– Выходит, что инфекционных больных лечат все, кому не лень?
– Не совсем так, – улыбнулся Яков Сергеевич, – инфекционисты и смотрят и назначают лечение. И наши врачи довольно неплохо разбираются в своей специальности и накопили солидный опыт. Но есть два нюанса.
– Каких?
– Первый, в наш госпиталь, как правило, везут всего две нозологии: ветряную оспу и легкие кишечные расстройства. Причем если есть подозрение на дизентерию или, упаси Бог, гепатит, то к нам точно не отправят. А госпитализируют сразу или в ВМА, или в инфекционное отделение головного госпиталя. И гепатиты и разные там туляремии нас обойдут стороной. Так вот задача инфекционистов – не пропустить те заболевания, что у нас лечить невозможно, и вовремя их перевести.
– С этим ясно, – я кивнул в знак согласия. – А что второе?
– А второе – дефицит кадров. Нам на наш госпиталь положено, как минимум, шесть врачей-инфекционистов, а их всего два!
– Поэтому они никогда и не дежурят по госпиталю?
– Наверное. А когда им дежурить, если они и так безвылазно днюют и ночуют в отделении. Особенно когда такой завал, как сейчас с ветряной оспой.
– А завала с дристунами еще не было?
– Нет. Я лично не припомню. Ветряная оспа куда чаще встречается, – вздохнул Мохов.
– Странно, что же, Военно-медицинская академия не может подготовить нужное количество инфекционистов?
– Наверное, могут, если б было достаточное количество желающих заполучить эту специальность. Во все времена в инфекционисты шли ой как неохотно. Так что, Дмитрий Андреевич, заканчивайте чтение инфекционных болезней и займитесь годовым отчетом. За него три шкуры могут спустить. По себе знаю. Когда я в свое время был начальником отделения, очень жестко спрашивали с нашего брата.
– Я уже его подготовил. Ведь у всей страны год заканчивается в декабре, а у военных отчего-то в ноябре. Просто мне, как нынешнему заведующему отделением, хотелось бы побольше знать о тех заболеваниях, что мы лечим.
– Дмитрий Андреевич, не заболевания, а заболевание. Одно: ветряная оспа! Нам других больных не дадут. Если уж так хочется, то читайте. Но только про ветрянку. Хотя чего там читать? И так все ясно: сама пройдет. Нужно только сроки выдержать. А по поводу годового отчета вы молодец! Я, грешным делом, думал, что мне снова придется его составлять.
– Это почему же вы так решили?
– Не знаю, вы, простите, как-то тихой сапой, ни у кого не спрашивали, не бегая, не крича, взяли, да составили. Ай, да молодец! Перед вами дамочка, которая заведующей была, ой кошмар! Даже вспоминать не желаю. Поистерила, побегала и на больничный ушла. А мне Волобуев снова: Яков Сергеевич, дорогой, выручай! Годовой отчет горит!
– Пришлось попотеть, – скромно сознался я. – Так на то статистики есть. Они мне все популярно объяснили, рассказали, показали. Взял и написал. Уже отдал им.
– Замечательно, Дмитрий Андреевич, раз вы с первого раза, без моей помощи, сами, составили такую сложную штуку, как годовой отчет, то чего вам в лечении ветрянки не разобраться-то?
– Уже разобрался, спасибо! – ответил я, вытаскивая закладку из учебника инфекционных болезней. – Пойду, отдам владельцам.
Мороз крепчал. Старые окна основательно обледенели и перестали пропускать скудные солнечные лучи короткого зимнего дня. В палатах у больных с ветряной оспой создалась невероятная теснота. Скученность человеческих тел на один квадратный метр просто зашкаливала. Кровати стояли практически впритык. Для того, чтоб выйти из палаты в тот же туалет, требовалось проползти по ногам соседа.
Пришел Горошина и стал высматривать, куда бы еще впихнуть лишнюю кровать. Наплыв больных не уменьшался, а госпиталь не резиновый.
– Только если второй ярус установить, – съерничал я.
– А это мысль! – просветлел начмед. – Они же не послеоперационные больные. Им чего – лежи и лежи. Главное ведь – изоляция.
– А там и третий недолго надстроить. А чего? Потолки позволяют. Только вот дышать они чем тут станут. Господин подполковник запретил в солдатских палатах форточки открывать.
– Кто? Марат Иванович? Что значит запретил?
– А то и значит, – пояснил я, – пока вы были в отпуске, у нас тут ЧП произошло. На прошлой неделе неизвестный запустил в проезжавший под окнами госпиталя «Геленваген» резиновую перчатку, наполненную водой.
– Хорошо, что не мочой, – ухмыльнулся Горошина.
– Хорошо, – согласился я. – Ибо резиновый снаряд шлепнулся на крышу дорогого автомобиля. Повредить ничего не повредил, и только, когда разбился, то вода залила стекло внедорожника, тот от неожиданности чуть в светофор не въехал.
– И?!
– Водитель Гелика каким-то чересчур крутым меном оказался. Попытался прорваться через КПП и найти и наказать злодея. Орал так, что Волобуев у себя в штабе услыхал. В общем, еле замяли скандал.
– Так кто бросил перчатку?
– А здесь начинается самое интересное, – я загадочно поднял глаза кверху. – Почему-то все решили, что это дело рук наших ветрянщиков. На заинтересованную сторону выходят только окна их палат.
– Так нашли или нет? – нетерпеливо перебил меня Горошина.
– Нет. И я считаю, что это дело рук не наших больных.
– А чьих, инопланетян?
– Под нами на втором этаже кафедра хирургии ВМА, у них там разный народец подобрался. Они же два дня в неделю по всему городу дежурят. Принимают и гражданских лиц в том числе. Вон сколько синерожих пьяниц у них на этаже околачивается. И к тому же окна у них также выходят на проезжую часть. Им и гораздо ближе до злополучного светофора, и повод есть – развеять скуку. Их угловая палата так совсем рядом. А наши окна, посмотрите: метров сто, не меньше, до места подрыва. Я сильно сомневаюсь, чтоб из наших дрыщей кто мог на такое расстояние так легко в окно запулить переполненную водой перчатку. А главное – зачем? Уж если кидать, так на проезжающий мимо автомобиль, а не на тот, что проехал. Пойди еще попади в него.
– Чтоб перевести стрелки на других!
– Да, похоже, это на нас стрелки перевели. Тут Волобуев тогда так разорялся. Так надрывался, я думал, голос себе сорвет. Короче говоря, посчитали, что это дело рук наших бойцов, хотя никто в содеянном не сознался, и велел заколотить наглухо гвоздями и окна и форточки.
– Заколотили? – Горошина надел на голову фуражку и поправил козырек.
– Конечно, – мотнул головой я. А сам подумал: «Надеюсь, не полезет через кровати к окнам проверять. А отсюда, где мы стояли, не видно, что там нет ни единого вбитого гвоздя. Ночью все же палаты проветривались».
– Ладно, я поговорю с Маратом Ивановичем, возможно, – тут Горошина поднял кверху указательный палец, – он и отменит свой приказ. А вы пока подумайте, куда можно еще десять кроватей вместить.
– На чердак!
– Я серьезно!
– И я серьезно! Это же инфекционные больные, разве их можно так набивать, как селедок в бочке.
– В Кронштадтском госпитале еще хуже обстановка, – тяжело вздохнул начмед. – У них там с ветрянкой и вовсе в коридорах лежат. – Все палаты переполнены.
– Допускаю, что у них там, на острове, все тухло, но это совсем не значит, что и у нас нужно также все переполнить. Вы, к примеру, знаете, что у нас медсестра заболела ветряной оспой?
– Это какая? – встрепенулся Горошина.
– Вероника Мурашова, вот только осенью к нам устроилась.
– Это такая симпатичная брюнеточка?
– Она самая, только теперь она не совсем симпатичная. Всю пузырями обнесло, сама на себя не похожа.
– Бедная девушка, – довольно искренне пожалел ее майор, – видимо, она не болела в детстве ветрянкой.
– Видимо, я всех, кто не болел, в добровольно-принудительном порядке отправил в отпуск.
– И много таких?
– Вместе с уже заболевшей Викой еще два человека. Поэтому нам нужно перекинуть сестер с других отделений.
– Ой, это сложно будет сделать. Везде же одно и то же: все переполнено.
– Григорий Ипатьевич, – я впервые за весь диалог назвал майора по имени-отчеству, чтоб придать своим словам официальности, – неврологическое отделение не принимает больных с ветряной оспой. Пускай поделятся сестрами. Раз у нас пошли боевые потери.
– Ну, что вы, в неврологию и нельзя класть. Там знаете, кто лечится? – он широко раскрыл глаза и надул щеки.
– Да мне без разницы, кто там у них лечится! Пускай двух сестер к нам прикомандируют.
– А вот вы, Дмитрий Андреевич, зря так. В неврологии сам генерал Толстопятов частый гость.
– Здорово, неврологию пощадили, так как там сам Толстопятов какой-нибудь столетний свой остеохондроз лечит, который уже в жизни не вылечишь, так как на новый позвоночник не поменяешь, а хирургию под завязку запыжевали.
– Генерал Толстопятов, он же…
– Григорий Ипатьевич, оставим уже генерала в покое, давайте решим с нашими кадрами, – бестактно перебил я майора.
– Я подумаю, – обиделся майор, козырнул мне и, не прощаясь, направился к выходу.
– И с Волобуевым поговорите, чтоб разрешил хотя бы форточки расколотить, – крикнул я вслед. Хлопнула входная дверь. Горошина убыл к себе, а я повернулся к больным ветрянщикам, с неподдельным интересом слушавшим наш с майором разговор, и тихо приказал: – Лекалов, чего застыл, открывай уже форточку. Видишь, ушел. А то у вас тут такой запах носкаина, что голова кружится.
– Дмитрий Андреевич, а вам не попадет за нас от начальства? – участливо поинтересовался Лекалов, небольшого роста танкист с простым деревенским лицом, густо закрашенным бриллиантовой зеленью.
– А вы постарайтесь сделать так, чтоб не попало.
– А если кто стуканет? И начальство все равно прознает, что вы окна не заколотили?
– Тогда задохнетесь от собственных газов.
– Это несправедливо – со второго этажа какие-то козлы эту самую перчатку запустили, а мы тут все страдаем! – подал голос солдат караульной роты по фамилии Сипатый. Он отслужил уже восемь месяцев и считался стариком. Его заболевание прямо на глазах шло на убыль, и лицо стало принимать человеческую окраску. – У нас и перчаток-то сроду никаких не водилось.