Я уже писала, что наш МСБ обслуживали солдаты-санитары. Когда они мыли полы, ухаживали за ранеными, кормили, поили тяжелораненых, подавали и убирали судна и утки, автоматы всегда были у них на плечах, таков был приказ – автоматы не снимать с плеч. И был случай, когда немцы прорвали оборону и рвались к нашему МСБ, строчили с автоматов, и пули свистели на территории МСБ. Наши санитары бросили все и заняли оборону, затем подоспели другие подразделения и немцев отогнали от нашего МСБ.
Очень тяжело было работать и палатным врачам и сестрам. Раненые у нас накапливались по несколько тысяч, ведь мы зависели от транспорта. Убирали из палат койки и стелили на пол матрасы впритык друг к другу и так и раненых клали на пол, палаты забиты, что между матрасами и пройти трудно.
Ходячие раненые есть ходили в столовую, а лежачих нужно было накормить, напоить, дать лекарство, перевязать раны. Очень трудно было все успеть сделать вовремя. Если чем-то сестры и санитары не угождали раненым по их понятиям, то вслед сестрам и санитарам летели костыли, кружки, чашки, что попадало под руки. Нужно было все стерпеть, смолчать, угодить.
После лечения в нашем МСБ многие раненые возвращались в строй в свои части, не хотели эвакуироваться, не хотели терять своих товарищей и оставлять Севастополь, продолжали воевать.
Мы очень уставали. Когда нас отпускали поспать, то мы не хотели ничего – ни есть, ни пить, только спать. Мы не просыпались ни к обеду, ни к ужину. Но у нас был политрук Заславский, и если мы просыпали обед или ужин, он ходил по комнатам, проверял, все-ли поели, будил всех спящих, проверял до единого человека. И как мы его не просили, что мы кушать не хотим, мы хотим спать, не будите нас – все было напрасно. Он говорил, что не уйдет, пока не пойдешь в столовую. «Лучше скорее подымайся, покушай, тогда ложись спать. Не будешь кушать – не сможешь работать, а кто будет лечить наших бойцов?». Так он всегда нам говорил. Мы уже знали, что если пришел политрук, нужно быстро вставать и бежать в столовую.
Глава 5. Комсомольское поручение
Заславский всегда давал нам комсомольские поручения. У меня было поручение – менять лежачим раненым книги и участвовать в дивизионном ансамбле. Врач Малыгина Людмила Михайловна так же была комсомолка и участвовала в дивизионном ансамбле. Занимался с нами в ансамбле артист Симферопольского театра Шептунов. Он разучивал с нами песни, учил меня декламировать стихи с выражением и интонацией. Стих «Гвардейцы» остался в моей памяти и до сих пор. Он очень нравился бойцам и они часто просили меня повторить, прочесть еще раз. Жаль, не помню автора этого стиха.
Гвардейцы
У нас молодцы молодежь, старики, Отважны у нас армейцы.
Отчаянно смелый народ-моряки, А кто же такие гвардейцы?
Быть может, гвардеец – диковинный род, Какое-то чудо природы?
Быть может, гвардеец – особый народ, Герои былинной породы?
Быть может, гвардеец высок, как платан, Косая сажень его и плечи,
Быть может, гвардеец такой великан, Что рушатся горы при встрече?
Да нет же, гвардейцы подобные всем, И ростом своим и обличьем.
Не в росте высоком, не в этом совсем Гвардейцев от прочих отличие.
Когда под Москвой 28 бойцов Вступили с танками в схватку,
Полсотни танков, горсть храбрецов – Вот это гвардейская хватка.
Когда на таран красный сокол идет, Фашистам хвосты отрывая,
Когда за полет он трех асов собьет, Гвардейцем его называют.
Кто в самом жестоком бою не дрожит, Моряк он, пилот, армеец,
Кто честью Отчизны своей дорожит – Вот это и есть гвардеец.
В степи мы сражаемся, как казаки, В горах мы деремся, как горцы.
Всегда и везде бьют врага моряки Прославленные Черноморцы.
Ночей штормовых не забудет моряк, Когда мы к Керчи подходили.
Когда прямо сходу фашистских собак Огнем орудийным громили.
Над нами кружился стервятников рой Вкруг бомбы ложились и рвались,
В баркасы хлестало свинцом и водой, Промокшими в бой мы бросались.
Как буря, как шторм проносились вперед Герои морского десанта.
Затих автомат, замолчал пулемет, Заткнули мы пасть оккупантам.
И в дни, когда будет свободен весь Крым, И дым сражений рассеется,
Сказали бы матери детям своим – Вот это и есть гвардейцы!
Мы давали концерты нашим раненым в МСБ и выезжали с концертами на передовую в окопы. Помню, на Мекензиевых горах был какой-то сарай, и в том сарае мы выступали с концертом. Немцы были так близко, что услышали музыку и нас обстреляли. В нашем концерте участвовали два моряка – Виктор и Жорж, они вдвоем танцевали ритмические танцы: яблочку, чечетку выбивали ногами и у них очень красиво получалось. При этом обстреле Жоржу оторвало руку и он уехал на Большую землю, судьбу Виктора не знаю. Больше у нас ритмические танцы никто не танцевал.
Пели песню «А ну-ка девушки, а ну красивые», песня «Бушует полярное море» хорошо у нас получалась, много всяких частушек было, помню такие:
Крутятся, вертятся фрицы в горах, Крутятся, вертятся, чувствуя крах. Крутятся, вертятся, пальцы грызут, Базы Советской никак не возьмут.
Где же ты, где ты, Украинский Рай, Где ты, обещанный нам каравай?
Мы превращаемся в крымский шашлык, Нас как шашлык, одевают на штык.
Эти частушки мы пели на мелодию песни «Крутится, вертится шар голубой». Солдаты дарили нам букеты полевых цветов, которые собирали по горам и в кустах.
Мы также выезжали с концертом в школу МНС (школа младшего нач. состава), в городе Севастополе. В школе МНС у меня был знакомый паренек Ваня Хожанцев. Мы принимали присягу на территории школы МНС и пришлось долго там стоять. Это был декабрь 1941 года. Помню, читали присягу и на коленях целовали знамя. Мы так долго стояли, что замерзли ноги. Ребята школы МНС позвали нас к ним в общежитие погреться. Там мы и познакомились с Ваней Хожанцевым. Он мне письма передавал через медсестру Мусю Короленко, с которой мы учились вместе в Одессе. И когда мы приехали в школу МНС с концертом, Ваня меня увидел и побежал искать цветы. У них была в зале маленькая, низенькая сцена. Когда Ваня вошел с громадным букетом сирени, концерт уже закончился, и я что-то собирала на сцене. Ваня подбежал ко мне, снял меня со сцены и вручил букет сирени, в этот момент духовой оркестр играл вальс «Дунайские волны». И мы с Ванечкой закружили в вальсе вместе с букетом сирени. Запомнила этот вальс на всю жизнь. Судьбу Вани не знаю: жив-ли, погиб-ли. После этой встречи я его больше не видела.
Как я упоминала ранее, у меня было комсомольское поручение – менять лежачим раненым книги. Принесла я книги в палату комсостава, там лежал тяжелораненый старший лейтенант Сергей Пансет. Подхожу к его кровати и даю ему книгу читать. Он говорит, что ранен в позвоночник и совершенно не двигаются руки, а потому он не может держать книгу, и просит меня, чтобы я села возле него и читала ему книгу. Я ему объясняю, что сейчас у меня обеденный перерыв и мне пора идти в операционную работать. Сергей просит меня позвать ему политрука. Я позвала политрука Заславского. Сергей попросил политрука, чтобы я ему читала, на что политрук предложил ему, чтоб солдат читал ему книгу. Сергей категорически отказался от солдата и попросил, чтобы меня освободили от работы, и чтобы я ему читала. Политрук через командира роты освободил меня от работы, и я сидела около Сергея. «Не нужна мне твоя книга, – сказал Сергей. – Давай, лучше поговорим». Его очень волновало: если он останется инвалидом (а он еще не женат), захочет-ли кто- нибудь выйти за него замуж. «Вот ты выйдешь за меня замуж, если я останусь инвалидом?». Я ответила: «Да». «Смотри, – говорит он, – после войны из-под земли найду тебя, и ты все равно станешь моей женой. Я не шучу». Я пообещала, что так и будет. А в 11 часов ночи старший лейтенант Сергей Пансет умер… Я сидела возле него до последнего его вздоха. Потом еще долго ходила под впечатлением от этого человека, этого разговора и этой смерти. И чтобы никто не видел, плакала. Когда я рассказала политруку о разговоре с Сергеем и о моем обещании ему, политрук сказал: «Спасибо тебе, девочка, что офицер умер с любовью в сердце». Я долго не могла успокоиться.
За всю оборону Севастополя я ни разу не получила заработную плату, только расписывалась в ведомости и отдавала все деньги на танки и самолеты, чтобы поскорее разгромили врага. А те, у кого семьи были в эвакуации, отсылали деньги семьям.
Вскоре уехал на Большую землю наш ведущий хирург Галантерник Владимир Соломонович. Говорили, что у него туберкулез горла, и он поехал лечиться. Затем комбат Кантер уехал из Максимовой Дачи, не знаю, куда, его заменил врач Цеменко.
На Максимову Дачу с Большой земли население присылало посылки. Они предназначались бойцам, но иногда начальство привозило и нам. Однажды, я получила посылку, предназначавшуюся бойцу-мужчине. В ней был вышитый носовой платок с таким текстом: «За отвагу бойцу, со скорой победой домой!», большой зажаренный гусь в тесте и теплые носки. Все это было в одной посылке.
Приезжали к нам на Максимову Дачу московские артисты, выступали перед ранеными, и мы, кто был свободен от работы, слушали их. Пели хорошие песни, читали шуточные рассказы. Мне больше всего понравился артист, который пел баритоном и имитировал жужжащего хруща. По фамилиям я ни одного артиста не знаю.
На Максимову Дачу, да и вообще в наш МСБ, раненых из 514 полка нам возила фельдшер Елецкая Тамара Федоровна (сейчас она Ратовская). Эта девушка всю оборону Севастополя возила нам раненых, всю оборону она была в 514 полку. Сейчас она живет в г. Ялте, ул. Чернова, дом 15, кв. 14. Смелая была девушка. Может быть, поэтому ни пули, ни бомбы ее не брали, вернее, обходили. Бойцы любили ее за смелость, относились к ней с большим уважением. Она много раненых спасла от смерти: вовремя перевязала, вовремя привезла в МСБ. Воинское звание у нее было старший лейтенант.
Нас стали сильно обстреливать и несколько раз в день бомбили самолеты, было прямое попадание бомбы во флигель нашего корпуса, где работали мы и лежали раненые, работать стало невозможно. Наш МСБ переехал на 2-ой севгрес в Северную бухту. Там был один длинный двухэтажный дом. Перегородили тот дом пополам: в одной половине располагалась морская часть, во второй половине – наш МСБ. Операционные и лечащие кабинеты располагались на первом этаже, а на втором этаже – наше общежитие. На 2-ом севгресе нам было тесно, помещение было намного меньше, чем на Максимовой Даче. Уже не было таких условий, но все равно нам возили раненых и работали мы дни и ночи. Мы продолжали заниматься в ансамбле, я меняла раненым книги, как и на Максимовой Даче.