– Нет. Что нет, то нет. Хоть я и подозреваю, что Он повсюду. В воздухе, в каждом цветке, в тебе и во мне – даже вот в этом стуле.
– Еще того хлеще.
Ага, стало быть, пантеистка. Я сделал мысленную заметку на этот счет и сказал, что берусь за ее дело – сто зеленых в день, плюс расходы, плюс обед в ресторане – с ней. Улыбнувшись, она сообщила, что ее это устраивает. Мы вместе спустились в лифте. Снаружи темнело. Может быть, Бог существует, а может, и нет, но где-то в этом городе определенно обретается несколько умников, которые постараются помешать мне выяснить это.
Первой моей ниточкой был рабби Ицхак Вайсман, здешний раввин, бывший у меня в долгу – я однажды выяснил, кто натер его шляпу свиным салом. После первых двух сказанных нами слов я понял – что-то тут не так, уж больно он испугался. Здорово испугался.
– Конечно, этот, сам знаешь кто, существует, но я не могу назвать тебе даже Его имени, потому что Он меня тут же и пришибет, хоть я никогда не понимал, почему некоторые так нервничают, когда произносят их имя.
– Ты Его когда-нибудь видел?
– Я? Ты шутишь? Спасибо и на том, что я дожил до возможности собственных внуков увидеть.
– Так откуда ты знаешь, что Он существует?
– Откуда я знаю? Хорошенькое дело. По-твоему, я смог бы купить себе вот такой костюм всего за четырнадцать долларов, если бы там, наверху, никого не было? На вот, пощупай сам – чистый габардин, какие тут могут быть сомнения?
– Больше ты мне ничего предложить не можешь?
– Почему не могу? Могу – Ветхий Завет тебя устроит? А рубленая печенка? И как, по-твоему, Моисей вывел израильтян из Египта? Улыбался до ушей и чечетку отбивал? Ты что думаешь, Красное море можно заставить расступиться с помощью какой-нибудь дешевки, купленной в универмаге? Для этого сила нужна.
– Так он из крутых, что ли?
– А то! Еще из каких крутых. И добрее от всех своих успехов Он так и не стал.
– Откуда ты про Него столько всего знаешь?
– Да оттуда, что мы – избранный народ. Представляешь, как Он заботится о Своих детях? Насчет этого я, кстати, тоже хотел бы с Ним как-нибудь перемолвиться.
– И много вы Ему платите за эту вашу избранность?
– Ой, не спрашивай.
Вот такие, значит, дела. Получается, евреи здорово повязаны с Богом. Обычный рэкет: вы мне то да се, а я вам – защиту от неприятностей. Забочусь о вас, но, естественно, за приличные бабки. И судя по тому, как говорил со мной рабби Вайсман, брал Он с них немало. Я сел в такси и покатил на Десятую авеню, в бильярдную Дэнни. Заправлял там один скользкий тип, который мне никогда не нравился.
– Чикаго Фил здесь?
– А кто его спрашивает?
Я взял эту мразь за отвороты пиджака, прищемив заодно хороший кусок кожи.
– Тебе нужны подробности, придурок?
– Он в задней комнате, – сказал жалкий прыщ, мгновенно усвоив правила хорошего тона.
Чикаго Фил. Фальшивомонетчик, медвежатник, гопстопник и заядлый атеист.
– Этого парня никогда и на свете-то не было, Кайзер. Все это сплошное фуфло. Кто-то мухлюет, и мухлюет по-крупному. Никакого Босса нет. У них там целый синдикат. Международный. Хотя заправляют в нем все больше сицилийцы. Но чтобы кто-то лично его возглавлял, так этого нет. Разве что Папа.
– Значит, придется встретиться с Папой.
– Это можно устроить, – сказал он и подмигнул.
– Имя Клэр Розенцвейг тебе что-нибудь говорит?
– Нет.
– А Хэзер Баткисс?
– Постой-ка. Ну, точно. Пергидрольная цыпочка вот с такими буферами. Из Рэдклиффа.
– Из Рэдклиффа? Мне она назвала Вассар.
– Ну и наврала. Преподает в Рэдклиффе. Одно время путалась тут с каким-то философом.
– Пантеистом?
– Нет. Сколько я помню, с эмпириком. Поганый тип. Гегеля ни в грош ни ставил и диалектический метод тоже.
– А, из этих.
– Во-во. Лабал барабанщиком в джазовом трио. Потом запал на логический позитивизм. Ну, а когда тот не сработал, подался в прагматики. Последнее, что я о нем слышал, – он будто бы настриг где-то кучу капусты, чтобы прослушать в Колумбийском университете курс по Шопенгауэеру. Здешние ребята не прочь отыскать его – или хотя бы наложить лапу на его учебники, чтобы их перепродать.
– Спасибо, Фил.
– Ты, Кайзер, поверь мне. Зря стараешься. Этого мистера просто нет – одна пустота. Если бы я хоть на секунду поверил в аутентичный смысл бытия, думаешь, я смог бы шустрить с фальшивыми чеками и вообще вставлять обществу так, как я ему вставляю. Вселенная чисто феноменологична. Ничего вечного нет. Все бессмысленно.
– А кто вчера победил в пятом заезде?
– Санта Бэби.
Я взял у О'Рурка стакан пива и попытался свести полученные мной сведения в общую картину, но никакого смысла в них так и не обнаружил. Сократ покончил с собой – так, во всяком случае, говорили. Христа просто прикончили. Ницше съехал с катушек. Если кто-то за всем этим и стоит – там, наверху, – он определенно не хочет, чтобы о нем кто-либо прознал. И зачем Клэр Розенцвейг наврала мне насчет Вассара? Неужели Декарт был прав?
И Вселенная действительно дуалистична? Или все-таки в яблочко попал Кант, постулировав существование Бога на основе нравственного принципа?
Вечером я обедал с Клэр. И через десять минут после того, как официант принес нам счет, мы уже оказались в постели, где я и получил полное представление о западной мысли. С такими гимнастическими способностям Клэр стоило бы поразмыслить об олимпийской карьере. Потом она лежала рядом со мной, разметав по подушке светлые волосы. Наши нагие тела еще оставались сплетенными. Я курил, глядя в потолок.
– Клэр, а что, если Кьеркегор был прав?
– О чем ты?
– Ведь по-настоящему ничего знать невозможно. Можно лишь верить.
– Это абсурдно.
– Не будь такой рационалисткой.
– Я не рационалистка, Кайзер. – Она тоже зажгла сигарету. – Я просто не хочу быть онтологичной. Только не сейчас. И не вынесу, если ты станешь онтологичным со мной.
Что-то ее мучило. Я потянулся к ней губами. И тут зазвонил телефон. Она взяла трубку.
– Тебя.
Голос в трубке принадлежал сержанту Риду из отдела убийств.
– Ты все еще ищешь Бога?
– Есть немного.
– Всесильное существо? Всеединого, Творца Вселенной? Первопричину всех вещей?
– Точно.
– Некто, отвечающий этому описанию, только что поступил в морг. Так что тебе лучше мотать туда по-быстрому.
Это был точно Он, и, судя по тому, как Он выглядел, над ним поработали профессионалы.
– Когда Его привезли, Он был уже мертв.
– Где Его нашли?
– На складе на Диланси-стрит.
– Улики?
– Это работа экзистенциалиста. Тут у нас никаких сомнений.
– Откуда ты знаешь?
– Все сделано тяп-ляп. Никакой системы. Чистый порыв.
– Преступление на почве страсти?
– В самую точку. И это означает, кстати, что главный подозреваемый у нас ты, Кайзер.
– Почему я?
– Всем в Управлении известно, как ты относишься к Ясперсу[16].
– Это не делает меня убийцей.
– Убийцей – нет, подозреваемым – да. Выйдя на улицу, я набрал полные легкие воздуху и попытался прочистить мозги. Потом взял такси, поехал в Ньюарк и, не доехав одного квартала до итальянского ресторана Джордино, прошел остаток пути пешком. Его Святейшество сидел за столиком в глубине зала. Самый что ни на есть Папа, пробы негде ставить. С двумя молодчиками, которых я видел в полудюжине полицейских листовок.
– Присаживайся, – сказал он, поднимая глаза от пиццы. И протянул мне руку с перстнем. Я улыбнулся ему во все зубы, но перстня не поцеловал. Это его встревожило, уже хорошо. Очко в мою пользу.
– Пиццу будешь?
– Спасибо, Святейшество. Ты ешь, не обращай на меня внимания.
– Ничего не хочешь? Салату?
– Я недавно заправился.
– Дело твое, хотя майонез у них тут – пальчики оближешь. Не то что в Ватикане, там приличной жратвы днем с огнем не сыскать.
– Давай к делу, Понтиф. Я ищу Бога.
– Считай, что обратился по адресу.
– Выходит, Он существует?
Это показалось им забавным, все загоготали. Громила, сидевший рядом со мной, сказал:
– Видали умника? Бога ему подавай.
Я малость подвинул свой стул, устраиваясь поудобнее, и прищемил ему ногу.
– Виноват. – Но он все равно запыхтел от злости.
– Разумеется, существует, Люповиц, однако связаться с Ним можно только через меня. Ни с кем другим Он разговаривать не станет.
– И за что тебе такая честь, приятель?
– За то, что я весь в красном.
– Ты об этом костюмчике?
– А ты не хохми. Это дело нешуточное. Вот я встаю поутру, одеваюсь в красное, и все разом усекают, кто тут у нас главный. Вся штука в одежде. Потому что, как ни верти, а если бы я разгуливал в джинсах и спортивной куртке, никто бы меня за религиозную фигуру не держал.
–Значит, и тут обман. Никакого Бога нет.
– Понятия не имею. Да и какая мне разница? Деньги-то я все равно огребаю хорошие.
– И ты никогда не задумывался о том, что в один прекрасный день прачечная не успеет вернуть тебе твой красный прикид и ты обратишься в одного из нас?
– А я пользуюсь специальным однодневным обслуживанием. Приходится отстегивать пару лишних центов, но я так считаю – безопасность того стоит.
– Имя Клэр Розенцвейг тебе что-нибудь говорит?
– А как же. Факультет естественных наук Брин-морского колледжа.
– Естественных, говоришь? Спасибо. – За что?
– За ответ, Понтиф.
Я поймал такси и помчался к мосту Вашингтона, заскочив по дороге в офис и кое-что проверив на скорую руку. Подъезжая к квартире Клэр, я складывал вместе кусочки мозаики, и они в первый раз вставали у меня по местам. Клэр встретила меня в прозрачном пеньюаре, и вид у нее был определенно встревоженный.
– Бог мертв. Тут были копы. Искали тебя. Они считают, что это сделал экзистенциалист.
– Нет, бэби. Это сделала ты.
– Что? Не надо так шутить, Кайзер.