Говорили долго, нудно, не жалели самых громких эпитетов и главное, вполне себе серьезно. В конце доклада председатель комиссии объявил, что я своим бездействием нанес значительный ущерб государству и подорвал боеготовность вооруженных сил. При этом Волобуев и Горошина сидели рядом с трибуной, демонстративно понурив головы, и многообещающе играли желваками. В ответном слове начальник госпиталя заверил высокую комиссию, что все выявленные недостатки будут в ближайшее время устранены, а виновные, тут он резанул меня обжигающим взглядом, понесут заслуженное наказание.
Я сидел в третьем от трибуны ряду и думал, что все увиденное и услышанное просто какая-то дурацкая игра. Какая-то затянувшаяся нелепая шутка. Ну не может столько взрослых и серьезных людей одновременно сойти с ума. Так как произнести слова о подрыве боеготовности и вреде государству просроченными наконечниками для клизмы мог только тронувшийся умом человек.
Однако нет. Все оказалось гораздо серьезней, чем я себе представлял. После так называемого подведения итогов Волобуев откровенно враждебным голосом пригласил меня к себе в кабинет.
– А я что-то в этом роде от вас, Дмитрий Андреевич, и ожидал, – с места в карьер начал наезд на меня подполковник, как только я вошел к нему в кабинет. Там еще находились начмед Горошина и начальник финансовой службы мадам Рыкова. Присутствие последней меня несколько озадачило.
– Не понимаю, о чем идет речь? За то время, что я здесь заведующий отделением у нас не было ни одного послеоперационного осложнения, не скончался ни один пациент. Мы расширили диапазон оперативных вмешательств минимум на пятнадцать новых операций. У нас…
– Хватит! – нетерпеливо перебил меня Волобуев, с силой махнув перед собой рукой. На секунду мне показалось, что он сейчас заедет точно в ухо сидевшему от него по правую руку с умным видом Горошине. Но обошлось. – Не юродствуйте! Вы прекрасно понимаете, для чего я вас к себе пригласил.
– Не понимаю, Марат Иванович. Я не понимаю, как можно без смеха…
– А-а-а, вам, оказывается, сейчас смешно?! – взвился Волобуев, второй раз перебив мою речь. – Смешно ему. Нате, посмейтесь, – он быстрым движением ухватил своими толстыми пальцами лежавшие перед ним исписанные машинописным текстом белые листы формата А4 и незамедлительно всучил их мне, – но вначале ознакомьтесь с написанным здесь!
– Что за чушь? – только и сорвалось у меня с языка, когда я пробежал глазами сей документ. Вернее, два документа. Один назывался «Акт выемки просроченных лекарственных средств и расходного имущества с истекшими сроками годности из хирургического отделения», и подробный список 29 этих самых средств. Второй – «Справка-расчет размера ущерба, нанесенного государству», где в шести столбиках распечатанных на трех листах таблиц разложили по полочкам эти средства, начиная с цены.
Из лежащих у меня в руках документов следовало, что, если перевести с военного казенного языка на обычный человеческий, я нанес урон Родине в размере 15,387 рублей 95 копеек. Столь точная цифра была подтверждена подписями начальника головного госпиталя и разных замов.
– Ну как? – победным голосом поинтересовался Волобуев.
– Впечатляет, – пожал я плечами и отдал ему назад странные листы. – Только не возьму никак в толк: это все сейчас на полном серьезе?
– А вы еще сомневаетесь? – обозначил себя нахохлившийся Горошина. На майора было жалко смотреть. По всему было видно, что Волобуев хорошо вставил ему до моего прихода. – Вы нанесли ущерб государству! Ущерб! Вы это понимаете?
– И как же я его, по-вашему, нанес?
– Вы не использовали по прямому назначению заявленные вами медикаменты и средства.
– Я ничего из этого списка не заявлял.
– Не так важно, кто заявлял: вы или ваши предшественники. Тут другое важно, что государство потратило средства на них. А вы вовремя не применили, поэтому препараты приходится утилизировать.
– Простите, но как могут прийти в негодность стеклянные наконечники для клизм и баночки под мочу?
– Могут! – храбро произнес Горошина. – Раз комиссия так считает, значит, могут. И потом, там, в списке, – он кивнул в сторону обвинительных листов, – еще указан антибиотик зивокс, а он, между прочим, больше 11 тысяч стоит.
– Не знаю, что пояснить, – я развел руками, – я этот зивокс точно не заказывал. И откуда он взялся в укладке для оказания экстренной помощи – понятия не имею. Он же в таблетках. А таблетки, как известно, в вену не колют.
– Мы в курсе, что таблетки в вену не вводят, – набычился Волобуев. – Но раз их нашли в вашем отделении, при вашем попустительстве, то предлагаю добровольно компенсировать ущерб.
– Как это? – я ошарашенно посмотрел на начальника госпиталя, не шутит ли он. Нет. Он точно не шутил и был весьма серьезен.
– Если вы согласны, то вам надлежит написать рапорт на имя начальника госпиталя, – тут уже затараторила все это время молчавшая начальник финансовой части Рыкова, – что вы сами просите удержать из вашей зарплаты указанную сумму ущерба.
– И всего делов-то? – откровенно ухмыльнулся я.
– Да, – кивнул Волобуев. – Тогда я постараюсь забыть эту проверку. На время. Но это будет уже последнее китайское предупреждение.
– А если я откажусь?
– Не дурите, Дмитрий Андреевич, – покачал головой начмед. – Вам же хуже.
– Мне? Мне хуже будет, что мои кровно заработанные денежки исчезнут в недрах финчасти.
– То есть вы отказывайтесь? – Волобуев в упор посмотрел на меня.
– Конечно же, отказываюсь! – выдержал я его чугунный взгляд.
– Тогда мы вычтем из вашей зарплаты.
– А только попробуйте! – я распрямил грудь, понимая, что дни мои работы в этом учреждении уже сочтены. – Встретимся тогда уже в суде!
– Марат Иванович, – защебетал начфин, – мы не имеем права без его согласия высчитывать у него из зарплаты деньги.
– А жаль! – сжал кулаки подполковник. – Ладно, можете пока идти! А это вам на память! – он запулил по столу стопку листов.
– Что это?
– Это копии акта и справки, подумайте на досуге.
Я подхватил листы и молча, не прощаясь, вышел из кабинета. Стало ясно, что я как заведующий уже обречен. Но впереди еще ждал финальный выход.
Месяц меня после последней той проверки не трогали, не вызывали. Все шло своим чередом. И со стороны казалось, что гроза миновала. Тем более что деньги ни с меня, ни со старшей не удержали. И как они там погасили пресловутый ущерб, я не вникал. Но внутри я осознавал, что развязка близка. Требуется лишь формальный повод.
Ранняя весна в тот год выдалась просто замечательной. Уже к концу апреля окончательно растаял лед в реках и каналах города. Похудевшие за зиму утки стали активно осваивать акваторию Невы в поисках долгожданного корма. Вылезла из прогретой земли, откликнувшись на весеннее тепло, сочная зеленая травка. Ветки деревьев буквально на глазах покрылись густой изумрудной листвой. Стояли жаркие, безветренные дни. Народ живо перешел на летний гардероб. Как говорится наступила весна, и на улице проклюнулись первые обнаженные пупки.
Утром первого мая в приподнятом настроении я вышагивал домой. Позади осталось ночное дежурство с его пятью больными, поступившими, как я люблю, в два часа ночи. Дремотное состояние компенсировалось предвкушением трех предстоящих выходных. На работу мне лишь четвертого мая. Поэтому я неспешно брел по набережной Фонтанки, любуясь ее черными холодными водами. Еще непривычно, после долгой зимы, лицезреть живую воду, бьющуюся об осклизлый гранит набережной.
Три дня пролетели как одно мгновение. Отдыхать – не работать, тем более в таких условиях, когда идешь в госпиталь и не знаешь, вернешься оттуда без потерь или уже безработным. Телефон на удивление за эти дни ни разу по поводу работы не беспокоил. Это и настораживало. Сам я тоже не лез на рожон, справедливо полагая, что если понадоблюсь, то найдут.
– Дмитрий Андреевич, а вы знаете, что у нас ЧП?! – крайне взволнованным голосом поинтересовалась у меня Елена Андреевна, только я пересек порог отделения.
– Пока не в курсе, – благодушно улыбаясь, ответил я, предвкушая, как меньше, чем через час, пойду в операционную и выполню лапароскопическую холецистэктомию. Именно на сегодня запланирована мною эта интересная операция по удалению желчного пузыря при помощи новых технологий. Мы выходили на более сложный виток своего развития – начали внедрять в повседневную работу лапароскопические операции. Как раз подвернулся прапорщик с камнями в желчном пузыре.
– А чему вы улыбаетесь? Вам не интересно, что творится у вас в отделении? – не сводила с меня гипнотизирующего взгляда старшая сестра хирургии.
– Сейчас на нашей утренней планерке все и узнаю, – весело отозвался я, все еще улыбаясь, открыв ключом дверь в своей кабинет.
– Нет, давайте я вам вначале все расскажу! – протиснулась следом за мной Елена Андреевна.
– Расскажите. Похоже, вы меня именно за этим давно поджидаете.
– Вы знаете, кто такой полковник Конотоп? Это офицер управления, он из штаба округа. Первого мая он был ответственным по санкт-петербургскому гарнизону.
– Можно, пожалуйста, покороче? Мне еще нужно успеть до операции проверить, как больного подготовили.
– А операции может и не быть, – Елена Андреевна демонстративно уселась на стул и скрестила перед собой руки. – Вы знаете, как тут Волобуев второго мая орал, поминая вас?
– Не знаю, а вы откуда взяли, что меня, и почему он орал? – улыбка сползла с моего лица, и я с интересом посмотрел на нее.
– Первого мая больные солдаты из девятой палаты вечером в районе 21:00 на плитке, заметьте, на электроплитке! Разогревали сосиски и макароны.
– И чего? А на чем им еще разогревать, если у них нет микроволновки?
– Дмитрий Андреевич, вы сейчас прикидываетесь или правда не понимаете?
– Правда не понимаю, – почесал я затылок левой рукой.
– Военнослужащим срочной службы категорически запрещено иметь нагревающие предметы и принимать пищу в палате.