его недостаточно элегантным, вследствие чего вышло повеление, отменившее его, и этому повелению вся молодежь, не исключая и великих княгинь, подчинилась с большой радостью и замечательным старанием, которое, однако, огорчило императрицу. В виду того, что до тех пор она относилась строго к туалету и даже как бы преследовала уклонения от правил, что причиняло немало огорчения молодым особам, некоторые из них торжествовали теперь, когда ее величество вынуждена была, наравне с другими, подчиниться нововведению. Однако, в виду того, что причина этой перемены могла серьезно огорчить ее величество, многие действительно сожалели ее.
Эрц-герцог не мог надолго продлить свое пребывание, а потому обручение состоялось в январе 1799 г., после чего он вскоре уехал.
В то же время готовилась война против французских революционеров. Император послал на помощь Австрии 12 000 войска под командой генерала Розенберга, но скупость и мелочность австрийцев вывели его из терпения, так что он дал приказ вернуть полки к границе. Принц Фердинанд Виртембергский был тогда послан венским кабинетом к императору с просьбой отменить этот приказ. Наконец все устроилось согласно желанию австрийского двора. Русский отряд был подкреплен 24 000 человек, 30 000 посланы были в Швейцарию, под командой генерала Корсакова, 12 линейных кораблей и 24 фрегата ушли в Голландию. Император вызвал из ссылки фельдмаршала Суворова и назначил его главнокомандующим. Суворов отправился в поход против Франции во главе 60 000 человек, предназначенных Екатериной II для той же цели.
Прежде чем присоединиться к армии, фельдмаршал Суворов приехал в Петербург, где был принят императором с большими почестями, согласно своим заслугам, и вынужден был присутствовать на частых празднествах, устраиваемых в то время. Ничто не представляло более сильного контраста, как присутствие этого сурового солдата, одно имя которого внушало доверие в армии и уважение в Европе, среди безумства и слабостей, резко характеризовавших двор. Странно было видеть среди бального шума Суворова, убеленного сединами, с худощавым лицом, которое, по-видимому, носило еще следы только что испытанной тяжелой ссылки, а также императора, любезно разговаривавшего то с ним, то с молодой девушкой, вовсе ничем особенно не выдающейся, личико которой едва даже было бы замечено, если бы оно не обратило на себя внимания императора. Лопухина имела красивую голову, но была невысокого роста, дурно сложена и без грации в манерах; красивые глаза, черные брови и волосы того же цвета, прекрасные зубы и приятный рот были ее единственными прелестями; небольшой вздернутый нос не придавал изящества ее фигуре. Выражение лица было мягкое и доброе, и действительно Лопухина была добра и неспособна ни желать, ни делать чего либо злого, но в то же время она была недалекого ума и не получила должного воспитания. Ее влияние проявлялось только в раздаче милостей; у нее не было данных, чтобы распространить его на дела, хотя любовь государя и низость людей давали ей возможность вмешиваться во все. Часто она испрашивала прощение невинных, с которыми император поступал очень строго в минуты гнева: тогда она плакала или дулась и таким образом достигала желаемого. Императрица относилась к ней всегда очень хорошо, чтобы угодить своему супругу. Великие княжны, дочери императора, заискивали в ней чересчур, выказывая ей свое внимание; одни только великие княгини Елисавета и Анна были с ней любезны, не переступая границ должного, и то только после приказания императора, который обратил внимание на то, что на первом балу они не говорили с m-lle Лопухиной; вообще они более избегали, чем искали ее общества. Примеры низости людской, которые великая княгиня Елисавета видела кругом себя, увеличили только гордость ее, и одна мысль дать подумать, что она заискивает в фаворитке, возмущала ее до того, что она готова была поступать наперекор; можно было иногда справедливо обвинить ее в нелюбезности. Великая княгиня Анна, имевшая в то время безграничное доверие к невестке, держала себя с ней одинаково и по той же причине.
К дурному обращению, которое великая княгиня Анна должна была выносить от великого князя Константина с первого дня замужества, примешивалась еще его неверность и своеволие. Не страшась более гнева своего отца, он имел связи, недостойные его сана, и задавал ужины в своих апартаментах актерам и актрисам. Доктора объявили, что великая княгиня Анна не может вполне выздороветь, если она не поедет на воды в Богемию. Решено было, что она предпримет это путешествие в марте месяце. К тому времени великий князь Константин уехал в Вену, откуда отправился к русской армии в Италию. Справедливость требует сказать, что когда великий князь Константин узнал о состоянии здоровья своей жены, то очень сожалел о том и всеми силами старался заставить забыть о своем поведении, но великая княгиня Анна, справедливо раздраженная поступками своего супруга и знавшая, как мало молено было полагаться на его характер, решила развестись с ним, считая, что предпринимаемое ею путешествие будет удобным случаем для приведения этого плана в исполнение. Она мечтала свидеться с своим семейством и легко получить его на то согласие. Устроиться таким образом с великим князем, думалось ей, было тем легче, что его не будет в России, и в конце концов она объявит их величествам, что никакая сила человеческая не заставит ее вернуться в Россию. Этот план, начертанный 17-ти летней головкой и основанный единственно только на сильном желании успеха, был сообщен великой княгине Елисавете, которая, хотя и предвидела более затруднений, чем предполагала ее подруга, но все же старалась уверить себя в возможности успеха, потому что та, которую она любила с нежностью сестры, считала, будто счастье ее зависит только от успеха этого плана. Великому князю Александру, питавшему те же чувства к своей невестке, тяжело было видеть ее жертвой поведения своего брата. Он вошел в ее положение, советовал, помогал, ободрял, и это дело, такое серьезное само по себе, было решено в принципе без всяких колебаний, с легкомыслием двух великих княгинь 17 и 19 лет и великого князя 20 лет. Великая княгиня Анна уехала 15-го марта в сопровождении m-me де-Ренне, своей статс-дамы, г. Тутолмина и своих двух фрейлин: m-lle Ренне и графини Екатерины Воронцовой[184], молодой особы, чрезвычайно ветреной и безрассудной.
Разлука обеих великих княгинь была очень трогательна. В виду задуманного ими плана разлука эта должна была быть долговременной и, может быть, вечной; но те, которые присутствовали при их расставании и знали, что великой княгине Анне назначено вернуться осенью, приписывали горе обеих великих княгинь беспокойству, внушаемому положением великой княгини Елисаветы, которая ожидала наступления первых родов. Между тем беременность великой княгини Елисаветы шла прежним, нормальным, обычным путем. Я получала сведения о великой княгине от моего мужа, который имел честь видать ее часто. Я встретила ее как-то весною в Летнем саду, где мы гуляли с графиней Толстой и принцессой Тарант. Великую княгиню сопровождала княжна Волконская, одна из ее фрейлин. Я осмеливалась говорить с великой княгиней об ужасном предчувствии, наполнявшем мое сердце, и просила ее передать мне обратно все бумаги, полученные ею от меня. Великая княгиня сказала, что уже сожгла их, и приказала мне возвратить также и ее бумаги. Я отказалась исполнить ее требование, прибавив, что все ее бумаги будут ей наверное возвращены после моей смерти.
Строжайший приказ отдан был на почте Растопчиным не отправлять невскрытым ни одного из писем великих княгинь, которые они могут писать друг другу. За несколько времени до отъезда великой княгини Анны, чиновник, которого великая княгиня знала только по фамилии, нашел средство дать им знать о том, прибавив, что он умоляет их не употреблять ни симпатических чернил и никаких других средств, принятых во избежание почтового контроля: все эти средства были известны, и против них принимались меры. Обе великие княгини, тронутые поступком чиновника и признательные за это предупреждение, тем более, что они надеялись вести откровенную переписку условным порядком, ограничились самой незначительной корреспонденцией.
Великая княгиня Елисавета огорчена была разлукой, которая не должна была, по-видимому, продолжаться более семи месяцев, но которую она в душе считала, быть может, вечной; она с большим основанием могла бы сокрушаться о горестях, ожидавших ее самое в продолжение этого короткого времени, если бы она имела возможность их предвидеть.
XVI
Удаление от двора друзей великого князя Александра. — Князь Голицын. — Обручение великой княжны Елены Павловны и рождение великой княжны Марии Александровны. — Увольнение графа Головина от двора. — Неудовольствие на Головиных великого князя Александра и великой княгини Елисаветы. — Князь Адам Чарторижский. — Помолвка княжны Лопухиной с кн. Гагариным. — Тягостное положение Головиной. — Шутка Огара. — Приезд в Россию великой княгини Анны Феодоровны. — Бракосочетание великих княжон Елены Павловны и Александры Павловны. — Отъезд великой княжны Александры Павловны в Австрию.
Князь Безбородко умер в апреле месяце, и вслед затем граф Растопчин получил портфель министра иностранных дел. Уже управляя почтою, граф занимал важные должности и пользовался полным доверием императора. По воле судьбы, именно в это время все лица, которым великий князь Александр выказывал дружбу и доверие, были один за другим удалены от него. Я приписываю этот факт судьбе, потому что граф Ростопчин оправдался впоследствии, что не он был виновником этого, но в то время все приближенные великого князя старались уверить его, что граф не ограждал его или даже старался ему повредить. Нельзя потому удивляться, что все, вместе взятое, должно было заставить великого князя убедиться в том, что он справедливо мог обвинять графа, как виновника его горя, вызванного удалением от него всех его друзей. Князь Александр Голицын первый подвергся этой участи. Он был внезапно выслан из Петербурга с приказанием отправиться в Москву и с запрещением губернатору этого города дозволять ему выезд оттуда. Было также предписано держать под строжайшим надзором князя Голицына, а также следить за всем тем, что имеет к нему отношение.