– Здесь армия, Вадик, – тяжело вздохнул матрос Буровцев, на гражданке успевший окончить институт и получить профессию юриста, а на флоте служивший радистом на торпедном катере. – Всегда кто-то должен быть виновным. Правильно, Дмитрий Андреевич?
– Не совсем. В армии, кто первым доложил начальству, тот и прав. Орлы со второго этажа мигом сориентировались и мигом доложили, что у них все чисто. Из двух возможных для совершения преступления этажей остался наш.
– Дмитрий Андреевич, а как бы мне пораньше выписаться? Мне край к понедельнику нужно быть в части, – задал вопрос Сипатый.
– Посмотрим. По приказу положено вас выдерживать 21 день.
– А у меня 19 будет, нельзя?
– Я подумаю. Только что-то ты подозрительно рано задумал выписываться. Обычно вашего брата еле за ворота вытолкаешь. Всяк норовит хоть денек да еще в госпитале погаситься, – тут затренькал в кармане мобильный телефон, прервавший мои мысли вслух, и дежуривший по реанимации доктор Семенов приглашал меня к себе в отделение. К ним только что привезли больного с очень тяжелой формой ветряной оспы. Я обвел грустным взглядом перенаселенную палату и, тяжело вздохнув, поспешно отправился в реанимацию.
Пациент оказался не только крайне тяжелым по своему состоянию. Он еще являлся иностранцем – военнослужащим ангольской армии. У нас обучался в одной из военных академий. Это заставляло более трепетно относиться к его персоне. Нам международные скандалы ни к чему. Крепко скроенный мускулистый наголо стриженный негр, с большим расплющенным носом на широком лице, с шоколадной кожей был буквально весь обсыпан мелкими пузырями со светлым содержимым. На фоне его темной кожи сразу и не поймешь, есть там краснота или нет, но пузыри видны четко. Особенно при ближайшем рассмотрении.
Я первый раз в жизни видел негра в волдырях. Кроме везикул, у него постоянно держалась и не спадала высокая температура, до 40 градусов. Взрослые, заболевшие в сравнительно зрелом возрасте, очень тяжело переносят ветряную оспу. Не в пример детям, для которых это заболевание лишь только повод, чтоб не ходить в садик.
Нашему негру уже стукнуло 45 лет, а по званию был всего лишь майором. Но настроен он довольно оптимистично:
– Доктор, я обязательно должен поправиться, – на хорошем русском языке заявил мне ангольский военный.
– Разумеется, – кивнул я, дивясь, что ладони у него почти идеально белые.
– Вы не поняли, мне нужно продолжить службу.
– Обязательно продолжите, вот как только вы поправитесь, так и вернетесь в академию. Только, извините за прямолинейность, а какой прок в вашей службе?
– Не понял? – улыбнулся анголец, обнажив крупные белые зубы, дорогим жемчугом блеснувшие на его эбеновом лице.
– А чего тут непонятного? Вам сорок пять лет, а вы только майор. Вы уже сколько служите?
– Я с 17 лет служу.
– Вот, 28 годиков оттарабанил, а все майор.
– Это ничего страшного, доктор. Я еще обязательно генералом стану.
– Генералом – это здорово. А у вас что, в армии после майора сразу генерал идет?
– Почему? – снова улыбнулся сорокапятилетний майор. – Так же, как и у вас – подполковник. После полковник, а лишь потом генерал.
– Тогда надо было с семи лет начинать служить, – подмигнул я ангольцу, почувствовав, что с юмором у него все в порядке.
– Для чего с семи лет? И так успею. У нас до 65 лет можно в армии служить. А по особому распоряжению президента и дольше.
– Серьезно? Еще надеешься стать генералом?
– Вполне. У нас генералами так и становятся: после шестидесяти.
– Нда-а-а, – протянул я, представив себе череду убеленных сединами африканцев в генеральской форме. Хотя кто его знает? Может, их генералы не пьют горькую, как наши, и в сауне часами не парятся. Какая им сауна, если там и без того духота. А занимаются спортом и поддерживают должную форму. Вон майор, дай ему подкову разогнуть – разогнет и бровью не поведет. И в кроссе не угонишься. Ни капли жира, все одни мышцы. А наши? Ему чуть за тридцать, а уже брюхо через ремень висит, и через пятьсот метров бега ножки начинают заплетаться. – А как у вас со спортивной подготовкой?
– На уровне! Кто физо не сдаст – выгоняют. Так, доктор, я долго у вас здесь пробуду?
– Пока не поправитесь, – уклончиво ответил я и вышел из палаты. Майора поместили в отдельную палату, чтоб других не заразил.
Я шел по коридору и горестно размышлял: а свято верящий в нашу военную медицину анголец знает, что его будет лечить хирург? Самое обидное, что ничего с этим нельзя поделать. Вот кто-то в больших чинах взял и отдал абсолютно идиотский приказ, а ты безоговорочно выполняй. В 21-м веке в самом центре Питера высококвалифицированные хирурги вместо того, чтоб делать высокотехнологичные операции, лечат больных с ветряной оспой. Все! Приплыли! И теперь, пока эта самая ветрянка не пойдет на спад, будем заниматься не своим делом. Это хорошо еще, что родственники солдатиков никуда жалобу не накатали, в суд не подали. А то вот так какая мамочка неожиданно как заистерит на всю страну, что ее сыночка хирурги лечат. Что инфекционисты ни разу не подошли к ее кровиночке. Как тогда расхлебывать станем?
Поток больных совсем не уменьшался. К середине января в наших палатах не осталось ни одного свободного пространства. Люди уже с большим трудом протискивались к своим койкам. Начали заполнять гипсовую. Куда с величайшим трудом впихнули пять кроватей. Появились первые кровати в коридоре. По итогу, в отделении, куда самое большее в лучшие времена госпитализировали 45 пациентов, сейчас разместили 60!
Это смахивало на виденную мною в юности картину, как из облепленного грязью желтого «Запорожца» – ЗАЗ-968, в середине 80-х годов прошлого века друг за другом вылезло восемь пассажиров – не совсем трезвых приятелей. Я еще, помню, стоял тогда и думал: а когда же они закончатся? А они все выползали, выползали. Восемь человек! Любопытно, что когда парни эти протрезвели и попытались повторить свой лихой подвиг и вновь рассесться так, как они ехали вчера в этом самом «Запоре», ничего не вышло: на четвертом стало довольно тесно, а пятый уже не входил. Сошлись на том, что нужно повторно войти в то состояние, тогда все получится. Я тогда не стал досматривать эксперимент с автомобилем. Через много лет он повторился в хирургическом отделении. Рабочее название его: впихни невпихуемое. Только одна особенность – все участники его абсолютно трезвые.
Ближе к вечеру раздается телефонный звонок у меня в кабинете. Звонкий, но испуганный голос, принадлежащий зрелому майору медицинской службы, начмеду части, расположенной от нас километрах в трехстах, докладывает, что у него образовалось сразу семь больных с ветряной оспой и один на подозрении. И он хочет вот прямо безотлагательно переправить весь этот отряд к нам.
– Майор, ты понимаешь, что у нас госпиталь уже переполнен под самый чердак? – я устало вопрошаю у военного на том конце провода.
– Да, я знаю. Поэтому и звоню вам в хирургию. Мне доложили, что у вас еще свободные места остались.
– Тебя обманули, майор. Нет у нас мест. Люди уже в коридоре лежат.
– А что же мне делать?
– Не знаешь, что делать с ветряной оспой? Изолируй всех больных и кто был с ними в прямом контакте. Мажь их пораженные места на коже бриллиантовой зеленью, однопроцентной, спиртовой.
– Чем мазать?
– Зеленкой мажь! Зеленкой! А завтра ближе к обеду перезвони. Надеюсь, будет выписка. А то пока идет только одно поступление.
– Товарищ начальник отделения, а как же я их изолирую, – голос на том конце провода дрогнул, чувствовалось, что майор откровенно волнуется, – у меня в медпункте и коек никаких нет.
– В казарме отгороди угол, сконцентрируй всех больных в одном месте и организуй им отдельное питание, пусть туда носят в котелках. Что, я тебя учить должен? Ты же уже майор!
– Я постараюсь, но даже не знаю, как… как… там отгородить, – мямлит в трубку собеседник. – Где столько котелков взять?
– Товарищ майор, – перехожу на официальное обращение, – в лечении ветряной оспы главное – это изоляция. А как, вам решать. Вы, в конце концов, там начмед или я?! А котелки? Каждому военнослужащему полагается котелок, кружка, ложка. Поставьте задачу старшине роты, откуда больные бойцы.
– Так они из разных рот.
– Майор, я вообще-то заведующий хирургическим отделением госпиталя, а не ваш командир части. Зачем вы мне такие вопросы задаете? Решайте сами на месте.
– Виноват, исправлюсь!
В тот раз я, надо же такому случиться, заступил дежурным по госпиталю. В час ночи снова звонок от беспокойного майора, но уже в приемное отделение. Теперь я с ним разговариваю не как заведующий хирургическим отделением, а как дежурный врач. То есть как должностное лицо, отвечающее за всю работу учреждения в ночное время.
– Алле, алле, это майор Криворучко, начмед в/ч такой-то! Я тут вам девять человек отправил с ветряной оспой на своей медпунктовской машине, ждите! – скороговоркой бьет меня в ухо майор.
– Криворучко, ты что там, с ума сошел?! – ору ему в трубку. – Зачем? Я же тебе русским языком сказал, что сегодня мест нет! Почему не изолировал больных на месте?
– Ой, это вы, – тут же тушуется военный врач, – а вы что, дежурите сегодня?
– Я – дежурю. А ты чего мне зубы заговариваешь? На кой ляд ты мне их отправил? Утром планируется выписка. Места освободятся. Тогда и привез бы! А сейчас что прикажешь с ними делать?
– У вас госпиталь, а у меня медпункт. Что я могу? – оправдывается Криворучко. – И полковник на меня давит, командир части.
– А что, у нас в госпитале стены резиновые? Их ваш полковник раздвинет?! – повышаю я голос, но на том конце уже отключились.
Да и чего уже возмущаться, если больных солдат уже все равно везут к нам. Ничего уже не поправишь. Хотя если б мне этот самый майор попался бы тогда на глаза… Лучше бы, чтоб не попадался. Я отправился по отделениям искать места. К двум часам ночи организовали три топчана в переполненной терапии. У них хоть холл шире, чем в хирургии.