здесь! Многие уже догадывались, что землетрясение произведено ими. Но теперь это — верно. Надо открыть этого чернокнижника! Когда я сегодня отбрил светлую голову падишаха, убежища мира…
— Когда ты сегодня отбрил мою голову?.. — вскричал Халеф. — Да я у тебя не был сегодня… и уже четвертый день как моя голова не брита!.. Видно, кроме землетрясения и искажения глаз, колдуны еще испортили твой ученый мозг. Посмотри, если не веришь!
Халеф снял шапку и обнаружил голову, покрытую уже волосками порядочной величины, которые своим цветом и лоском придавали ее поверхности вид черного атласа. Фузул-Ага остолбенел.
— Аллах! Аллах! — воскликнул он вне себя от изумления. — Я — жертва падишаха, но это уж явно колдовство! Ваша светлая голова околдована!
— Сам ты, братец, околдован! — возразил ширван-шах. — Можешь быть уверен, что в длине этих волосков нет никакого чародейства.
— Ну, так это от действия звезд! — заметил бородобрей-астролог. — Звездам нет ничего невозможного в природе. Влияние их удивительно могущественно на все обстоятельства нашего быта. Принимая в соображение, что сегодня — самый благополучный день для бритья, чудо длины этих волосков удовлетворительно объясняется тем, что я, наверное, точил утром бритву в момент соединения Марса с Венерой. Эти планеты имеют сильное влияние на рост волос. Но вот что удивительно! — прибавил бородобрей, взяв Халефа за ухо, почтительно, кончиками пальцев: — на этом светлом ухе сегодня был рубец, а теперь его нет!.. Валлах! биллях! как я мусульманин, так тут был рубец!
— Так или ты в горячке, или тут случилось нечто совершенно неразгадаемое, — с нетерпением сказал ширван-шах, задумавшийся во время этого рассуждения. — Подай мне зеркало!
Фузул-Ага принес небольшое круглое зеркальцо. Халеф взглянул и ужаснулся.
— Аман! аман! — закричал он отчаянным голосом. — Я погиб! я умер!.. это не я!.. это кто-то другой!.. Мне налепили чужое лицо!
Рука с зеркалом упала на колени, голова печально поникла, и Халеф погрузился в раздумье. Спустя мгновение он вдруг выпрямился, как будто оживленный лучом внезапной мысли, еще раз посмотрелся в зеркало и воскликнул:
— Я знаю, чье это лицо!.. Это — того мошенника, который сегодня раздевался вместе со мною в уборной Сулеймановских бань и вместе вошел в банную. При моем выходе его уже не было: он-то, наверное, и похитил мое платье, а мне оставил свои лохмотья!
Пораженный этим замечанием, Фузул-Ага осмелился спросить, каково было платье падишаха. Халеф подробно описал весь свой костюм и присовокупил, что в шапке были спрятаны его частные печати.
— Ну, так это он был у меня пополудни, а не падишах! — с ужасом воскликнул бородобрей. — Так это поганому колдуну брил я сегодня голову, полагая, будто брею светлую голову ширван-шаха!.. Проклятие на его бороду!.. Но позвольте доложить, падишах, что это должен быть колдун большой руки!.. чародей первого разбора!.. сам Дели-Иван лично по крайней мере!.. Такие штуки весьма немногие в состоянии отпускать. Знаете ли, что он с вами сделал?.. Он сделал теркруй-бази! Он поменялся с вами и, верно, сидит теперь на вашем престоле…
Халеф заплакал.
— Не унывайте, государь! — сказал Фузул-Ага. — Аллах велик! Мы сообразимся с книгами мудрецов и посмотрим, что можно сделать против его адского искусства.
— Я здесь у тебя останусь, если ты не выгонишь меня, — печально сказал ширван-шах. — Один только ты в этом государстве не отвергаешь своего государя.
Фузул-Ага утирал свои слезы рукавом и, целуя край полы Халефа, клялся остаться своему ширван-шаху верным до последней капли крови. Добрый цирюльник предлагал ему свой дом, все имущество, свою помощь и обещал работать на него всю жизнь, если им обоим не суждено низвергнуть злого колдуна соединенными силами и Халеф никогда не возвратится на царство.
— Ты женат? — спросил ширван-шах.
— На пользу службы падишаха, убежища мира, — отвечал Фузул-Ага.
— Попроси для меня у своей хозяйки чего-нибудь покушать, — сказал Халеф. — Я умираю с голоду, ничего не ел во весь день.
— Пожалуйте в убогий дом ваших рабов, — промолвил бородобрей, запер лавку и повел Халефа в свой гарем.
Укрепив силы свои простою пищею, Халеф лег отдохнуть. Тысяча грустных мыслей и печальных предчувствий стесняли благородную грудь его, поселяя в ней страшное беспокойство. Он не мог уснуть. Более чем о своем царстве сожалел он о панне Марианне, которой любовь теперь, в годину несчастия, ценил еще выше прежнего. Уже было около полуночи. Он разбудил хозяина, достав у него фередже и яшмак, женский плащ и покрывало, плотно свернул эти вещи, положил их под мышку и вышел на улицу. Халеф знал, что одна из калиток, ведущих в сады гарема, бывает ночью отворена для вывозки мусора из отдельного гаремного дворца, который тогда отделывали для королевы Франкистана, будущей супруги ширван-шаха. Он надеялся проникнуть этим путем в сад под видом работника, и в самом деле это удалось ему. В саду он тотчас за первым кустом закутался в покрывало и женский плащ из опасения встречи с евнухами, и в этом наряде благополучно достиг павильона своей невесты. Здесь он уже никого не боялся: панна Марианна терпеть не могла евнухов, и около ее крыльца эта гадкая порода мужчин не могла появляться ни днем ни ночью. Из сада маленькая лестница вела на крытый балкон, с которого входили в род открытой передней, смежной с ее спальнею. Халеф успел во всем. Вот он уже в этой передней, у дверей заветной комнаты невесты. У панны Марианны виден еще огонь. Она не спит. Он стучится.
— Свет глаз моих, панна Марианна! отворите!
Она узнала Халефа по голосу и встала.
— Я вам говорила, что это невозможно.
— Умоляю вас, отворите! Моя утроба превратилась в воду!
— Не отворю! Ступайте к своей судомойке Шишманлы. Зачем вы оставили такую милую собеседницу?
— Я никакой Шишманлы не знаю и никогда в жизнь свою не беседовал с нею. Отворите, умоляю!
— Как вы ее не знаете?.. Не вы ли недавно приказали привести к себе «самую жирную»?.. Фи! Фи!.. стыдно! гадко! отвратительно!.. Вы никогда не будете образованным человеком!.. Пора бы уж оставить эти азиатские вкусы.
— Не браните меня понапрасну, душа моя, панна Марианна. Я ни в чем не виноват. Отворите поскорее.
— До свадьбы нельзя!
— Да я не для бесед прихожу сюда! Отворите поскорее, если не желаете моей смерти! Заклинаю вас жизнию вашего отца, впустите меня! спасите! я погибаю… у меня похищают все, царство, вас, бороду, нос, глаза…
Панна Марианна испугалась и умилостивилась. Настоящего смысла последних слов она не поняла, но, впрочем, и не заботилась об нем, полагая, что это какая-нибудь восточная фигура, еще незнакомая ей в персидском языке, на котором говорили в гареме и при дворе ширван-шахов. Жених искал у ней спасения: она побежала и отворила.
Наряд Халефа очень удивил девушку: но таково ли еще было удивление, когда он скинул с себя женский плащ, отвернул покрывало и предстал пред нее со своим новым лицом!
— Mr John Dee!.. God! you are here?.. how do you do, Mr. John?{103} — воскликнула она по-английски в совершенном остолбенении. — I am very glad to see your again; but it happened…
— Свет глаз моих, панна Марианна! — прерывая ее, воскликнул Халеф по-персидски. — На каком это языке вы говорите со мною? Неужели и у вас мозг потрясен землетрясением?
— I speak English, with you, sir! is it not your national language, — продолжала Марианна, еще более его удивленная этим вопросом. — Are you not an Englishman, a son of merry England, as you say?{104}
— Да говорите со мной по-персидски, умоляю вас! — с отчаянием сказал бедный Халеф. — Я этого языка не понимаю! время ли шутить над моей бородою, когда я несчастен?
— Хорошо, — примолвила панна Олеская, — я буду говорить с вами и по-персидски, если вы так скоро забыли уже свой природный английский язык. Вы, однако ж, прекрасно умеете подделываться под чужой голос; я была уверена, что это стучится ко мне падишах, мой жених!.. Давно ли видели вы моих родителей? Здоровы ли папенька и маменька?
Халеф, при всей своей любви, принужден был подумать, что она помешалась. Но из опасения, чтобы и читатели не подумали так же невыгодно о панне Марианне, я прерву здесь ее разговор с женихом и объясню загадку — если только это загадка — особенно для людей, так хорошо знающих историю, как мои читатели. Они уже догадались из первого восклицания панны Марианны, что Сычан-Бег, который поменялся лицом с Халефом, был не кто иной, как знаменитый доктор Джон Ди: а кто был доктор Джон Ди, о том и не спрашивается. Джон Ди, доктор магии, алхимик, астролог, врач, хирург, механик, математик, ориенталист, богослов, друг Уриила, изобретатель жизненного эликсира и прочая, и прочая, родился в 1527 году в Лондоне, проходил науки в Кембриджском и Парижском университетах с неимоверным прилежанием, с истинною алчностью к знанию, преподавал их со славою в Париже, прославился множеством удивительных механических выдумок, — между прочим, постройкою искусственного летающего жука, путешествовал, был взят в плен корсарами и продан в Анатолию одному турку, который силою принудил его принять мусульманскую веру, — между прочим, хотел в бешенстве отрезать ему голову ятаганом, но только рассек ухо, от чего и остался известный нам рубец. Впоследствии, однако ж, злой турок даровал ему свободу. Это обстоятельство позволило доктору Ди воротиться в Европу и в свое отечество и снова предаться науке и разысканию великих тайн природы. Его важные открытия по этой части и чудные механические изобретения уже с ранних лет присвоили ему известность чародея. Но в то время все, что казалось непонятным, называли магией, как теперь не верят ничему, чего не понимают: в результате оно одно и то же, потому что и страх истины, и гордое пренебрежение одинаково ведут к невежеству. Доктор Джон Ди говорил и писал на всех языках европейских и на многих восточных. По части наук он знал все, что только люди знали в его время; знал гораздо больше их, потому что изучал природу, как никто не умел изучать в том веке, похитил у нее множество удивительных секретов, которых, к сожалению, никогда не хотел обнародовать и которые последовали за ним в могилу. Что он обладал ими, это вся Европа видела собственными глазами: он был уважаем всеми государями, все старались привлечь его к своим дворам, и многие давали ему богатые жалованья и пенсии. В числе последних находился и наш Иоанн Васильевич Грозный, один из умнейших людей своего времени, которого не легко было обмануть. Доктор Ди показывал царю свои секреты и производил с ними убедительные опыты в Александровской слободе; и когда, как мы увидим, несчастный случай удалил этого славного человека из России, чтобы дать ему печальную роль в политической истории Ширвана, преемник Иоанна, царь Федор Иоаннович, то есть Борис Годунов, от царского имени, предлагал доктору две тысячи червонцев жалованья в год, чтобы его привлечь обратно в Москву. В Англии, при Эдуарде VI, Марии и Елизавете, он был всегда в величайшей чести и в личных сношениях с ними, и получал от них пенсии, пребенды, подарки и места. Преобразование черт лица, отнесенное позднейшими мудрецами к магическим производствам доктора Ди, было в его руках простым медицинским или хирургическим процессом: он мог в нес