еще один мужчина и говорит: «Я врач-стоматолог».
И так у нас образовался коллектив медработников. Врачи пошли к американцам, и те выделили нам двухэтажный длинный корпус. Там уже были койки с постелями. В этом корпусе нам, женщинам, выделили комнату, в которой мы жили вчетвером. Одна девочка, Олечка, согласилась работать санитаркой и жила с нами в одной комнате. Так вот, Шура, Тамара, Клава, Ольга, это – Арсеньева Александра Федоровна, Елецкая Тамара Федоровна, Клаву и Ольгу помню только по именам. Врачи-организаторы госпиталя: Станислав Яковлевич – белорус, Василий Данилович – украинец. Имя и отчество врача-стоматолога я не помню, он с нами был несколько дней, поехал в город за спиртом для работы в госпитале, и там где-то в городе его убили немцы. Осталось два врача и нас трое. Положили больных, заняли все койки. Врачи жили в одной комнате.
У нас была перевязочная, и там было даже женское кресло, и был кабинет, где врачи принимали больных, была столовая. Мы работали только днем, а ночью спали в своих комнатах. Днем делали назначения, кормили больных, а ночью все спали.
Больные были разные. Были незаживающие гнойные раны, осложнившиеся остеомиелитом, были туберкулезные больные, были язвенники – язва желудка, двенадцатиперстной кишки; гастриты, колиты, плевриты и др. болезни.
Американцы давали нам перевязочный материал, витамины в таблетках, горчичники, и так, для симптоматического лечения. Серьезных медикаментов у нас не было, но и так мы людям очень помогали выжить и вернуться домой. В этом лагере тоже было неспокойно. Друг друга убивали, а то американцы убили несколько человек, и на территории лагеря образовалось кладбище. Однажды, мимо лагеря ехал на велосипеде немец, наши ребята отняли у него велосипед, чтобы покататься. Ездили по дороге вдоль лагеря. Немец пожаловался американцам, те велосипед отдали немцу, а наших расстреляли. А еще такое было: идем мы с Тамарой, а наши мужчины засыпают в яме живого человека. Бросят ему землю на голову, а он крутит головой, отряхивает землю. Мы возмутились: «Что Вы делаете? Закапываете живого человека!». «Он этого заслуживает» – ответили нам мужчины. А мы ушли, страшно было смотреть на такое. А как-то Станислав Яковлевич попросил меня пойти с ним в корпус, там убили человека. Зашли мы в большую комнату: там в одной половине жили женщины, а в другой – мужчины. Женщины все в ужасе, страшно перепуганные. Смотрим, на мужской половине комнаты лежит на койке мужчина с ножом в груди, и мужчин в комнате нет. Станислав Яковлевич спрашивает у женщин: «Кто вонзил нож этому молодому человеку?». Женщины рассказали, что этот парень спал, зашли трое мужчин и спящему вонзили нож в сердце, и ушли. За что – никто ничего не знает. Документов при нем никаких не было, никто не знал ни фамилии, ни имени, только женщины казали, что он из Одессы, все мечтал приехать домой в Одессу. Было много всяких других убийств.
Я рассказала Станиславу Яковлевичу, что в медсанбате участвовала в ансамбле и предложила организовать вечера, концерты, танцы, чтобы как-то отвлечь людей от драк, в которых они гибнут. Вот мне и поручили организовать. Американец Альберт, так он назвался, приносил нам медикаменты, он принес в нашу комнату приемник, и мы свободно слушали Москву. Вдруг, без стука, врывается к нам в комнату группа мужчин: «Что это за крали тут живут?». Мы все встали и пригласили их сесть на стулья, они сели, а мы стоим. Они спрашивают: «Кто Вы такие и почему живете отдельно от всех?». «А Вы что, не знаете, что это – госпиталь и здесь лежат наши советские больные люди, бывшие солдаты и офицеры, а мы их лечим. Мы – медработники, здесь живем, потому что смены у нас нет, вот и работаем день и ночь». Они тогда все встали и начали извиняться, что ворвались без стука и стали знакомиться с нами. Называли себя по именам и называли, кто они по образованию. Было три инженера, журналист, артист, один только успел закончить 10 классов. «Ребята, так Вы же все культурные люди, почему же Вы себя так ведете? Неужели Вы потеряли человеческий облик и превратились в зверей?» – говорили мы им. И предложили создать кружок самодеятельности с их участием. Николай Козин, москвич, согласился петь. И действительно, у него был прекрасный голос, он пел в хоре и пел соло. Я читала свои стихи. Мы даже ездили в другие лагеря с концертом. Виктор-журналист, тоже ездил с нами, пел в хоре. Александр Будилов-инженер из Арханельска, Василий Подгорнов – москвич, остальных забыла. Помню, приехали в какой-то лагерь, там тоже русские люди ждали, когда наши военные заберут их домой. Когда я прочла стихи «Гвардейцы» и «Жди меня» Симонова, то мужчина подарил мне букет цветов, поцеловал меня и сказал: «Этот букет от нас, там сидят еще офицеры русские и благодарят тебя за твои стихи. Где ты взялась со своими стихами? Ты нам души оживила, спасибо тебе, что ты есть такая». Я была польщена, мне никто никогда так не говорил, было очень приятно, что я людям души оживляла.
Как-то я шла по территории лагеря, смотрю, во дворе стоит американская машина, на машине ящики маленькие. Американцы-офицеры бросают маленькие, как 5 копеек, кругленькие шоколадки на землю, а наши мужчины собирают, а в стороне стоит американец с фотоаппаратом и фотографирует. Я остановилась в стороне и крикнула: «Ребята, не собирайте больше. Людям дают в руки, если хотят угостить, а не бросают на землю, как собакам. Видите, вон в стороне стоит и фотографирует Вас. Они же наши союзники, а обращаются с нами, как немцы». Американцы обратили на меня внимание, поняли, что я что- то сказала, потому что мужчины перестали собирать их шоколадки. Подходит ко мне американец и по-немецки спрашивает: «А ты почему не собираешь шоколад?». Я ответила тоже по-немецки, что я – не собака, а человек. Людям дают в руки, а не бросают на землю, тем более, что Вы – наши союзники. Он постучал мне пальцем по голове и сказал, что я имею хорошую голову, пошел к машине, принес мне шоколадки и какой-то металлический браслет на руку. Мужчины все наши разошлись, я забежала в корпус и рассказала все Станиславу Яковлевичу. Он сказал, что я умничка. Браслет все девочки носили по-очереди, и не знаю, где он делся.
Как-то зашел к нам Альберт и сказал: «Девочки, хотите изучать английский язык?». Мы все хором ответили: «Да! Хотим!». «Тогда приходите вон в тот дом, там люди хорошо говорят по-русски и по-английски, они будут с Вами заниматься». Мы согласились, пришли, нас очень любезно приняли. Нам дали ручки и блокноты. Мы записали английскую азбуку. Нам сказали, что мы хорошо пишем буквы. Мы ответили, что учили латынь. Написали буквы, а рядом – как произносить эти буквы. С нами занимался мужчина, говоривший чисто по-русски. Мы спросили, кто он по национальности, он ответил, что чех. На второй день мы снова пришли на занятие, а он нам говорит: «Девочки, занятия будем продолжать в том случае, если Вы согласитесь уехать в Америку». Мы в ужасе: «Как в Америку? Нет, мы не поедем». Все начали плакать, и я тоже: «Я хочу до мамы, у меня дома мама и сестричка ждут меня». Тамара и Клава тоже плачут. Все трое рыдаем. Чех нам говорит: «Все равно Вы к своим мамам не попадете, Сталин отвезет Вас в Сибирь, и там будете сидеть в лагере для военнопленных». «Как? В своей стране мы будем военнопленные?».
«Да, Сталин сказал, кто попал в плен – это все враги». «Мы ничего вражеского не делали, и нет причин отправлять нас в Сибирь». «Ну что ж, дело ваше, занятий больше не будет». «Ну и не надо» – сказали мы и ушли. Рассказали мы нашим врачам и ребятам, что нам сказали. Они посмеялись над нами, что мы думаем, что американцы заинтересованы, чтоб мы говорили по-английски. Тем наша наука и закончилась.
Однажды в нашем лагере появился русский офицер, сказал, чтобы мы писали письма домой, он заберет и перешлет нашим родным. А еще он сказал, если американцы будут вести нас пароход – не садиться, а ждать наших, они подгонят поезд и заберут нас по железной дороге.
Американцы погрузили людей на пароход, сказали, что везут их в Россию, а отвезли в Канаду. Выгрузили их всех там и сказали, что дальше никого не повезут, там люди и остались. Я написала мамочке письмо, и она его получила.
Глава 12. Возвращение домой
Не помню, сколько прошло времени, утром подъехали грузовые машины, нас погрузили на них и отвезли на вокзал, там нас уже ждал поезд. Погрузились все и нас перевезли на территорию, где располагалась наша армия. Привезли нас на станцию Людесдорф, поезд остановился. Мы услышали марш, играл военный духовой оркестр, и все вышли из поезда. Мы все плакали: и мужчины и женщины. К нам подошли два врача и спросили, кто из нас медработники: «Выйдите, пожалуйста, у нас совсем не кому работать, мы Вас очень просим, выходите». Мы с Тамарой посоветовались и вышли. Нас забрали в воинскую часть № 92755, командиром части был капитан Цыганов.
Здесь мы прошли полевой фильтрационный пункт (ПФП) нам выдали справки, что мы прошли ПФП, и мы приступили к работе. Затем нашу часть перевели в г. Росток. В Ростоке мы работали, пока не уехали домой. Я получила письмо из дому, что моя единственная сестричка лежит тяжело больная, и если я не приеду еще месяц, то не застану ее живой. А у нее маленький ребенок, мама уже валится с ног с ними. Я с этим письмом побежала к командиру части, чтобы меня отпустили домой. Он мне пообещал, как только сформируют поезд, то нас отправят домой.
И в сентябре 1946 года я вернулась домой.
Итак, наша Приморская Армия дала звание Героев двум городам – Одессе и Севастополю. Это немало. Одна армия, и два города-героя. А ведь только тогда становится город героем, когда стал героем солдат. Города – герои, а тех людей, которые дали это звание городам, оставили их в Севастополе под скалами без боеприпасов, батареи все взорвали, без еды, без воды, без медикаментов, раненые остались вместе с нами, а лечить их было нечем, кормить нечем. Сказали, что пришлют за нами эскадру, но никто и не подумал ее присылать, хорошо, что сами ушли на подводных лодках. Под Севастополем немцы забрали в плен наших солдат и офицеров – 96 тысяч (со слов писателя о Севастополе Ванеева Геннадия Ивановича). И эти люди, которые вернулись из плена, они всю жизнь были пленными в своей стране, всю жизнь над ними издевались. Они всю жизнь были бесправными, имели право только на тяжелый труд. А те, кто смог получить какое-то звание, скрывали то, что были в плену. У нас была встреча в Москве, так профессора, ученые боялись к нам на встречу идти, потому что и мы и они были военнопленные, но они это скрыли. Моя близкая подруга по медсанбату, которая на 35-ой батарее мне жизнь спасла, Литвиненко Тамара, живет в Ленинграде, она скрыла, что была в плену и устроилась работать на Ижевский завод, проработала там всю жизнь и никому не навредила. А если бы не скрыла плен, ее бы никуда не взяли на работу.