– Дальше! Дальше! – нетерпеливо начал подгонять, меня Волобуев. – Что дальше?
– А что дальше? Инфекционисты в шесть вечера ушли домой. А Бархударову в 18:10 приспичило с ними пообщаться. Дежурная медсестра сказала, что теперь только утром. Он возьми да и позвони маме в Горьковскую область, мол, лежу тут один, всеми брошенный, бедный и несчастный. Дрищу дальше, чем вижу, умираю тут молодой и красивый от, пардон, своих собственных же фекалий.
– На говно, значит, весь изошелся, стервец! – без всяких сантиментов подвел итог моему докладу Волобуев. – И какие ваши дальнейшие действия?
– А какие тут могут быть действия? Я этому Бархударову мягко и интеллигентно все объяснил про его заболевание. Он при мне позвонил своей маме. Я тоже ей все объяснил. Она успокоилась, обещала перезвонить в комитет солдатских матерей Горьковской области, откуда всю эту волну и погнали.
– Перезвонит, значит? – задумчиво произнес подполковник. – Это хорошо. Плохо, что округ задействовали. А как у него мобильный телефон оказался? Я же запретил военнослужащим срочной службы их иметь?
– Не могу знать. Только мама эта очень уж за сына переживает. И она считает, что именно ее звонок помог увидеться сыну с врачом. Я не стал ее разубеждать.
– Это правильно. Ладно, Дмитрий Андреевич, спасибо. Только в следующий раз, если я вас прошу перезвонить через десять минут, то нужно звонить не через полчаса, не через час, а именно через десять минут.
– Так точно, товарищ подполковник! – гаркнул я в трубку.
– Ну, не юродствуйте, Дмитрий Андреевич, не юродствуйте. Вам не идет. Вы заведующий отделением, на вас весь коллектив смотрит. А вы?
– Заметьте, Марат Иванович, заведующий отделением! Заведующий, а не начальник отделения. То есть не военнослужащий. Вы, пожалуйста, своим военным так приказывайте: бегом, отжался, кругом марш! А я человек сугубо гражданский! Прошу об этом не забывать. Я вам не мальчик и бегать, знаете ли, на полусогнутых перед вами не намерен.
– Ладно, не кипятитесь вы так, – уже совсем обычным голосом сказал Волобуев. – Просто я привык, что когда я что-то приказываю, то оно бы исполнялось.
– Я ваши приказания не игнорирую. Выполняю, как могу.
Волобуев еще чего-то там побухтел, больше для порядка, и, не прощаясь, отключился. Я же, как и обещал, перезвонил начмеду и в двух словах обрисовал Горошине, что произошло в госпитале за последние часы.
На следующий день, ближе к обеду, злополучного Бархударова в срочном порядке в сопровождении врача анестезиолога-реаниматолога на госпитальной «таблетке» перевели в клинику инфекционных болезней военно-медицинской академии. Не знаю, кто дал такую команду, но точно не Волобуев. По всему видно, что распоряжение пришло с самого верха.
Хирургическое отделение после окончания эпидемии ветряной оспы выглядело, словно после газовой атаки с выносом пораженных тел: везде царила удручающая пустота и бьющий в глаза бетонный порядок. Лишние койки из палат и коридора отправили на склад. Оставшиеся заправили новым постельным бельем с клеймом «МО» (министерство обороны) и принялись ожидать поступления хирургических пациентов.
Наши неспешные шаги в осиротевшем отделении удручающим эхом отдавались в наших сердцах. Мы жаждали настоящей работы в операционной и перевязочной. Похоже, что не до всех гарнизонных врачей дошла информация, что мы снова в строю и работаем, как и прежде, как хирургическое отделение. Наши доктора дружно засели за телефоны и стали обзванивать знакомых начальников медицинских частей и заваливать их просьбами – присылать пациентов на операции.
Первыми ласточками после карантина оказались два солдата срочной службы. Один пышущий здоровьем разведчик из очень уж засекреченного спецподразделения ВДВ по фамилии Павлов и второй – жилистый тощий боец из пехотного полка двадцатитрехлетний Василий Теркин – тезка одноименного героя поэмы Александра Трифоновича Твардовского.
Двадцатилетний Вадим Павлов всю свою сознательную жизнь бредил службой в ВДВ. С самого раннего детства он готовил себя к этой нелегкой миссии. Обливался по утрам холодной водой, усиленно тягал железо, изнурял организм многокилометровыми кроссами, стал кандидатом в мастера спорта по рукопашному бою и совершил сорок прыжков с парашютом.
И вот же незадача: когда его давняя мечта уже сбылась и он надел голубой берет и тельняшку, у Вади выскочил фурункул. Да еще не на самом почетном месте: на ягодице. И не простой, а абсцедирующий, тот, которому уже вплотную пора познакомиться с хирургическим скальпелем. Терпел юный десантник сколько мог, а потом все же пошел к врачу части и добровольно сдался. Тот, недолго думая, направил его к нам. Соскучившийся по хирургической работе Яков Сергеевич с превеликим удовольствием избавил парня от неприятного момента в жизни: разрезал гнойник, выпустил гной, установил дренаж. После операции назначил антибактериальную терапию.
У Васи Теркина в паху таилась грыжа. Небольшая по размерам, но причиняла много беспокойства при переноске опорной плиты от ротного 82-мм миномета. А она, между прочим, 14 кило весит. Вася служил в минометной батарее. И минометчику обеспечили дальнейшее безбедное существование: убрали грыжу оперативным путем, вернув обществу ее полноценного члена.
Так как других кандидатов, кроме этих двоих, у нас пока не было, решили этим солдатам предложить продолжить свою службу в качестве санитаров операционного блока. Это так только кажется, что все просто и понятно в их работе. А на самом деле санитар оперблока – это не просто человек, драящий полы и отмывающий от крови инструменты. Он – полноценный член операционной бригады, участвующий непосредственно в операции. Функций у него довольно много. Как минимум, он должен уметь поправить свет в рану и настроить различную аппаратуру. А как максимум, знать ход типичных операций и в нужный момент всегда быть под рукой, унести и замочить в формалине удаленный орган.
От поворотливости санитара зачастую зависит и исход всей операции. Да, да, я не преувеличиваю. Вот, к примеру, перестал работать электрокоагулятор – отошел провод от электрода, что расположен под спиной больного. Хирурги и операционная сестра стерильные – им нельзя шурудить руками вне операционного поля. Анестезиолог следит за наркозом и не всегда может прийти им на помощь. А тут заливает кровью операционную рану, нужно срочно прижечь мелкие сосуды. Прошить их сложно и долго, а вот прижечь их коагулятором самое то. Опытный санитар молниеносно исправляет неисправность. Раз-два, хирург заваривает током сосуды, кровотечение остановлено. Все довольны.
Или переполнилась банка электрического отсоса. Хирурги только залили в живот пару литров лекарства, чтоб отмыть внутренние органы от остатков гноя при перитоните, а он вдруг перестает работать. Можно, конечно, взять салфетку и ей промакивать плескающуюся в брюшной полости жидкость, а после отжимать ее в тазик. Наверное, пока не изобрели электроотсос, хирурги прошлого именно так и поступали в аналогичных ситуациях. Но это долго, а главное – марля сдирает с внутренних органов защитный эпителий, что неизбежно в дальнейшем приведет к спаечному процессу и вместе с ним к разного рода послеоперационным осложнениям. Знающий санитар мигом сообразит, в чем тут дело. Сольет банку и через пару минут можно дальше санировать живот. Десять минут, и все готово.
Здорово? Точно так. Но ведь этому всему санитара учить нужно, плюс он должен быть от природы башковитым, чтоб хорошо ориентироваться в хирургическом оснащении, и, как минимум, не брезгливым. К сожалению, сразу сказать, справится человек или нет со своими обязанностями в операционной, не всегда возможно.
Смотришь на иного: вроде бы парень толковый, шустрый, не боится крови, мочи и еще разных там неприятных вещей. А тут бац, в нужный момент то его нет под рукой, то наоборот – лезет, куда его не просят. Тот же коагулятор вдруг ни с того ни с сего вместо прижигания тканей начинает их буквально сжигать, словно раскаленное докрасна железо. Начинаешь разбираться, в чем дело, а, оказывается, санитар взял и прибавил обороты на ручке управления. Ему, видите ли, показалось, что у нас там плохо работает. И уж самое, чего я не терплю, когда начинают огрызаться. Редко, но и такое встречается среди наших младших помощников. Да, попадаются враги дисциплины. На тепленьком местечке живо расслабляются и начинают, грубо говоря, борзеть. С такими деятелями тоже расстаемся и отправляем назад в часть.
Раиса Ивановна Некрасова – старшая сестра операционного блока, славная женщина очень приятной наружности и переполненная человеколюбием и душевностью, прошедшая обе чеченские кампании, давно уже просила меня взять в помощь санитаров. Гражданских специалистов не дождаться. Выбирать не приходится: я предложил этим двоим, посулив золотые горы и службу в тепле и под крышей, подальше от холодных полигонов и бессонных ночей.
Разведчик сразу же, причем в довольно категоричной форме, отказался от моего заманчивого предложения.
– Я не для того в армию шел, чтоб полы в вашей операционной драить, – горделиво заявил Вадик, выпятив вперед могучую грудь.
– Почему сразу же драить полы? – ухмыльнулся я. – Помимо этого там полно другой интересной работы.
– Премного благодарен, Дмитрий Андреевич, только я хочу поскорей вернуться в свою часть! Я – разведчик, а не санитар!
– Крови испугался? – продолжал уговаривать я, применив прием «на слабо». – Да-а-а, не всякий сдюжит на операциях-то стоять. Видать, кишка у тебя тонка?
– Бросьте свою пропаганду! Крови я не боюсь, и на гниль давить тоже не надо. Просто я не вижу уже себя вне ВДВ и разведки. Я, если хотите знать, подумываю о контрактной службе.
– Серьезно? Ты хочешь мокнуть под дождем, замерзать в сугробах, истекать потом на адской жаре, стоически терпеть укусы комаров, мошек и прочего гнуса, до изнеможения бегать многокилометровые кроссы, вскакивать ночью с кровати в любую погоду и с полной выкладкой нестись во весь опор куда прикажут, вместо того чтоб в сытости и тепле провести остаток службы?