Но моя симпатия — огромный черно-серый кот. Я не смогу описать его окрас — крупные почти черные спирали по гранитно-серому. Длинная пушистая шерсть. Большая голова — по пропорциям он скорее напоминает пуму. Когда мы его увидели впервые — он был бандит. Непобедимый корсар. Умри всё живое. Потом он пропал ненадолго, а когда я его увидел вновь — оторопел: его роскошный хвост был ободран — нет, не до кожи — до кости. Весь. Бока его ввалились, и вообще не было похоже, что он выживет. Кто это сделал — не знаю. Это могли быть и люди, и енот, и дикобраз. Судя по тому, как он до сих пор шарахается от людей, я не исключаю первый вариант. Жена хотела отвезти его к врачу, но поймать его было невозможно.
Ну ладно, вы уже поняли, что он не умер. Он опять пропал недели на три, а когда вернулся — на месте ободранного хвоста был короткий пушистый обрубок. Он отбросил хвост! Вернее, то, что от него осталось. Слушайте, я видел это у ящериц, но кот всё-таки не ящерица. Как можно отбросить нижнюю часть позвоночника?
Сейчас он поправляется, бока постепенно приобретают былую округлость. От людей шарахается по-прежнему, но я надеюсь, что это вопрос времени. Кошки, приходящие жрать, его не сильно уважают, но это тоже вопрос времени (кстати, во избежание конфликтов пришлось им всё-таки выдавать разные мисочки. Суки). Лично я ему очень сочувствую. Хвост!
Еще полтора года назад мы жили в Нетании, на двадцать седьмом этаже высотного дома на самом берегу моря. Вид с балкона был великолепный, но эта красота компенсировалась адскими ветрами, налетавшими весной и осенью. На высоте нашего этажа они набирали такую силу, что приходилось всё расположенное на балконе — стол, стулья, гриль — связывать в единый пучок альпинистским канатом. Пару лет назад совсем рядом с домом упал от ветра башенный кран. Я не видел. Говорят, было очень красиво. Море постоянно шумело — похоже, на таком расстоянии звуки прибоя только усиливаются. Эти звуки не раздражают и не мешают — я слышал, этим белым шумом даже пытаются лечить нервные расстройства. Но ближе к середине ночи, часа в два-три, начинался шабаш мотоциклистов. Не знаю, каким таким байкерским мёдом были намазаны дороги вокруг нашего дома, но байкеры слетались туда как мухи, бешено гоняли кругами, глушители на их рисовых ракетах отсутствовали как класс, и я всерьёз подумывал о приобретении снайперской винтовки. До этого не дошло — родился сын, и мы уехали в деревню.
Мошав — это деревня.
Первое, что меня поразило, когда я вышел на крыльцо нового дома — тишина. Нет, сельская тишина — совсем не тишина в буквальном смысле, она вся соткана из негромких звуков, но все они — уместные и живые. Проехавшая машина — редкое досадное исключение. Шелестит ветер в листве, негромко перекликаются птицы. Ночью слышны песни шакалов, похрюкивают кабаны. Недавно видели прямо рядом с домом сразу двух дикобразов — они настолько были увлечены любовной игрой, что не обращали на нас внимания («И хочется, и колется» — метко охарактеризовала процесс Алла Борисовна).
Картина библейских холмов — зелёно-рыжих, покрытых лесом, до самого горизонта, без единого признака цивилизации — заставляет сесть на террасе в старое кресло-качалку, взять в правую руку стаканчик виски, в левую — хорошую сигару, и глядеть вдаль, тихо покачиваясь и ни о чём не думая. Так я и делаю — сижу, тихо покачиваюсь и ни о чём не думаю.
4
— Шалом. Слиха, ешь лах кама тари даг?
— Можно по-русски! (продавщица, улыбаясь.)
А я нёс в голове эту фразу от дома до магазина, повторяя и боясь расплескать. Попытки выучить язык Книги разбиваются об отсутствие мотивации. В принципе для жизни в Израиле язык, казалось бы, не так уж необходим — примерно треть населения спокойно живёт без него, перебиваясь с русского на английский. Проблемы начинаются при столкновении с почтой, квитанциями, смсками, которые государство присылает тебе на телефон, и тут чувствуешь себя настоящей обезьяной. Дети, учите языки в молодости!
Узнаваемость в Израиле присутствует, правда, не повсеместно — ибо русскоязычные жители покрывают Святую землю неравномерно. Говоря «русские», я имею в виду приехавших из России недавно — или относительно недавно. Среди израильских пионеров, строивших поселения на болотах, тоже было немало русских. И сегодня есть «русские» города, «русские» поселения. Особенно это заметно в «русских» магазинах — там уж от покупателей до кассирш. При этом номинальная его «русскость» скорей всего в том, что у него русскоязычные хозяева, и на полках можно встретить майонез из России и подсолнечное масло из Украины — остальное всё как везде.
Степень пикантности обращения при узнавании везде разная. Самый милый вариант недавно наблюдал в Казахстане. Человек явно не мог вспомнить моего имени, поэтому он бежал за мной и кричал: «Эээээ!» В Одессе — на Привозе, народный вариант: «Мужчина Макаревич! Вы думаете, вы надели чёрные очки, так мы вас не узнаем?» Или интеллигентный, на Дерибасовской, сзади, мягко: «Или я ошибся?» В средней полосе России, как правило — «Простите, пожалуйста!» В Азии и Закавказье — «Брат!» При этом получив разрешение сфотографироваться, твой новый брат непременно положит тебе руку на плечо. Бороться бесполезно, это в крови. Ты же брат! Человеку из Сибири такое в голову не придёт, он будет стоять рядом, мучительно стесняясь.
Интересно, что в разное время суток степень узнаваемости разная. Человек в принципе не готов встретить своего кумира нос в нос — в метро или на улице. Но утром он более не готов, чем вечером. То есть утром он не готов вообще — он не опохмелён, опаздывает на нелюбимую работу, думает о постылом, и тут — на тебе. Он не верит в чудо, поэтому в лучшем случае подумает — как на Макаревича похож. К вечеру он уже заметно веселее, а может и несколько расширил сознание, поэтому чудо допустимо, поэтому — о, Макаревич, бля!
В Израиле меня сначала несколько поразила непосредственность, с которой к тебе подходят, я полагал, что уровень внутренней деликатности тут выше, но потом понял, что дело не в ней. Просто в такой маленькой и национально мотивированной стране все себя чувствуют практически родственниками. А в одной семье как ещё общаться?
Вот что меня действительно поразило — при доброжелательности и вежливости людей на улице — совершенное хамство на дорогах, замешанное, как правило, на очень плохом вождении. Этому феномену я пока не нашёл разгадки — как будто по городу ходят одни люди, а ездят совершенно другие.
Экзамен на водительские права я тут, как и все, сдавал дважды (не знаю ни одного человека, который сдал бы вождение с первого раза). Просто потому, что это ровно в два раза выгодней, платишь не пятьсот шекелей, а два раза по пятьсот. В первый раз я (как и все) петлял по улочкам старого города — скорость 30–40 километров в час, выезд из переулка в переулок, движение по кругу — и так в результате не понял, где совершил ошибку. Второй раз я сел в машину, пристегнулся, проехал десять метров — и инструктор сказал «хорошо, достаточно». На трассы ученики не выезжают.
Кстати. Вроде вчера было, а многие уже не знают. В Советском Союзе собственная машина для среднего гражданина была вещью настолько недостижимой, что и права получать не имело смысла. (Помните чудесный фильм Рязанова «Берегись автомобиля»? В основе сюжета лежит простая мысль — если человек приобрёл автомобиль, значит он жулик. Однозначно.) Несмотря на бессмысленность борьбы за получение прав иметь эти права хотелось страстно — мне в умении управлять автомобилем виделось какое-то почти сакральное знание. Помню, существовали юношеские школы ДОСААФ (не спрашивайте, что это за аббревиатура, я и тогда не знал — вроде ещё из сталинских времён, что-то типа «добровольного содействия армии и флоту», но могу ошибаться). В общем, курсы вождения для юношества. С вождением там, правда было туго — как правило, из-за отсутствия предмета вождения. Уныло изучали правила дорожного движения по картинкам. В лучшем случае в финале было одно практическое занятие на раздолбанном драндулете на пустыре. По окончании торжественно выдавали корочки — юношеские права. Никаких реальных прав эти корочки тебе на самом деле не давали, но авторитетный был документ! Во дворе.
(Внезапное воспоминание: начало девяностых, гастроли, ночь, поезд, мы с проводницей курим в тамбуре, оба слегка выпили. Она жалуется — зарплата никакая, машина у неё говно — «Лада», представляешь? Я думаю — вот бы тебя лет на двадцать назад с твоими запросами! Как же быстро всё меняется!)
Так вот о езде по израильским дорогам (дороги, кстати, отличные, специальное покрытие позволяет воде во время ливня моментально уходить внутрь).
Штрафы за превышение скорости в Израиле весьма ощутимые. Камер достаточно, хотя гаишники отсутствуют как класс. И вот типичная ситуация: трасса, ограничение скорости девяносто. Все едут сто двадцать. Пристраиваюсь в поток и через минуту кто-то упирается в мой задний бампер и начинает бешено моргать — чего тащишься? Естественно, ухожу в крайний правый и вижу, как он утыкается в следующего. Я пытался разгадать причину такого поведения и плюнул — видимо, одна из тайн древнего Сиона.
Повторяю — при этом во всех других ситуациях это доброжелательные, спокойные, никуда не спешащие люди. И они сохраняют безмятежную расслабленность, когда я уже начинаю подпрыгивать на месте, покашливать и смотреть на часы. Израильтяне вообще очень любят поговорить. Если ты встал в очередь в кассу и перед тобой два человека — будь готов, что это на четверть часа. Покупательница не спеша выложит товар, потом засомневается в размере, обсудит это с кассиршей, обговорит, если что, возможность всё вернуть, потом спросит насчёт скидок, потом — почему их нет и когда будут и в результате уйдёт, ничего не купив. Психовать будете вы один — остальные, за и перед вами будут молчаливо ждать очереди на такое же удовольствие. Чудесное еврейское слово — «савланут».
Очень интересно смотреть, как расходится еврейская компания. Вот они все в коридоре, и дверь на лестницу уже открыта, и все попрощались и перецеловались — но нет, не уходят, разговаривают ещё минут десять. Вот почему меня это раздражает? Милая национальная особенность. Никто никуда не опаздывает. Всё понимаю — всё равно стою между ними и мнусь как идиот.