Без всякой задней мысли я спокойненько добрался до дома. Основательно поработал над статьей и во втором часу ночи лег спать. Думаю, завтра на свежую голову еще раз все гляну и перешлю к назначенному сроку. Тем более завтра суббота, выходной. Никуда идти не нужно.
В восемь утра меня выдернул их кровати настойчивый такой звонок.
– Я не понял, Дмитрий Андреевич, в чем дело? Вы почему игнорируете мои указания? – с ходу обрушился на меня крайне недовольный профессорский голос.
– А что я проигнорировал? До вами же установленного срока – одиннадцати часов, еще добрых три часа.
– Сейчас восемь, я вам велел к одиннадцати! Вы уже опоздали на девять часов!
– Так вы что, – тут только до меня дошло, – имели в виду одиннадцать часов вечера?!
– А вам не нужно думать! – грубо прервал мои рассуждения полковник. – Вам говорят – извольте выполнять. Еще раз подобное повторится, я с вами больше дел не имею! В течение получаса чтоб статья была у меня!
Каюсь, не допер, что полковник станет в 23:00 читать мою статью. Хотя после истории его разговора с генералом чему удивляться?
В общем, я так и не смог стать военным врачом до мозга костей. «Пиджак», так с пренебрежением называют заматерелые военные тех, кто закончил гражданский вуз, из меня так и не выветрился. Все чаще и чаще я попадал в разные запутанные истории, связанные с армейскими приколами, и все это копилось не в мою пользу.
Последний случай, заполнивший чашу терпения Волобуева, произошел буквально за полтора месяца до моего оглушительного фиаско.
В середине марта к нам в госпиталь прибыла очередная проверка. За те неполных полтора года, что я руководил хирургическим отделением, мы пережили 22 проверки. Эта, по моей статистике, имела номер – 23!
Их пришло двенадцать человек. В основном превалировали женщины. Мужчин было всего двое, и они заметно томились. Поэтому особого следа в моей памяти они так и не оставили. Я даже не помнил, как их звать. Да признаться, я никого особо, за редким исключением, и не запоминал из той комиссии. Их уже столько перебывало за последнее время, что калейдоскоп лиц проносился перед глазами, как в ускоренной киносъемке.
Те двое томились, их красные потные лица и подрагивающие кончики пальцев вкупе с осоловелым взором подсказывали мне, что сегодня они не бойцы. Так и вышло, при первой же возможности они отправились считать уже списанное оборудование хирургического отделения. И… пропали. Люди видели, как вначале один, а после другой быстрыми, торопливыми шагами, воровато озираясь, посетили близлежащий магазин. Затем так же тайно, продолжая озираться по сторонам, возвращались. И вроде бы как не один раз.
Главенствующая роль более чем строгой комиссии отводилась даме, кажется, Ирине Демьяновне. Высокомерная, с дородными формами и с совершенно дикой фиолетовой прической на голове: а-ля депутат Госдумы Валентина Петренко. Ирина Демьяновна сразу взяла быка за рога и живо дала понять, кто есть ху.
Номинально руководил комиссией все же растворившийся на просторах госпиталя краснолицый мужчина. Тот, что потолще и постарше. Но он, похоже, хорошо знал себе цену. Поэтому мы его видели лишь в самом начале, когда Волобуев на утренней врачебной конференции вкрадчивым голосом громко зачитал всех членов комиссии поименно. Да на подведении итогов, через неделю, где он уже бодрым голосом, заметно посвежевший, объявил, какие мы никчемные, да как у нас все запущено. Странно, когда он все это мог понять, если за неделю работы комиссии я наблюдал его персону всего один раз, и то в не лучшие для него часы жизни.
Шесть своих дамочек Ирина Демьяновна направила в другие отделения. А сама в сопровождении двух молодящихся девушек предпенсионного возраста, горделиво подняв голову с подпрыгивающей в такт ее движению шевелюрой, направилась к нам в хирургию.
– Я бы хотела, чтоб заведующий отделением тоже присутствовал при проверке, – не глядя в мою сторону и не поворачивая головы, тоном, не терпящим возражений, изрекла Ирина Демьяновна.
– А это, простите, надолго? – поинтересовался я, не обращая внимания на активную работу мимических мышц нашей старшей сестры. – А то у меня операции на сегодня.
– Хм, странно, – скривила пухлые, явно знакомые с руками умелого косметолога губы заместитель председателя комиссии, – у него проверка в отделении, а он в кусты вздумал свинтить.
– Я собрался не в кусты, как вы здесь выразились, а на операцию. И не свинтить, а оперировать. У нас, прошу заметить, все же хирургическое отделение. У нас, знаете ли, больные.
– Хм, вы за неделю были извещены о нашем визите. Можно было как-то получше подготовиться, перенести свои операции.
– За мое, не очень долгое, заведование хирургией это уже 23-я проверка! Если я каждый раз буду переносить операции, то проще закрыть отделение. Потому как больные останутся совершенно неохваченными ни вниманием, ни оперативным лечением.
– А это недурственная мысль – закрыть ваше отделение, – широко улыбнулась Ирина Демьяновна, доказав нам, что у нее не только хороший косметолог, но и стоматолог тоже держит марку.
– Дмитрий Андреевич, вы с ума сошли, – зашипела сзади меня старшая медсестра, и я почувствовал, как она с силой дергает меня за хлястик халата, – не нарывайтесь.
– А впрочем, – тут Ирина Демьяновна, тряхнув пружинистой шевелюрой и первый раз за все наше общение повернулась ко мне лицом, тут я обратил внимание, какой у нее властный и неприступный взгляд, – раз вам нужно срочно в операционную, то не смею задерживать. Мы пока удовлетворимся присутствием старшей сестры. У вас сколько сегодня операций?
– Три.
– Хорошо, идите, оперируйте. А после присоединяйтесь. Ну что, приступим, – она тут же потеряла ко мне всякий интерес, и иссиня-фиолетовая копна повернулась в сторону Елены Андреевны.
После окончания операций я, расслабившись, сидел у себя в кабинете и неторопливо печатал на компьютере протоколы операций, взвешивая каждое слово. Я привык писать кратко, но точно. Тут в дверь громко постучали, я вздрогнул и повернул на звук голову. Не дожидаясь разрешения, в кабинет тяжелой поступью вошла старшая сестра.
– Дмитрий Андреевич, имейте совесть, я что, одна за всех должна отдуваться?
– Что-то произошло? – я вскинул брови и внимательно осмотрел собеседницу.
– Вы уже как час назад закончили все операции. Почему вы не идете к комиссии? Они как раз сейчас нашу аптеку шерстят. Все лекарства, что у меня в кабинете, пересчитывают.
– Елена Андреевна, голубушка, давайте без меня. Что, прямо каждую таблетку считают?
– Да! Представьте себе, каждую таблетку. Каждый шприц, каждую капельницу, каждую свечу, каждую пилюлю. Все, все, все!
– Да у вас там несколько большущих коробок, а в каждой… – тут я задумался, а сколько будет в каждой коробке таблеток? И тут же запутался, но несколько тысяч точно. – Вот им заняться больше нечем.
– Это еще цветочки, потом пойдут шкафы оказания экстренной помощи проверять. Мы с девчонками их всю ночь комплектовали, проверяли-перепроверяли, а все равно что-то да упустили.
– Ай, Елена Андреевна, бросьте вы так переживать! – устало махнул я рукой. – Вон на вас уже и лица нет. Из-за такой муры себе настроение портить.
– Это не мура, – вспыхнула старшая сестра, – как вы тут изволили выразиться. А проверка нашего отделения из головного госпиталя. Проверяют буквально все: лекарство, документацию, оборудование, медикаменты, белье…
– А сумки наши личные не будут проверять? – улыбнулся я, перебив Елену Андреевну, стараясь разрядить обстановку и перевести создавшееся напряжение в шутливую форму. – В карманы не полезут?
– Вот вам смешно, а они ведь все проверят. В карманы, может, и не полезут, а ваш кабинет легко могут осмотреть. Могут и в стол залезть, и в шкафы, и в ваш любимый диван заглянут.
– В стол? В диван? С какой это стати?!
– А с такой. Ваш кабинет – объект министерства обороны, а не ваша собственность. И все, что внутри него, тоже принадлежит ему, кроме личных вещей. Вот этот компьютер ваш? – она ткнула пальцем в сторону письменного стола.
– Ну как мой? Я лично его в магазине не покупал. Волобуев тоже не выдавал. Мне его местные умельцы собрали из разных запчастей.
– При желании вы же можете его домой забрать?
– Зачем мне дома такой хлам? У меня новый стоит.
– Значит, сейчас на него несмываемой краской поставят инвентарный номер, и он станет собственностью госпиталя. Все находящиеся электроприборы тоже. Электрочайник вы из дома принесли? – я согласно кивнул. – Уберите! Поставят номер, и назад вы его не получите. Не докажете, что он ваш личный. – Часы ваши? – она указала глазами на висящие на стене электронные часы, что я год назад купил в магазине.
– Да на каком основании?! – вспыхнул я. – И кто такое придумал?!
– Волобуев вчера на ППР всем говорил, всех предупреждал. Нужно ходить на совещания, а вы вчера, грубо говоря, забили болт.
– Я был занят, – красная краска чуть тронула мои щеки, – был на операции.
– Дмитрий Андреевич, что вы, право слово, как маленький, знаем мы, на каких вы вчера операциях были! Сидели в оперблоке и лясы с сестрами точили. Спрячьте чайник и часы. Или отдайте их мне. У меня в кабинете они уже все равно все прошерстили. Кстати, я там лампу ночную из дома принесла, так они ее живо заклеймили. А, не жалко, все равно старая, ей лет десять.
– Не понимаю, что здесь за порядочки такие? – почесал я затылок.
– А чего тут понимать – военные. Они пошли обедать на камбуз, обещали вернуться. Так вы уж поприсутствуйте, не накаляйте обстановку. Сейчас аптеку допроверяют и, наверное, к вам в кабинет ринутся.
– Вот тогда и поприсутствую, – недовольно обронил я и повернулся к монитору компьютера.
– Как знаете, – вздохнула старшая сестра и вышла из кабинета.
Настроение оказалось окончательно испорченным. Я уже без особой старательности допечатал протоколы операций. Распечатал их в двух экземплярах на принтере и начал вклеивать: по одному экземпляру в истории болезни, а дубликаты в журнал операций. За этим важным занятием и застала меня комиссия. По-хозяйски, без стука Ирина Демьяновна в сопровождении двух своих подручных ввалилась в мой кабинет.