Андрей МакаревичЗАПИСКИ ИНОАГЕНТА
Вместо предисловия
Возможно, многие ждут, что, поскольку данным нелепым званием меня наградили в России, то я сейчас и буду за это всячески препарировать и осуждать всё в России и всё из-за России происходящее. Да упаси бог. Во-первых, я там уже два года не был и в обозримом будущем туда не собираюсь. Многих деталей не знаю. Во-вторых, неинтересно. Могу только сказать, что оттуда нехорошо пахнет. Когда одни непрерывно врут, а другие делают вид, что им верят — это всегда нехорошо пахнет. И довольно об этом.
Жизнь на новых берегах — иногда приключение, иногда открытие, иногда испытание. Хотел бы в повествовании держаться этого русла, но не получается: периодически уносит в разные стороны — иногда бог знает куда.
Ну, что ж поделаешь.
1
Кажется, это был рассказ Стивена Кинга. Рассказ о том, что каждый отрезок времени, в котором ты находишься, существует ровно до тех пор, пока в нем находишься ты. Со всеми деталями, запахами, разговорами и птицами над головой. И исчезает без следа, как только ты его покидаешь. Поскольку движение твое во времени и пространстве предопределено, сам ты этого никогда не увидишь. И только если невероятно исхитриться, обмануть заданный ход вещей и непредсказуемо запрыгнуть в прошлое — ты увидишь, как некие существа — хронофаги — буднично и торопливо съедают картинку, которая только что была твоей реальностью, а ты — ее частью, и от маленького куска твоей жизни остается белый лист. Я очень давно читал этот рассказ и может быть половину уже допридумал сам. Может быть это вообще не Стивен Кинг, дело не в этом. Мне тогда сразу понравилась задумка, а сейчас я просто поклонник этой теории. Поэтому чувство ностальгии мне совершенно не присуще. Ну правда — можно тосковать по тому, что где-то есть, просто некие силы не дают тебе туда попасть. Но тосковать по тому, чего больше нет и не будет — по меньшей мере непродуктивно.
А я за последнее время повстречал таких людей немало (хотя всё же меньше, чем ожидал). Они очень рассчитывают на твое сочувствие (хочется индивидуальное усилить социальным резонансом) и затевается трагическая хоровая песня «а помнишь, как было хорошо?» Да помню я, помню. Было. И слава богу. Мне хочется поднять этого человека с дивана, отобрать у него стакан пива и сказать — друг мой! Ничего из того, по чему ты плачешь, там уже нет. Если не веришь — потрать силы, время, деньги, вернись в ту страну за тот самый стол, за которым тебе было так славно с друзьями, и увидишь, что и страна другая, и друзья уже в других местах, а те, что остались, тебя сильно разочаруют, и воздух пахнет иначе, и другие звуки тревожат твой слух. Полегчает тебе?
Я часто наблюдаю, как здесь, в Израиле, десяток прекрасных умнейших людей, сбежавших от российской телевизионной мерзости, от вони пропагандистского вранья, от вселенской трусости и молчания, сидят за столом и под водочку с мазохистским наслаждением обсуждают последние эскапады какого-нибудь Соловьёва или Симоньян. «Нет, ну ты слышал?!» Я не слышал. Потому что не слушал. А вы-то зачем слушали? Вам что, делать нечего, кроме как ковыряться в дерьме? Вы же именно от этого и уехали!
А ведь жизнь не закончилась. И каждый день, каждую минуту она совершенно бесплатно разворачивает перед нами новые картины! Написанные специально для нас! И надо только вынуть из ушей вату (иногда, увы, и из других частей головы), шире раскрыть глаза и оторвать жопу от дивана! Это не так сложно, поверьте!
Я живу в Израиле.
2
Интересно, чем вообще определяется привязанность к месту? Не знаю, как это, скажем, у французов или австралийцев — у русских примерно так: «Это моя земля, в ней лежат мои предки, тут родные берёзы, как упоительны в России вечера…»
Ой ли?
Пойдём с начала.
«Моя земля». Когда, с какого перепугу она стала твоей? Она не была твоей, она не твоя и твоей она не будет. А была она, есть и будет государственная. То есть тех бандитов, которые сегодня находятся у власти (в России крайне редко бывает иначе). То есть нам, конечно, говорили, что она народная, но в чём её народность — так и не объяснили. Что ты говоришь? Ты заплатил за неё деньги? И чо? Надо будет — отберут. Вот народ и отберёт. А юридические нормы пусть идут лесом, как нам недавно объяснили. Если того требует историческая целесообразность. Не знаю, насколько прочно владели помещики своей землёй в царской России. Отобрали в два счёта. Национализировали, блин. Точнее, очередная шайка бандитов всё присвоила себе. Как водится.
Предки. Да, я тоже знаю, где похоронены папа и мама и их родители. На этом как правило знания обрываются. И дальнейшее прошлое — в лучшем случае удел непроверенных преданий. А с учетом ветров, гулявших по бескрайним пространствам России, носило и швыряло людей как и не снилось. Бывало, целые народы переселяли как дважды два. Военных с их семьями засылали бог знает куда. Я постоянно слышу (иногда с удивлением) «Наша семья родом из Хабаровска…» «Мы родились в Ташкенте…». «Моя мама из-под Витебска…». И какая у вас земля — предков? Прям вся?
Сакральность берёзок нарисовалась из полублатной советской эстрады. Запевалой был Есенин — что-то я у Пушкина ни слова ни вздоха по поводу берёзок не помню. И в Европе и в Канаде берёзок полно — и все в точности такие же как у нас, обнимай любую. Не обнимают. У нас, кстати, тоже особо не обнимают — разве что Шукшин в «Калине красной». Ну или пьяный сторож.
По поводу упоительности российских вечеров — я бы пригляделся к семантике слова «упоительный». Если тут таится слово «упоить», «упиться» — то да, понимаю. Бывало. Как же без этого.
Да не злобствую я, правда. Чудесные в России вечера. Бывают. Как и во всех прочих странах. Просто хочется докопаться до истинного положения вещей. По чему же мы скучаем на самом деле?
В первую очередь — по себе молодому. И это понятно: вот ты лёгкий, весёлый, ничего у тебя не болит, и дней впереди немерено, и каждый бесконечно долог, и ты свободен от всякой ответственности — от этого особенно легко, ты просто пока этого не понимаешь, поймёшь, когда эта ответственность придёт, а придёт она уже навсегда, это необратимо, но пока этого груза ещё нет, и родители твои живы, и ты не думаешь о том, что когда-нибудь их не станет, и такое ощущение, что весь окружающий тебя мир пронизан еле слышной, лёгкой и прекрасной музыкой. Увы — скучать по этому состоянию по меньшей мере бессмысленно, оно не вернётся. Помнить — не вредно. Можете считать меня бездушным рационалистом, но я могу скучать по чему-то, с чем я расстался на время. А по тому, что ушло навсегда? Не знаю.
Ребёнок приходит в мир очарованным. Он ещё не столкнулся со злом, подлостью, потерей. С безжалостным течением времени. Скоро начнётся познание мира (да уже началось), а с ним — первые разочарования. Жизнь — последовательная цепочка разочарований. Это неизбежно. Просто надо стараться с этим не спешить. Успеете.
3
Где-то в районе шести утра под окном начинает орать петух. Он орёт очень по-русски, без малейшего ближневосточного акцента. В детстве меня безумно интересовал вопрос: если наша кошка встретит, скажем, английскую — они смогут поговорить без переводчика? Петуху начинают отвечать куры — игриво и зазывно. Это значит — встало солнце и в мошаве началось утро. Весной утро начиналось ещё до восхода — по крыше ходили голуби, топали как свиньи, громогласно ворковали и едко гадили сверху на террасу. Пришлось вызывать специальную службу спасения. Служба (в лице приятного русского парня) установила на крыше металлические ленты с иглами. Я знал, что такие иглы крепят на головы особенно загаженным памятникам и был уверен, что голуби туда не садятся, ибо как на иглу сядешь? Оказывается, ни фига: места для посадки там достаточно, просто тонкие длинные иглы трепещут на ветру и это отпугивает птиц. Открытие.
К завтраку приходят кошки. Кошки в Израиле ведут себя совсем не так как в России — они практически все полудикие и находятся на попечении общественности. От этого они более независимые, чем наши. Ночью они шатаются бог знает где. Если кошка (или кот) лишены права на потомство, они носят отличительный знак — кончик левого уха чуть подрезан. Это, конечно, не добавляет им красоты, зато сразу видно, что к чему. Кошки беззастенчиво орут, сидя на крыльце (их, как правило, трое) и жена выносит им специально закупленный корм в баночке. Ни разу не видел, чтобы они подрались или даже поругались — как-то без слов понимают друг друга и едят по очереди, согласно только им понятной иерархии. Одна из них, самая храбрая, подходит ко мне урчать и ласкаться, но я знаю цену этой любви — стоит за завтраком на секунду отвернуться — и вот она уже всеми четырьмя лапами на столе и еще через секунду уносится с куском чего-нибудь самого хорошего из твоей тарелки. Циничная лживая тварь.
Давайте-ка я вам расскажу о них поподробнее. Вообще-то их пять, но постоянных гостей трое. В целом нет ощущения, что они умирают от голода. Из трёх одна — чёрная с белым пузом — наименее интересна в плане общения, среднестатистическая израильская кошка, рассказать о ней практически нечего. Моя задача упрощается.
Красивая серо-мраморная дама (жена назвала её Алисой) — интереснейшее создание. Она безумно хочет, чтобы мы её удочерили. Не просто кормили каждый день на крыльце (она, кстати, этот недешевый сухой корм не очень-то и ест) — нет, она хочет стать членом семьи, жить в доме, есть со стола, иметь право на наследство. Это её беззастенчивое желание даже обескураживает. Стоит оставить открытой дверь с террасы — и она уже в доме. Ты (я) выгоняешь её с криками и всевозможными унижениями. Никакого впечатления на неё твои эмоции не производят — нет, она выйдет с достоинством, но через две минуты опять будет тереться о твои ноги и мурчать — и я слышу в её мурчании — хозяин, ты чего? Ты же видишь, как я тебя люблю. Так пусти уже меня в дом и за стол. Встречал я в былой жизни подобных девушек, поэтому отношусь к её эмоциям с большим недоверием.