XIII
Коронация императора Павла. — Празднества коронации в Москве и Петербурге. — Опала Суворова. — Граф Никита Панин. — Отъезд императорской четы из Москвы. — Нездоровье великой княгини Елисаветы. — Пребывание двора в Павловске. — Военные тревоги. — Несчастный случай с великим князем Александром Павловичем.
Церемония коронации совершилась 6-го апреля, в день Светлого Христова Воскресения, в Успенском соборе. Посреди храма, против алтаря, устроили возвышение, на которое был поставлен трон императора, а трон императрицы был в стороне, в небольшом от него расстоянии. Направо устроено было возвышенное место для императорской фамилии, а напротив другое; кругом церкви подымались ступени для публики. Император сам возложил на себя корону, потом короновал императрицу, сняв корону с своей головы и дотронувшись ею до головы своей супруги, на которую тотчас же надели малую корону. После обедни, причастия, миропомазания и молебна, император велел прочесть вслух, с возвышения, на котором находился его трон, учреждение об императорской фамилии, которое он велел составить. Этим актом государь установил порядок престолонаследия, из которого исключил лиц женского пола, допуская их к престолонаследию лить по пресечении мужской линии. Он предвидел в акте случай несовершеннолетия наследника престола, определил положение вдовствующих императриц и великих княгинь, со всеми преимуществами, приличествующими их сану, но и с некоторыми ограничениями. Этот акт был положен на престол в алтаре церкви, где был прочтен. Их величества обедали на троне в большой дворцовой зале. Зала эта построена в первом этаже, со сводами, и поддерживается готическими столбами; со стороны входа возвышается эстрада, откуда императорская фамилия видела обеденный стол; три остальные стороны имеют на известном расстоянии небольшие окна, затянутые, как и пол, красным сукном, что придавало совершенно оригинальный вид этой зале и сделало очень неприятными последующие балы, которые в ней давали. Рядом с эстрадой была малая комната, где подан был обед императорской фамилии и польскому королю, который присутствовал на всех церемониях коронации в королевской мантии. После обеда их величества, в ожидании вечерни, отправились к своим молоденьким невесткам, которые помещены были во дворце, но обстановка их была так не комфортабельна, что великая княгиня Елисавета провела послеобеденное время, сидя на сундуке, хотя и была в парадном платье.
Пожалования и производства, состоявшиеся во время коронации, были значительны. Император высказал по этому поводу великому князю Александру, что ему приятно видеть его расположение к князьям Чарторыжским, и спросил, что бы им сделать приятного. Великий князь, зная расположение отца ко всему военному, полагал укрыть их от будущей немилости и выказать князей в хорошем свете в глазах императора, выразив от их имени желание вступить в военную службу. Действительно, государь очень хорошо принял эту просьбу и зачислил обоих князей в качестве адъютантов: старшего — к великому князю Александру, а младшего — к великому князю Константину, и в то же время очень благосклонно разрешил им отпуск в Галицию для свидания с родными. Отпуск считался тогда знаком необычайного благоволения, особенно в это время года, так как он допускался только осенью. Это назначение, соединявшее, по служебной обязанности, князя Адама Чарторижского с особой великого князя Александра и допускавшее близость князя к его императорскому высочеству, не понравилось большинству и было источником многих дальнейших событий. Князь Безбородко был осыпан бесчисленным богатством.
Император имел при себе своего камердинера-цирюльника, по фамилии Кутайсова[158], турка по происхождению, привезенного в Россию еще ребенком и крещенного в православие. Император был его крестным отцом. Во время коронации государь создал для него место. Быстрое возвышение Кутайсова обратило на себя всеобщее внимание, особенно когда в конце того же года он получил аннинскую ленту.
Двор присутствовал на обедне в понедельник и во вторник на Святой в различных соборах Кремля, а начиная со среды, их величества, в продолжение более двух недель, проводили каждое утро на троне в большой зале, принимая поздравления. Император находил, что было слишком мало представлявшихся лиц. Императрица повторяла беспрестанно, будто слышала от императрицы Екатерины, что во время ее коронации толпа, целовавшая ее руку, была так велика, что рука ее величества даже распухла, и императрица Мария выражала неудовольствие, что рука ее не пухнет. Обер-церемониймейстер, г. Валуев, желая удовлетворить их величества, заставлял одних и тех же лиц появляться по нескольку раз под разными наименованиями. Случалось, например, что одно и то же лицо занимало различные должности, и г. Валуев, который желал удвоить число представлявшихся, заставлял его являться в один и тот же день, то как сенатора, то как депутата от дворянства, то как члена того или другого учреждения. Все императорское семейство и двор присутствовали с самого начала при этих поздравлениях. Император и императрица восседали на своих тронах. Императорская фамилия находилась по их правую руку, окруженная своей свитой, а различные корпораций, равно как и московские дамы, которых также заставляли возвращаться по нескольку раз, торжественно подходили к трону, кланялись, подымались по ступеням, целовали руку их величеств и удалялись в другую сторону. Переворот, вследствие которого после самого кроткого царствования последовал террор, произвел неожиданное действие, объяснимое только тем, что крайности сходятся: когда не дрожали, то впадали в шумную веселость. Никогда так много не смеялись, никогда так хорошо не схватывали и не развивали смешную сторону; нередко случалось видеть, как саркастический смех сменялся на лице выражением ужаса. Надо сознаться, что никогда торжественность в обстановке не подавала более повода к смешным сопоставлениям, так как смешное, где бы оно ни было, не ускользает безнаказанным от тонкого ума. Император, согласно своему характеру, преувеличивал значение представительства[159]. Император точно удовлетворял своей долго сдерживаемой страсти и впадал в мелочность. Можно было бы сказать, что Павел похож был иногда на тщеславное частное лице, которому разрешили играть роль государя, так что он и спешил насладиться удовольствием, пока у него его не отняли. Недостаток чувства собственного достоинства, проявлявшийся у императрицы в ее новой роли, детская радость, которую она испытывала по этому поводу и которую не могла скрыть, — то и другое не ускользало от публики, и она вознаграждала себя от постоянного состояния страха, в которое приводил ее характер императора, шутками, часто самыми меткими. В шутках этих упражнялись особенно во время поздравлений, о которых я уже упоминала, и, сказать правду, они помогали переносить скуку и усталость этой церемонии. Придворные кавалеры, окружавшие великих князей, особенно муж мой и князь Голицын[160], делали тонкие и забавные замечания на счет публики и всего происходившего. Благодаря отдаленности их от места, которое занимали их величества, можно было таким образом хотя немного оживить эти скучные утренние собрания.
Состоялось также несколько парадных балов, сделавшихся источником беспокойства для императрицы и г-жи Нелидовой. Среди громадного количества московских дам, приезжавших ко двору, было несколько хорошеньких, между прочими, княжны Щербатовы[161] и девицы Лопухины[162]. Последние особенно привлекли на себя внимание императора. Он несколько раз заговаривал о них. Утверждают даже, что императрица и m-lle Нелидова так этим обеспокоились, что ускорили отъезд императора из Москвы. Император жил попеременно или в Кремле, или в доме Безбородко, и так как каждый переезд из одного места в другое давал повод к торжественному въезду, император повторял свои переезды насколько возможно чаще. Двор несколько раз ездил также в окрестности Москвы, в монастыри Троицкий и Воскресенский; этот последний называется также Новым Иерусалимом. Ездили в село Коломенское, место рождения Петра Великого, в Царицыно, императорский дворец с прелестным местоположением, и в село Архангельское, которым владел тогда князь Николай Голицын. Император совершал все эти поездки в больших, шестиместных, а иногда восьмиместных каретах. Дорогой секретари его стоя читали ему доклады о текущих делах, а именно — военные рапорты и разного рода всеподданнейшие прошения. Великая княгиня Елисавета, находившаяся в карете императора, говорила мне, что она часто, при этих докладах, удивлялась раздражительности императора, когда что нибудь ему случайно не нравилось, и холодной жестокости, с которой он подшучивал над помощью, за которой обращались к нему несчастные. Возможно, что вследствие молодости и неопытности великая княгиня Елисавета могла ошибиться относительно действительных мыслей императора, но подобные шутки возмущали ее. Итальянская опера и дворянское собрание, которым их величества сделали честь своим присутствием, обед у польского короля, парадная прогулка в придворном саду и другая первого мая, на публичном гулянье, — вот в чем заключались последние празднества коронации.
Я не присутствовала ни на одном из тех, которые давались в это время в Петербурге. Я оставалась с г-жей Толстой в вечном сердечном трауре и не считала себя обязанной ездить на публичные увеселения, но все же вынуждена была поехать на костюмированный бал, на который все явились не столько по доброй воле, сколько по приказанию полиции. Те, которые отказывалась бы повиноваться, были бы внесены в известный список, и таким образом о них доведено было бы до сведения императора. Поэтому я отправилась на этот печальный праздник, так же как и г-жа Толстая. При открытии бала сыграли полонез, который я привыкла слышать в счастливые времена. Музыка эта сделала на меня ужасное впечатление: рыдания душили меня. Шумные увеселения и празднества тяжело действ