ром привидения и бряцание цепей были на первом плане. Молодые девушки прижимались друг к другу: ужас, казалось, охватил их. В это самое время я слышу в большом доме, как раз напротив, концерт Моцарта, исполняемый на скрипке с очень большим вкусом. Я стояла, как вкопанная, я уже не видела перед собой деревенской картины: сердце наполнилось воспоминаниями, я углубилась сама в себя. Мои мысли остановились на предметах не имеющих ничего общего с деревенской обстановкой. Неожиданное и невольное размышление пришло мне на ум: «я нахожусь на одной из улиц Пасси, говорила я себе, теперь 10 часов вечера, все, что около меня, уже наверное я больше никогда не увижу. Музыка, которую я слышу, возвращает меня к прошлому, чувство заставляет меня видеть то, чего я не вижу. Что же такое сердце? Как велико могущество его!» Я вернулась домой в молчании: я была занята слишком мыслями, чтобы быть в состоянии говорить. Г-жа де-Тарант разделяла время между своей матерью и мной. Я пользовалась ее пребыванием в Пасси, чтобы совершать с ней прогулки пешком. Приятно гулять или с другом или совершенно одной. Мы не терпим равнодушия по отношению к себе, отравляющего всякую радость; лишь в обществе мы можем чувствовать и наслаждаться. Однажды вечером мы сделали прогулку в Отейль. Погода была прекрасная, способная заставить не замечать времени. Мы шли все вперед, пока сумерки не напомнили нам, что пора возвращаться домой. Чтобы сократить дорогу, мы решили пересечь поля, которые примыкают к Бульи, но потеряли дорогу, и ночь застала нас бродящими в лесу, который был не безопасен. Мое безусловное доверие к г-же де-Тарант очень успокаивало меня. Часто забываешь опасность около лица, которому привык доверяться, и уверенность сердца рассеивает беспокойство. Между тем мрак усиливался; мы с трудом шли по скошенным нивам, солома колола нам ноги, наше положение казалось неприятным. Наконец, я заметила в темноте фигуру женщины, идущей недалеко от нас. Мы прибавили шагу, и нам удалось догнать ее: это была старуха, она несла на своей спине вязанку, которая замедляла ее движение. «Милая старушка, проведи нас в Пасси», — сказала я ей. — «С удовольствием, сударыня, идите за мной. Мы пройдем сначала стену, окаймляющую верхнюю улицу». Действительно мы скоро недалеко были от дома. Я хотела поблагодарить нашу провожатую я заплатить ей за услугу, которую она нам оказала. Мне стоило многих трудов заставить ее взять монету в шесть франков. Французский народ бескорыстно-услужливый, — я имела тысячу случаев убедиться в этом.
Г-жа де-Тарант предложила мне осмотреть Версаль более подробно; я видела его только мимоходом, когда ходила встречать г-жу де Шатильон. В этом интересном месте все носит отпечаток величия. Кажется, будто пред вами снова восстает благородный и прекрасный век, воспоминание о котором заставляет всегда любить Францию. Жестокая буря революции пронеслась над Версальским замком, барельефы из лилий были сорваны, но видны некоторые остатки, которые утешают верные сердца. Я посетила большой Трианон, обежала залы Людовика XIV. Сидя на ступеньках колоннады, соединяющей два флигеля, я от времени до времени оглядывалась на мраморный паркет, по которому шествовал великий король и столь избранное общество, которым он был окружен и в котором природа собрала столько достоинств, казалось, только для того, чтобы возбуждать в потомстве сожаление и дать ему доказательство своего ничтожества. Я не была в состоянии дать себе отчет во всех воспринятых впечатлениях: всегда вдвойне бываешь подавлен при виде мест, которые столько раз подвергались описанию.
Мой муж отправился с г-жей де-Тарант на два дня в замок де Ронси к герцогине де Шаро. Я ждала его с матерью и моими детьми до его возвращения. Затем я совершила ту же поездку с г-жею Тарант и графиней Люксембург, которых я пригласила с собой, чтобы устроить приятный сюрприз герцогине, с которою они были в тесной дружбе. Мы отправились за ней в Париж и оттуда по дороге в Реймс около полуночи, чтобы на другое утро быть у цели нашего путешествия. Мы проезжали Виллие Котре, известную деревню, принадлежавшую герцогу Орлеанскому. Лес, окружающий замок, безмерен и отличается своей красотой; его пересекает почтовая дорога. От времени до времени на неизвестном расстоянии виднеются охотничьи домики, к ним прилегают кленовые аллеи. Я вспоминала в этом лесу множество особенных подробностей, которые мне рассказывали, и с удивлением любовалась его чудесною растительностью. Мы приехали в Ронси около полудня. Замок, украшенный четырьмя башенками, расположен на возвышении. Мы вошли в красивый вымощенный двор. Г-жа Шаро, г-жа де Беарн, г. и г-жа де Турсель и все дети выбежали к нам на встречу, и их радость увеличилась при виде г-жи Люксембург. В их гостиной мы нашли г-жу Турсель — мать, она встретила нас с распростертыми объятиями. Эта гостиная очень просторная и расположена квадратом: с каждой стороны широкое окно, у двух окон находился письменный стол, а в стороне — клавесин. Камин покрыт был журналами и брошюрами, вокруг удобная мебель. Посреди гостиной — большой рабочий стол; тут же находился другой — для всякой мелочи. Один угол гостиной отдан был в распоряжение детей. Все домашние вставали в 8 часов и после утреннего туалета посещали друг друга. Я шла поздороваться с Полиной, которая жила подле меня и с которою я особенно любила проводить время. Все собирались к завтраку, который проходил очень весело, потом все отправлялись на сбор винограда; это очень приятное удовольствие. У каждого были свои ножницы, своя корзина; мы срезаем с удовольствием красивые грозди; народ поет, дети были в восторге. Побыв у себя некоторое время, за своими занятиями и туалетом, мы все возвращались в гостиную, где каждый занимался, чем хотел. Приятная непринужденность царствовала между нами. Спокойный, приятный разговор прерывал иногда наши занятия. Ничего не было заранее приготовлено, все шло само собой, проистекая из желания быть приятным и удовольствия быть в обществе. Обед был отличный; после мы снова шли гулять, и вечер завершал наше дружеское препровождение времени. Г-жа де-Турсель-мать, искренно привязанная к г-же де-Тарант и по сердечным чувствам, и по убеждениям, часто разговаривала с нею отдельно. Г-жа де-Турсель была очень рассеяна. Как-то г-жа де-Турсель сидела на табурете у ее ног, вдруг она сказала: «зажгите, пожалуйста, свечу и посветите; мне нужно сходить в мою комнату». Г-жа де-Тарант поспешила исполнить ее просьбу. Когда она возвратилась, г-жа де-Шаро и г-жа де-Беарн бросились на колени перед ней, говоря: «Вы испортите прислугу, а наша мать злоупотребляет вами!» Г-жа де-Турсель вошла в комнату во время этой сцены и была чрезвычайно удивлена, узнав о своей рассеянности. Г-жа Августина Турсель чрезвычайно удачно умела соединять приятное с полезным. Однажды я зашла к ней завтракать. Ее маленькая полуторогодовая Леони сидела у нее на коленях, старшая девочка, лет 4-х или 5, сидя рядом с нею, учила катехизис; от времени до времени г-жа де-Турсель объясняла ей, а в промежутки она учила роль маркизы, которую должна была играть в замке Оствилль. «Вы меня удивляете, сказала я ей, как вы одновременно можете заниматься различными предметами». «Дорогая», ответила она, «доброе желание составляет все. Я думаю об одном и замечаю другое». Мое пребывание в Ронси дало мне настоящее понятие о жизни в замках, и я нашла эту жизнь приятнее, чем все, что я когда либо видела или читала. Я оставила моих друзей чрез 3 дня, чтобы вернуться к моей матери и к моим детям. Я снова проезжала чрез лес Виллие-Котрен, но в этот раз при совершенно другой обстановке. В нескольких местах горели большие костры, зажженные рабочими, фигуры которых вырисовывались черными силуэтами; деревья, освещенные огнем и луной, казались мрачными и величественными. Я вспомнила призыв герцога Орлеанского в этом лесу и ту власть, которую он хотел приобрести над умами, доказательство которой он показал при дворе. Я предалась своему воображению и представляла себе волшебные картины. Я не замечала ничего кругом себя и видела только богатство природных сил и сожалела об этом несчастном принце, который не сумел воспользоваться ими.
В конце октября месяца я вернулась в Париж и с удовольствием увидела своих хороших знакомых. В это время возвратился граф Морков. Бонапарт пригласил его к себе на обед и забросал его вопросами об одном французском эмигранте, который был ему подозрителен и которому Россия дала убежище. 9 га обидчивость, однако, прикрывала собой только желание завязать с нами ссору; война была необходима для его планов. Граф Морков ответил ему с благородным достоинством на его попытку к ссоре. Он послал отчет в своем поведении к нашему государю, который, вместо ответа, послал ему орден св. Андрея. Недовольный первым консулом, он старался сблизиться со старым дворянством. Он одобрил мое поведение в Париже. Я думала с сожалением о том, что мне придется покинуть Францию раньше, чем я рассчитывала: мне было тяжело отказаться от счастливой жизни, совершенно соответствующей моим взглядам. Мои радости были искренни и не имели призрачнаго. Спокойствие, которое я нашла здесь, было для меня еще дороже после поразивших мое сердце страданий. Я часто получала известия от графини Толстой, сообщавшей мне иногда сведения об императрице Елисавете. Когда человек живет вдали от отечества, любовь к нему делается живее; я всегда жаждала знать, что делалось у нас дома. Я узнала, что обязанности генерал-прокурора, который заведывал многими отраслями гражданского управления, были распределены по разным департаментам, подобно тому, как это было во Франции; во главе каждаго департамента был министр. Граф Александр Воронцов был назначен канцлером; князь Адам Чарторижский — первым членом иностранной коллегии. Эти нововведения огорчили истинно русских людей, так как они были опасны: необходимо оставлять нетронутым характер управления, если он установлен опытом. В мое отсутствие у графини Толстой родился сын, и здоровье ее пошатнулось.
Вторая зима, проведенная мной в Париже, была еще приятнее первой. Мое знакомство с положением дел сделалось более прочным. Мои мнения и образ поведения приобрели мне доверие тех, кого я больше всех уважала. Я могу совершенно искренно сказать, что я была расстроена в Париже только двумя бурями, которые сорвали несколько крыш и причинили много несчастий. На другой день после одного из этих ураганов ко мне пришла г-жа де-Люксембург и три сестры Караман со своим старшим братом. Кто-то сказал, что ураганы эти знаменуют гнев Божий, что эта буря была предвестницей конца света. Г-жа де-Люксембург воскликнула с живостью: «надеюсь, что нет, и я мои вещи еще не уложила». Караман ответила на это: «наши вещи не трудно уложить, потому что наша семья легка на подъем». Это признание рассмешило всех, ураганы были забыты, и вечер прошел очень весело. Я ездила в церковь св. Роха, чтобы послушать проповедь аббата де-Булонь. Он говорил об истине; мне казалось, что я услышала в нем энергическое красноречие Боссюэ. Ораторское искусство аббата де-Булонь доведено до высокой степени совершенства. Он умеет внушать ужас и вместе с тем трогать до глубины души. Его голос прекрасен — чистый и звучный; интонация верная, а лицо дышит благородством. Все слушали его с напряженным вниманием, и церковь была полна народа. Несколько щеголей,