Глава 10. «От Советского информ-бюро»
Не помню, сколько я там с ними прожила – 2 или 3 месяца. Я сказала Тамаре, что мне нужно устроиться на работу. Тамара сказала, что к ним иногда приходит Ира, и она может помочь мне устроиться, она работает у хозяина. И вот однажды, приходит Ира. Боже, так это же моя подружка по лагерю Липштат, из которого я сбежала, а Ира сбежала раньше. Расцеловались мы с ней, поплакали. Говорю Тамаре: «Это же Ира Ростовская, о которой я тебе говорила». Ира мне говорит: «Я спрошу у своей хозяйки, кому нужна русская девочка на работу». Всем иностранцам немцы платили деньги за работу, а русские, как они нас называли «ост-арбайтеры», работали бесплатно, поэтому хозяев ост-арбайтеры устраивали больше, чем друге иностранцы.
Через некоторое время прибежала Ира и сказала, чтоб я шла с ней, она нашла мне работу: «Я говорила с хозяйкой, она согласна тебя взять. Будешь убирать дом и ресторан, у них тоже есть». Это было уже в 1944 году, не помню, какой месяц. Привела меня Ира к хозяйке, это где-то на окраине города, помню рядом лесок. Нам нужно было пройти лесок. Хозяйка глянула на меня и испугалась, что я больная и не смогу работать. Я была желтая и очень истощенная. Ира стала уверять хозяйку, что я не больная, просто плохо питалась, уговорила, хозяйка согласилась взять меня.
Дом был трехэтажный. Хозяйка завела меня на чердачную комнату. Комната оказалась маленькой, одно маленькое окошечко выходило на крышу дома. Когда мы вошли, там сидела девушка-женщина, не знаю, полячка, она тоже работала у этой хозяйки. Хозяйка сказала ей, что она взяла меня ей в помощь, так как ей одной тяжело много работать. «А жить будете в этой комнате вдвоем, поставим еще одну койку». Полячку оскорбило то, что ее селят вместе с русской в одной комнате, и она тут же попросила у хозяйки рассчитать ее, что та и сделала. Тогда хозяйка рассказала мне мои обязанности, что и как я должна делать: подыматься в 6 утра, в первую очередь мыть ресторан, в 9 утра он должен быть открыт, затем переходить в кухню комнаты, затем лестница. Я работала с 6 утра до 9–10 часов вечера. Пока на кухне перемою всю посуду вечером, только тогда поднималась в свою комнату. В доме, кроме хозяйки, еще было двое ее сыновей, буфетчица, которая работала в ресторане, одна женщина занимала 2 комнаты на втором этаже, другая 2–3 комнаты на третьем этаже. У этих женщин дома разбомбили, и их поселили в этом доме. С этими женщинами я мало общалась. Немка, которая жила на втором этаже, показывала мне один из томов Ленина и говорила, что она читает Ленина и считает его очень умным человеком. Буфетчицу звали фройлен Эльфрида, ей было 48 лет, она была не замужем, и они ее звали, когда злились на нее «альте ци» – старая коза. Мужа хозяйки я никогда дома не видела, видимо, он был на фронте.
С хозяйкой я жила недолго. Американцы сильно бомбили Эссен, и хозяйка боялась за детей, чтобы они не погибли. Она оставила на хозяйстве какую-то старуху лет 70-ти, а сама забрала детей и уехала в Тироль. Говорили, что там не бомбили. Я осталась с этой старушкой и буфетчицей. Она меня терроризировала, когда уехала хозяйка.
Не помню, сколько месяцев я там прожила, но была там, когда на Гитлера было покушение немецкими офицерами. Помню, передавали по радио и все немцы охали, что свои офицеры хотели убить Гитлера.
В 6 утра я спускалась мыть ресторан, там стоял приемник, на нем были написаны города. Включу приемник-лампочка светится, я прочитала «Москва» по-немецки. Вот «ловила» Москву и всегда слушала «От Советского информ- бюро». Тихонечко включу приемник и все послушаю, потом быстро мою. Эльфрида приходила в ресторан в 8–830. Таким образом, я знала, что наши войска уже на подступе к Берлину, а также то, что переводчица тогда наврала, что немцы Москву сожгли. Как послушаю Москву, как будто дома побывала, на душе становится легко, как на крыльях летаю. Смотрю, а немцы все такие унылые ходят. Я молчу, делаю вид, что я ничего не знаю.
Тамара прибегала ко мне по воскресеньям, я ей рассказывала, что наши уже к Берлину подходят, она девочек своих успокаивала.
Однажды утром пришла Эльфрила в ресторан. Я уже все столы убрала, как всегда, пепельницы помыла, полы, и нужно было еще вытереть пыль на карнизах. Я залезла на лестницу и вытираю пыль, Эльфрила крикнула мне, что я плохо помыла «ашенбеки» – пепельницы. Я говорю, что помыла так, как мыла каждый день, они чистые, и нечего придираться. Она говорит: «Ты – военнопленная, ты должна крепко работать и молчать». Я ей ответила по- немецки: «Крих нихт энде, гойте их крихгефаленден, морген ду крихгефаленден». (Война ее не окончена, сегодня – я военнопленная, завтра – ты военнопленная). Она как взбесилась, схватила швабру, которой я мыла пол, и сильно ударила меня по локтю левой руки, ударила по нерву, так что рука сильно заболела. У меня в области сердца как будто что-то сорвалось с крючечка, я соскочила с лестницы, схватила ту же швабру и побежала за Эльфридой, она бегом за буфет. Я хотела ее ударить по голове за стойкой буфета, но она присела за прилавок, и я этой шваброй ударила в буфет-шкаф, где стояли бутылки с коньяком, вином. Это все как зазвенит, стекло полетело, бутылки вдребезги. Я только тогда очнулась, думаю, ну теперь они меня точно убьют. Эльфрида как взбесилась, схватила швабру и за мной. Я думаю, забегу в свою комнату и закроюсь на крючок. Я тикать из ресторана на лестницу, Эльфрида с поднятой шваброй за мной и истерически кричит. Я не понимаю, что она говорит, так быстро. И только я поднялась по первому пролету лестницы, как на площадку второго этажа выбегают пятеро мужчин немцев. Никогда в доме не видела мужчин, и вдруг они на лестничной площадке, откуда? И все кричат. Эльфрида снизу со шваброй, а те-сверху. Я стала в уголочек около окна на лестнице и думаю, теперь мне смерть. Эльфрида кричит что-то снизу немцам. Поняла только, что один немец ответил, что повесить меня надо в лесу. У меня невольно побежали слезы, я не хочу, чтобы немцы видели мои слезы, а они все льются. Вспомнила свою мамочку, сестричку Манечку и думаю, боже моя, моя мамочка не узнает, где валяются мои кости. Не зря в детстве я любила песенку: вот умру я, умру, похоронят меня, и никто не узнает, где могилка моя. Я всегда напевала эту песенку. Немцы что-то кричат, но я ничего не могу понять. В этот момент на крик вышла оставленная на хозяйстве фрау Бенекен. Она обратилась к мужчинам: «Вас ист лось?». (Что случилось?). Мужчины ей показали на Эдьфриду и меня и что-то ей объясняют. Фрау Бенекен им сказала, чтобы все разошлись, а меня позвала к себе в комнату и попросила, чтобы я ей рассказала, что случилось: «Эту старую козу – Эдьфриду, я не хочу спрашивать, она ненормальная (фарюк)». Я рассказала все, как было. А она у меня спрашивает: «Почему ты Эльфриде сказала, что она будет военнопленная? Наши солдаты уже заняли Вашу Москву». Я говорю: «Неправда, наши солдаты уже дошли до Вашего Берлина». «Откуда ты это знаешь?». «Я слышала по радио, в ресторане. Там есть приемник, вот я в 6 часов утра включаю Москву и слушаю «От Советского информ-бюро»». «А как ты нашла Москву?». «Прочитала на приемнике Moskau, наводила стрелку на Москву и слушала». «Ты никому не говори, что ты слушаешь Москву, меня будут ругать. Ты грамотная, умеешь читать по-немецки?». «Да, умею, в школе учила немецкий язык». «Ты и писать умеешь по-немецки?». «Да, и писать умею». Тогда она дает мне карандаш и чистый листок бумаги: «Напиши что- нибудь по-немецки». Я вспомнила, что ей нужен был рецепт на хлористый кальций, а она все никак не соберется к врачу. Я на листочке написала, вернее, выписала ей хлористый кальций по всем правилам, естественно, по-латыни, и говорю ей: «Это я Вам выписала рецепт на хлористый кальций». «И в аптеке мне дадут лекарство по этому рецепту?». «Сходите в аптеку, попробуйте, дадут или нет, я не знаю». Она побежала в аптеку, приносит хлористый кальций.
«Почему ты нам не говорила, что грамотная?». «А Вам это нужно? – спрашиваю я. – Вам нужно, чтобы я крепко работала, как сказала Эльфрида, а грамота моя Вам не нужна». «Да, да, – отвечает она. – Ах, эта война, что она делает с людьми? Никому не говори, что ты слушаешь Москву, а особенно, Эльфриде». Я всегда ела в кладовке, а в этот раз она посадила меня за стол в кухне, подала мне завтрак. Вечером я поднялась в свою чердачную комнату, закрылась на засов и подумала, что наверное, ночью они меня убьют. Легла, волнуюсь, спать не могу. Просидела всю ночь, уже рассвело, думаю, как же я спущусь в тот ресторан, Эльфрида меня там убьет, волнуюсь. Маленькое окошко в моей комнате было открыто и выходило на улицу, слышу из машины в рупор громко говорят по-русски: «Все русские, собирайтесь в лагерь Эссен-край. В городе оставаться опасно, немцы всех русских убивают, по улице ходить опасно. Из окон стреляют в русских». Смотрю в окошко, едет машина, а на ней мужчина в военной форме и говорит по-русски. Я думала, что это наши войска вошли в Эссен. Я обрадовалась, думаю, где же искать этот лагерь Эссен-край? И в этот момент под моим окошком на улице я услышала Тамару Елецкую: «Шура, выходи, сейчас же идем в лагерь, здесь оставаться опасно. Быстро спускайся вниз. Я пока к тебе бежала, по дороге уже убили двух русских мужчин, валяются на улице».
Глава 11. Эссен-край
Я с чердака слетела, внизу открыла засов, и мы с Тамарой побежали по улице, а где этот Эссен-край не знаем, но впереди люди, догнали – русские. «Вы тоже в Эссен-край?» – спрашиваем. «Да». «А где он?». С этими людьми мы и дошли до лагеря. Лагерем оказались бывшие немецкие казармы, американцы сделали там лагерь для русских людей. Я поинтересовалась у Тамары, наши ли это войска вошли в город. Но она ответила, что это американцы. Пришли мы в лагерь, во дворе стоит группа людей, подошли. Что делать дальше, куда идти, не знаем. Встали с ними, разговариваем. Подошли двое мужчин и спрашивают: «Если есть среди Вас медработники, выходите. Мы – врачи, и хотим организовать госпиталь. Наши военнопленные солдаты и офицеры больны, они нуждаются в лечении. Мы попросили американцев, чтобы выделили корпус, мы соберем всех тяжелобольных и будем их лечить, пока нас не заберут отсюда наши войска». Мы с Тамарой вышли и сказали, что мы фельдшера. «О, как хорошо» – говорит врач Станислав Яковлевич. Вышла еще одна девочка и сказала: «А я акушерка, примете меня?». Подошел