га подполковника Квелого, чтоб он уже закрыл у вас там хирургию.
– Как так? Не понял?
– А чего здесь понимать? Для чего держать хирургическое отделение и дармоедов в чине майора, которые даже с пупковой грыжей не могут справиться?
– Там сложный клинический случай, – завел он снова старую песню. – Непонятно было, как его оперировать.
– Непонятно, как вы дослужились до майора. Надеюсь, вы меня услышали?
Разумеется, я блефовал. Никакой подполковник Квелый не смог бы закрыть целое хирургическое отделение только из-за того, что его возглавляют такие вот, с позволения сказать, хирурги. Штатное расписание утверждено свыше. Поэтому что-то там убрать или добавить тоже могут только в Министерстве обороны. Но моя гипертрофированная угроза, как ни странно, возымела свое действие: больше с этого госпиталя разного рода «залепухи» не поступали.
Зато они стали поступать с другого. Уже Выборгский военный госпиталь. Прислали солдатика после аппендектомии. Судьба его трагична, но поучительна. Заболел у солдата живот. Он сразу обратился к себе в медпункт. Оттуда его отвезли в военный госпиталь города Выборга. По штату идентичный нашему. Местные хирурги ничего не заподозрили, отфутболили назад.
Живот у парня не проходит. На следующий день его снова привозят в госпиталь: смотрят и отправляют почему-то в инфекционное отделение. Там его держат еще день и отправляют назад в часть.
На третий день заболевания врач части, начхав на все запреты, видя, что с солдатом что-то не то, везет его в обычную городскую больницу. Справедливо решив, что экстренную помощь оказать обязаны. В городской больнице ее, эту самую помощь, и оказали. Да как ее не оказать, если у больного типичнейший аппендицит: вначале заболел весь живот. Спустя шесть часов боли переместились в правую подвздошную область и усилились. Классический симптом Кохера! Только на основании одного этого симптома уже можно заподозрить 80, если не 90 процентов всех случаев острого аппендицита.
Гражданские врачи не оплошали. Сразу выставили верный диагноз и прооперировали несчастного солдатика. Только вот уже привезли его слишком поздно: у него начался перитонит. Насовали ему в живот дренажных трубок и оставили марлевый тампон – им полость гнойника отграничили.
Через три дня вышли на военных и предлагают забрать больного. Все правильно: он военнослужащий срочной службы. Страхового полиса не имеет. Кто его случай лечения оплачивать станет? Мы жизнь спасли, а дальше уже вы сами долечивайте.
Выписали его и привезли в тот самый госпиталь, откуда вся эта эпопея и началась. А там за голову схватились: ой?! А чего с ним делать? Мы не знаем. Тяжелый клинический случай, не потянем. Вышли на главного хирурга, тот приказал переправить к нам. Вот больше всего не люблю в своей работе, когда ты что-то за кем-то доделываешь. Кто-то прооперирует, иногда и не правильно, а ты после расхлебываешь.
– Эдуард Ефремович, – звоню Квелому, – как же так? Почто на нас перевели? Кто прошляпил, тот пускай и занимается. Так справедливо будет. У нас точно такое же отделение, ничем не лучше, не хуже их.
– Бросьте, Дмитрий Андреевич, мы с вами оба знаем, что лучше. Хотя бы потому, что вы там работаете. И я знаю, вы справитесь. Тем более что парень и в самом деле не простой. Тут нужен опытный хирург.
– Спасибо за доверие, но как они станут опытными, если все время будут от больных избавляться?
– К сожалению, пока так!
– Тогда чего их там держать? Закройте отделение. Все будут знать, что в этом госпитале нет хирургического отделения. И всех хирургических пациентов будут везти сразу к нам. По крайней мере, мне тогда не так обидно будет.
– Тоже ничего не выйдет: отделение развернуто и входит в штат госпиталя. А его заведующий прислан от самого (тут он называет фамилию одного крупного военачальника).
– Ну вот как только этот самый военачальник заболеет аппендицитом, пускай едет лечиться к своему протеже! – в сердцах бросаю я, понимая, что ситуацию никак не переломить. Пришлось мне лечить до победного конца и еще оформлять в отпуск через военно-врачебную комиссию. Так положено.
Еще один камень преткновения в становлении аса хирургии: кумовство. Каким бы ты талантливым ни был, сколько бы у тебя там пядей во лбу ни светилось, если нет «волосатой руки», то шансы попасть на хорошее место у тебя сведены к нулю. Наше отделение эта зараза как-то обошла стороной. За исключением одного эпизода.
Когда формировалось наше отделение, так сказать восставало из пепла, то пришлось заново комплектовать и штат. Я взял к себе девушек-хирургов. Многие скажут: фи! не женское это дело хирургия. От женщин одни проблемы. А это с какой стороны посмотреть. Да, они имеют свойство уходить в декрет, а после зачастить на больничные с детьми. Но на этом их, если это подходит под это определение, отрицательные моменты и заканчиваются.
Женщина-хирург более ответственная к своим обязанностям и терпимее к больным, чем мужчина. Более усидчивая и добросовестней. Она не бросит недописанную историю болезни и не поленится посмотреть перед уходом своих пациентов, хотя ее рабочий день уже завершился. А главное, она не запьет на дежурстве и не подведет тебя под монастырь своим пьянством. Усугубляющая женщина-хирург – скорей казуистика, чем правило. Чего не скажешь о мужчинах. Или кто-то желает со мной подискутировать на эту тему?
Военные мужчины тоже с подозрением смотрят на гражданских женщин-хирургов. Считают, что их интеллект гораздо ниже. Хотя чаще встречается как раз наоборот. Вот и начальник госпиталя подполковник Волобуев с большой неохотой разрешил мне принять их на работу.
Нина Александровна Улыбина – прекрасный молодой хирург, 27 лет: руки на месте, весьма эрудированна, трудолюбива и, как и все мы, огромный фанат выбранной профессии. Один тот факт, что она свободно, без словаря читает статьи по хирургии в англоязычных изданиях, вызывает большое уважение. А главное – она очень сильно, до самозабвения любит людей и животных. А я глубоко убежден, что человек, который любит животных, не может быть злым. А злым людям не место в медицине.
В нашем госпитале, уже так повелось с незапамятных времен, обитают ставшими почти ручными котики. Где они точно спят, не скажу, зато могу рассказать, где и что они едят. Их около десятка. И все они сытые и откормленные, имеют на шее противоблошиный ошейник и очень довольны своей судьбой. Начальник госпиталя время от времени приказывает удалить их с территории, но это, на мой взгляд, простая формальность. Ну как можно выкинуть за забор таких милых и забавных животных. На камбузе им всегда оставляют вкусненькие кусочки, а остальной персонал каждый раз захватывает из дома для них корм.
У нас даже перед КПП долгое время висел плакат: вход с собаками на территорию части строго запрещен. Знаете, последнее время развелось много такого гламурного вида дамочек, что без маленьких собачек уже и в туалет не сходят. А их тут много к нам на разные консультации шастает. Не к нам, так на кафедру ВМА. Но все равно – собачка у них на руках, и они пытаются так вместе с ней и просочиться. Предупреждение повесили – вроде поменьше стало.
Тут как-то иду рано утром на работу: дождь проливной хлещет, молния сверкает, земля гудит от льющейся с просвинцованного неба потока прохладной воды. У самых ворот КПП привязана небольшая такая собачка: то ли пудель, то ли еще кто. Лохматый в общем сильно песик. Хозяева вместе с ним пришли на консультацию к травматологу, а тут прямо бьющий в глаза плакат: с псиной нельзя. Недолго думая, привязали животное и прошли на территорию. А тут дождь лупанул. Собака жмется к стене, трясется, а деться никуда не может: короткий поводок не пускает. Захожу вовнутрь здания. Первым, кто бросился в глаза – это толстый упитанный рыжий котяра по кличке Кирилл. Он любимец вахтеров КПП. Сидит на сухом полу как раз посередине помещения и не спеша лапки лижет: умывает их после сытного завтрака. Дискриминация налицо.
Котики при появлении Волобуева прячутся по разным углам, а когда он проходит мимо, вновь выбегают на территорию и весело резвятся на просторах госпитального двора. В инфекционном отделении и вовсе уже несколько лет живет штатный кот Матвей. Он уже стал вроде тамошней достопримечательности. У него есть свое спальное место недалеко от ординаторской, постель и мисочка для корма. Он зорко следит и ревностно охраняет свою территорию от посягательства мурлыкающих пришельцев. И начальник госпиталя ни слова не говорит о его проживании. Матвей пережил уже четырех начальников учреждения, и даст Бог еще столько же.
Как-то раз, когда за окном моросил мерзкий холодный дождь, а серые тучи полностью закрыли нависшее над городом небо, Нина Александровна услыхала жалобный писк маленького существа. Как это у нее получилось, не знаю: у нас все же третий этаж. Только бросилась она тогда стремглав на улицу, быстро обогнула здание госпиталя и буквально из-под колес мчащихся по проспекту блестящих автомобилей вырвала трясущийся мокрый комочек. Он жалобно попискивал, так как кричать уже не было сил.
Комочком оказался юный котик, который непонятно как попал на проезжую часть. Он растерянно озирался по сторонам, жался к Нине Александровне и беззвучно открывал маленький ротик, с его свалявшейся шерстки капала грязная вода. Можно только догадываться, что пережил этот малыш там, на проезжей части, где словно угорелые носились многотонные железные монстры.
Доктор Улыбина назвала найденыша Феликсом, отмыла его, накормила, успокоила, определила ему секретное место в дальнем углу, куда Волобуев почти не заходит. Лично я никаких препятствий для его проживания не чинил. Теперь он уже взрослый хитрый сытый котик, полноправный член хирургического отделения. От доктора Улыбиной не оторвешь. Она ему теперь вторая мама.
И вот этому славному доктору, чтоб устроиться к нам, пришлось полгода бесплатно поработать в отделении волонтером, походить со мной почти на все операции. И лишь только после моего двадцать пятого или двадцать шестого напоминания Волобуев дал добро на ее трудоустройство.