднажмем.
Пожилые рабочие отошли в сторону.
— Ну, Василь, — сказал «дядя Микола» напарнику, — давай подзаправимся да трошки отдохнем.
— Николай… Простите, как вас по отчеству? — осведомился я.
— Отца Егором звали.
— Николай Егорович, сейчас мы с товарищами должны посетить цех, где монтируют мины, но освободимся через каких‑нибудь полчаса, можем доставить вас домой на машине.
Старый рабочий тщательно вытирал руки ветошью:
— Спасибо… Только не ждут нас дома, товарищи военные. Сыны на фронте, жинки в ночной смене… Да и нам сподручнее тут ночевать. Мало ли что! Гад вон все время бомбит!
В цехе, где монтировались мины, в ночной смене работало двенадцать человек. Дневная смена спала тут же, кто где. Подошел, прихрамывая, мастер. Оказалось, в ноге сидит осколок с Карельского перешейка. Вспомнили места, где воевали оба.
— Вы не тревожьтесь, — успокоил мастер. — Продукцию выдадим с опережением графика. А как же? Нам объяснили что к чему.
Взвыла сирена воздушной тревоги. Всполошенно захлопали зенитки. В цехе никто даже головы не поднял, не прерывал работы.
Посещение заводов обнадежило: казалось, получим все необходимое в нужные сроки. Но по–прежнему не существовало ясности с электрохимическими взрывателями, и по–прежнему ничего не было слышно о пропавшей колонне с радиоминами. Генерал Невский непрерывно запрашивал военные комендатуры, не появлялась ли колонна, но на все телеграммы приходил один и тот же ответ: «Сведений об интересующей вас колонне не поступало».
Взгляд генерала сделался отчужденным…
Вспоминалось почему‑то, что я так и не отправил из Москвы посылку жене и детям, что четвертый день не пишу им ни строчки. Но писать рука не подымалась. Хорошо еще, дел было по горло.
Приехав поздним вечером из штаба 38–й армии, я собирался поужинать, когда дежурный по группе доложил, что меня спрашивает какой‑то лейтенант. Хомяк или Хомнюк…
Я отбросил стул, сбежал по каменной лестнице в гулкий вестибюль химико–технологического института, где в заляпанной грязью шинели стоял по–мальчишески худощавый лейтенант с кирзовой полевой сумкой на боку. Рядом в такой же шинели — сержант.
Лейтенант вытянулся, вскинул руку к пилотке:
— Товарищ полковник, разрешите доложить: спецтехника в порядке, команды потерь не имеют, готовы к выполнению боевого задания!
Оба они, и лейтенант Хомнюк, и сержант Сергеев, — его помощник, едва держались на ногах от усталости.
— Спасибо, товарищи! — не по–уставному сказал я. — Молодцы! Но как вы добрались? Где были?
Они добрались потому, что понимали: медлить с доставкой спецтехники нельзя. Не стали ждать у моря погоды, а всеми правдами и неправдами дотащили машины по непролазной грязи до Купянска и навалились на военного коменданта. Тот погрузил напористых саперов в вагоны и прицепил к первому же эшелону, идущему в Харьков. Отбыли вовремя: снова гремели зенитки, отражая очередной воздушный налет.
Лейтенант Хомнюк не успел закончить рассказ, как в вестибюль вбежал Владимир Петрович Ястребов. Я — не в силах описать гамму чувств, отразившихся на его измученном ожиданием лице.
Казалось, теперь, когда вся оперативная группа в сборе, можно вздохнуть посвободнее, почувствовать себя уверенней. Не тут‑то было!
Сначала выяснилось, что, несмотря на все усилия харьковчан, мы не сможем получить необходимое количество мин замедленного действия и что вместо трехсот тонн взрывчатых веществ получим не более ста. Затем воентехник Леонов доложил, что один из поставленных на испытание электрохимических взрывателей–замедлителей сработал раньше срока. Пришлось срочно заняться конструированием и изготовлением надежных предохранителей с большими сроками замедления: иначе ставить мощные мины на важных объектах в собственном тылу невозможно! На заседании Военного совета нас упрекнули в нерасторопности и неподготовленности. Н. С. Хрущев сказал, что войска должны всегда иметь готовые взрывные средства заграждения. Я ответил, что много лет пытаюсь добиться этого, но безуспешно.
— Значит, нужно было обратиться прямо к товарищу Сталину!
— Я пытался, но письмо до товарища Сталина не дошло, вернулось обратно в ГВИУ для принятия мер,
— Приготовьте доклад о положении дел с минно–взрывными заграждениями, сошлитесь на опыт минирования в Харькове, мы отправим доклад в ГКО!
Требуемый доклад мы с генералом Невским подготовили и представили в Военный совет фронта быстро. Да и время не позволяло медлить: из вечерней сводки Совинформбюро за 7 октября мы узнали, что на фронтах появились брянское и вяземское направления.
В те дни были обнаружены и признаки наблюдения за работой минеров со стороны вражеской агентуры.
Немедленно были приняты меры к дезориентации соглядатаев врага. Прежде всего усилили минирование «макетами»: ложные мины надежно маскируют боевые, сбивают противника с толку, вынуждают при разминировании распылять силы, притупляют бдительность чужих саперов и способствуют нанесению им урона.
Но наибольшую осторожность, наибольшую бдительность проявляли мы в те дни при установке в городе и ближайших его окрестностях мин, управляемых по радио.
Уже 3 октября я получил новый приказ: поставить радиомину в доме №17 по улице Дзержинского. Этот дом — особняк, выстроенный в начале тридцатых годов для секретаря ЦК КП(б)У Станислава Викентьевича Коссиора, был впоследствии передан детскому саду, и теперь, после эвакуации детского сада, его занимали некоторые руководители партии и правительства УССР. Поскольку в доме жили и работали, я ограничился осмотром особняка с улицы и прикинул, сколько взрывчатки потребуется для полного его разрушения. После седьмого числа мы поставили paдиомины в здании штаба военного округа, на Холодногорском и Усовском путепроводах, кое–где еще. В дневное время саперы делали вид, что оборудуют дзоты и убежища, а по ночам в мешках, бутылях, патронных ящиках завозили на объекты взрывчатку, укладывали глубоко в землю и устанавливали сложные радиоаппараты, снабжая их взрывателями и замыкателями, обеспечивающими немедленный взрыв зарядов при обнаружении мины противником.
Если не ошибаюсь, 10 октября генерал Невский напомнил о приказе заминировать дом №17 по улице Дзержинского, а 12 октября приказали поставить в особняке радиомину, и приказ категорический, поступил уже от самого Н. С. Хрущева, проживавшего в этом особняке. Я пытался предостеречь от поспешного минирования: радиомины — новинка, город бомбят, от близкого взрыва, даже от сильного сотрясения может случиться непоправимое…
— Вы в свою технику верите? — перебил Хрущев.
— Верю.
— Выполняйте приказ!
… Доступ в дом №17 для проведения необходимых работ получили шесть человек: военинженер 2–го ранга Ястребов, воентехник 2–го ранга Леонов, сержанты Лядов, Лебедев, Сергеев и я.
Дом находился в центре города, стоял в глубине сада, среди могучих дубов и лип. Деревья с пышной листвой могли надежно укрыть саперов от постороннего взгляда, даже если бы наблюдатель устроился где‑то выше каменного забора и высоких чугунных ворот.
Вечером 12 октября мы вошли в эти ворота. Дом стоял на высоком кирпичном фундаменте, вдоль бельэтажа тянулся балкон. В нижней части здания — подсобные помещения и маленькая котельная.
Очистив от угля часть котельной возле внутренней капитальной стены дома, минеры вскрыли пол, принялись рыть глубокий, глубиной более двух метров, колодец. Извлеченную землю аккуратно ссыпали в мешки. В первый мешок — первый слой грунта, во второй — второй, в третий — третий. На каждом мешке стоял порядковый номер, чтобы не ошибиться при засыпке колодца, сохранить прежнее чередование слоев земли. Это делается на тот случай, если фашистские саперы попытаются искать мину.
Вырыв колодец, минеры поочередно спускались в него, выдалбливая под фундаментом внутренней капитальной стены нишу для радиоаппаратуры и большого заряда взрывчатого вещества. Это тяжелая, трудоемкая работа. Только к полудню 14 октября в колодец стали опускать ящики с толом. Заряд ставили мощный: предстояло уничтожить всех оккупантов, какие поселятся в особняке, да заодно прихватить и внешнюю фашистскую охрану здания. А чтобы отбить у вражеских саперов охоту к поискам мин и их разминированию, радиомину сделали неизвлекаемой. После этого тщательно замаскировали место ее установки и уничтожили следы работы. Оставалось «успокоить» противника, подкинуть ему «грозную советскую мину»: мы прекрасно понимали, что, не обнаружив в таком прекрасном особняке никакой мины, враг насторожится и скорее всего не станет заселять дом. Мы установили в котельной «мину–блесну». В углу, под кучей угля, пожертвовав драгоценной взрывчаткой, смонтировали сложную мину замедленного действия, снабдив ее различными дополнительными устройствами для взрывания. На самом деле все эти устройства, вполне исправные, хитроумные и на вид крайне опасные, полностью исключали возможность взрыва «блесны» из‑за того, что сухие батареи были уже негодными.