– Вполне возможно, что вас, как русских, ожидают некоторые трудности, поэтому я даю вам рекомендательное письмо, но прошу использовать его только в случае необходимости. Оно может вам пригодиться, не потеряйте его.
Мы пообещали генералу бережно хранить его записку.
– Отлично, тогда до свидания и всего хорошего!
Мы обменялись рукопожатиями, и прежде чем я успел выразить ему нашу признательность, нас уже выставили из кабинета. Такова особенность Брэнкера. Он не был особенно любезен, но от него исходил магнетический шарм. Как жаль, что катастрофа дирижабля R-101 у города Бове украла у Великобритании одного из гигантов мировой авиации[30].
Выйдя из министерства, мы почувствовали себя на седьмом небе. У нас на глазах выступили слезы радости. Мы не могли сдержать своих чувств и хотели пуститься в пляс от счастья. В маленьком кафе, выбрав столик в уголке, мы заказали себе двойной виски и поздравили друг друга, чокнувшись за будущее и за удачу, которая вновь нам улыбнулась.
У полицейского мы спросили, где находится Блэндфорд. Он надменно посмотрел на нас и позвал стоящего неподалеку сержанта. Этот строгий сержант посоветовал нам вести себя спокойнее и больше не сказал ни слова. Нам пришлось вернуться в министерство и там попытаться выяснить, где же находится этот Блэндфорд. Там, кроме всего прочего, мы получили проездные документы.
В Блэндфорде нам пришлось заполнить множество различных формуляров, пройти медицинский осмотр и принести присягу «Королю Георгу и Англии»! Позже мы получили форму Томми, и, надо сказать, британская солдатская гимнастерка оказалась теплой и хорошо сидела. Трудно подобрать слова, чтобы описать первый строевой смотр, в котором мы участвовали. Мы не только выпадали из общего тона, но и повергли бы в прах Карно, который в те дни в лондонских театрах вызывал приступы смеха своими шутками про армию[31].
Даже не предполагал, что наматывать портянки можно столь разнообразными способами, я выучил минимум десять вариантов. Не могу сказать, что все хорошо освоили эту премудрость. Когда раздалась команда «Вперед марш!», за многими новобранцами, маршировавшими вокруг бараков, тянулись хвосты ткани. Мы вновь стали молодыми бойцами, стоявшими навытяжку перед унтер-офицером с раздутыми ноздрями. Я решил вручить начальству письмо Брэнкера, надеясь, что это как-либо повлияет на ситуацию.
Вот это да! Письмо самого Брэнкера!
Нас пригласили в кабинет начальника, тут же присвоили звание штаб-сержантов и перевели в унтер-офицерские казармы. А ведь всего сутки назад мы носили солдатскую форму! Самое быстрое продвижение по службе, какое со мной когда-либо случалось! Уоррант – офицер, вчера едва сдерживавший смех при виде нас в качестве новобранцев, узнав о нашем повышении, в самых крепких выражениях выразил свое удивление, заявив, что «там, в штабе, видимо, все посходили с ума».
В сержантской столовой мы смогли найти все необходимое. Местные жители тепло приняли нас в свою компанию. В первый же вечер по многочисленным просьбам нам пришлось исполнять русские песни, которые пользовались здесь огромным успехом. Особенно нашим сослуживцам понравилась песня о волжском бурлаке. Когда часы пробили одиннадцать, дюжина английских унтер-офицеров «двинулась» вдоль воображаемой Волги на такой же воображаемой лодке. Некоторые из них обладали превосходным, очень низким басом. В такой компании мы весело и комфортно провели время. Наша популярность явно выросла, когда мы рассказали о воздушных боях на русском фронте. Мы могли бы завоевать еще больше уважения, но нам пришел приказ отправляться в Апэйвон, в Центральную летную школу. Там мы вновь начали летать. Для нас это было настоящее счастье. Мы очень старались как можно быстрее пройти необходимый курс, чтобы скорее отправиться на фронт.
Командир, полковник Плейфейр, был отличным офицером. Он хотел обучить нас владеть всеми типами британских военных самолетов. Он не давал нам никаких поблажек. Мы много занимались и достигли значительных успехов. Тактика и техника англичан были намного лучше, чем у русских в тот период, когда мы покинули свою страну. Хотя с момента нашего бегства прошло так много времени! Мы доверяли нашим инструкторам. Недавно я узнал, что один из них, южноафриканец лейтенант Мередит, сейчас занимает высокий пост в авиации ЮАР. Несмотря на то что я уже имел достаточный летный опыт, уроки этого превосходного преподавателя оказались исключительно интересными[32]. Польза заключалась еще и в том, что я лучше стал понимать английский язык.
Мы рвались во Францию. Через Центральную летную школу прошло много молодых ребят. К сожалению, многие из них погибли на фронте, став жертвами ускоренного обучения, не дававшего достаточного опыта. Но из тех, кто выдержал все испытания, вырастали отличные пилоты.
Перед самыми последними экзаменами мы с Липским попали в госпиталь в Андовере с сильнейшим гриппом. Одновременно заболев, мы вместе выписались через 14 дней. День, когда мы вышли из госпиталя, стал одним из самых памятных в мировой истории. Мы немедленно отправились в школу, желая как можно скорее предстать перед экзаменационной комиссией. На станции Апэйвон, где поезд стоял всего несколько минут, мы увидели большое скопление возбужденных людей. Казалось, что начался мятеж. Но нет, напротив. На вокзале развевались десятки флагов. Люди танцевали и громко пели патриотические песни.
– Что случилось? – крикнул я в открытое окно нашего купе.
– Что случилось? Парень, это перемирие! Перемирие! – ответил кто-то.
Только через несколько минут я понял значение этого слова, которое раньше никогда не слышал. Неожиданно до меня дошло, что они хотели сказать. Мир! Заключен долгожданный мир! Счастливый день для Англии, для всего человечества. Но меня эта весть все же опечалила. А как же британская авиация? Западный фронт? Я, так страстно рвавшийся в бой, так рассчитывавший на славу и почет, теперь стал просто человеком без будущего в чужой стране?
Глава 14Чужой среди чужих
В Апэйвоне я доложил командиру о своем полном здоровье. К моему огромному удивлению, я узнал, что могу продолжить обучение. Зимние месяцы прошли очень насыщенно, и занятия продолжались. Летчиков, окончивших курсы, систематически отправляли на фронт во Францию, Палестину или на Восток. Однако я был убежден, что это не продлится долго, и моя надежда попасть в английские авиационные подразделения во Франции таяла с каждым днем.
Я уже успел потренироваться на всех известных типах боевых машин: на «Авро», истребителях «Скаут» и SE-5. Считалось, что летчик должен выполнить как можно больше индивидуальных полетов, чтобы получить опыт управления машиной в будущем бою.
На тренировках мы использовали так называемую «пулеметную камеру». Если в нужный момент нажать на спусковой крючок, снимок цели отпечатывался на пленке фотоаппарата. Самолетами-целями управляли боевые летчики, и поймать на мушку такого «противника» было очень трудно, поэтому курсанты часто возвращались из полета с девственно чистым негативом. Однако требовалось набрать определенное количество «попаданий» для допуска к последнему экзамену. Если бы иногда в качестве «врага» на самолет-цель не сажали другого ученика, возможно, мы никогда не получили бы нужного результата. В этом случае все становилось проще. Также мы неоднократно хитрили, фотографируя «цели» еще до вылета. Но эту игру инструкторы раскусили довольно быстро.
– Два попадания? Ого! Прекрасно! Вперед, в небо, и принеси-ка мне еще несколько! – говорили они.
Чаще всего повторить успешную стрельбу не получалось. Камеру обмануть трудно. Но каким бы ни был результат, в целом это было прекрасное упражнение.
Самой волнительной для учеников считалась тренировка по поражению наземных объектов. Почти вертикально мы ныряли вниз и выпускали через винт очередь по цели. Промахивались редко. Однако из-за того, что атака осуществлялась на скорости 180 км/час, такое упражнение иногда заканчивалось падением самолета. Бывали и раненые, и погибшие. Тот, кто удовлетворял предъявляемым требованиям, становился первоклассным летчиком, а кто нет – из того пилота не получалось никогда.
К моему ранее приобретенному опыту теперь добавились навыки и умения, полученные на занятиях в Апэйвоне. Я начал чувствовать себя в воздухе свободно, как птица. Бочка Иммельмана и «мертвая петля» стали для меня простыми акробатическими трюками. Прилив адреналина, который испытывает каждый летчик, я получал только в захватывающих групповых полетах, которые в то время считались «сложной формой самоубийства». У зрителей замирало сердце. Девять машин поднимались в воздух. Ведущим самолетом управлял инструктор. Задача заключалась в том, чтобы хорошо видеть аппарат летящего впереди офицера и точно повторять его маневры. Если он нырял, мы тоже спускались вслед за ним, идя на бреющем полете низко над лугами Апэйвона. Если он делал бочку Иммельмана, заваливаясь хвостом вниз, мы должны были точно это скопировать. Очень непросто. Ни на мгновение нельзя было выпустить ведущего из поля зрения, нужно было как бы предугадывать движения, которые выполнит машина, идущая впереди. Инструктор летел дальше, нырял к земле на скорости 200 км/час, а затем неожиданно взмывал вертикально вверх, едва не задев телеграфные провода. Как не случалось при этом аварий, для меня до сих пор остается непонятным. Малейшая ошибка одной из машин означала бы конец двум и более самолетам. Нашей ловкостью в этой игре мы в немалой степени обязаны тому первоклассному летному мастерству, которое приобрели на занятиях с нашими инструкторами.
Наконец настал день, когда я получил удостоверение пилота. Однако, как оказалось, авиаторы больше не были нужны. Военные летчики начали возвращаться с Западного фронта, и остались лишь несколько свободных мест в английском оккупационном корпусе в Кельне, но туда направляли только англичан.