Какое-то время мы продолжали жить в Апэйвоне, но больше не видели смысла оставаться в авиашколе. Чувствовалось, что день нашего отъезда приближается. И вот наконец поступил приказ, который не только сообщал о нашей демобилизации, но и о нашем отъезде из Англии! Назад в Россию, в страну, где нас ожидала верная смерть. И это в то время, когда война закончилась и на всей земле царил мир!
Мы с Липским попросили разрешения у коменданта обратиться в Управление королевской авиации. В течение нескольких недель мы отстаивали наши интересы, посещая множество начальников в Уайтхолле. Они отказывались понимать, что в России произошла революция. Однако, не желая оставаться равнодушными, нам выплатили по 50 фунтов стерлингов и выдали рескрипт, подписанный королем Георгом V, где выражалась благодарность за нашу службу. Я очень сожалел, что никогда не смогу воевать в рядах Королевских воздушных сил. Это был отборный корпус, воспитавший многих великолепных летчиков с мировым именем.
Мы с Липским сидели, горестно обхватив голову руками, вновь предоставленные сами себе в чужой стране. В Лондоне мы сняли скромные апартаменты и периодически отправлялись к различным работодателям, пытаясь найти себе занятие. Но это было практически нереально, потому что с войны вернулись тысячи солдат. А если где-то и появлялась вакансия, то ее в первую очередь предлагали английским офицерам. Такой подход был вполне понятен. Многие, с кем мы беседовали, часто разговаривали с нами неуважительно. Пренебрежительное отношение к людям встречается повсюду, но нас оно повергало в мрачное уныние.
Один из наших знакомых в Управлении авиации сообщил мне, что на Юге России, где шли жаркие бои, требуются русские переводчики. Хотя мы не собирались возвращаться обратно на родину, наше финансовое положение заставляло нас принять практически любое поступившее предложение. Мы немедленно отправили прошение в Военное министерство. Нам ответили, что наши кандидатуры полностью соответствуют предъявляемым требованиям. Оставалось лишь сдать экзамен по английскому языку. К моему огорчению, я провалился. А вот Липский сдал все успешно.
Мы с Липским постоянно находились вместе с 1915 года, но теперь нам пришлось расстаться. Утром я проводил его на вокзал и пожелал доброго пути. Тяжелая потеря. Я одиноко побрел назад в комнаты, которые мы недавно вместе занимали. После недолгих поисков я нашел себе очень простое, но более дешевое жилье в Блумсбери.
Всю мою наличность составляли несколько английских фунтов. Очень скоро фунты превратились в шиллинги, а шиллинги в пенни. И по-прежнему не появилось никакой перспективы найти работу. В конце концов, находясь в полном отчаянии, я решил попросить помощи у русского военного агента в Лондоне генерала Ермолова. С его помощью я обрел крышу над головой в Ньюмаркете, в лагере для русских офицеров, где содержалось четыре сотни человек, недавно освободившихся из немецкого плена. Их обеспечили формой с трехцветным шевроном, обозначавшим нашу национальную принадлежность.
В очередной раз я оказался в военной среде и уже в третий раз начал свою карьеру с рядового. На этот раз мне предстояло отправиться в Архангельск, где я должен был вступить в ряды Белой армии. Меня муштровали и тренировали как никогда прежде. Мысль о том, что мне придется сражаться против своих соотечественников, меня совсем не радовала, но я понимал, что другого выхода нет. Либо я должен был воевать в России, либо погибнуть от голода в Англии.
Спасение, как это часто случалось со мной прежде, пришло неожиданно. В одной из телеграмм, поступивших в лагерь, говорилось, что Управление авиации требует моего немедленного присутствия в Нетеравоне. Быстро собравшись, я отправился к месту назначения, где получил должность инструктора по переподготовке русских летчиков, освобожденных из немецкого плена.
Русские авиаторы, особенно те, кто попал в плен еще в первые месяцы мировой войны, были совершенно не знакомы с современными машинами и передовой авиационной тактикой. Многие из них находились в удручающем душевном состоянии, и мне казалось, что сделать из них нормальных пилотов будет очень сложно. Стараясь придать своим урокам психологический оттенок, я внушал им, что самое лучшее для них – это поднять истребитель на высокой скорости выше облаков, и за полчаса они забудут всю тоску прошедших лет.
Я проработал на этих курсах несколько месяцев. Некоторые из моих учеников так и не смогли больше летать, оставшись на всю жизнь «тихими юродивыми». Пытаться что-то сделать с ними было бесполезно. К счастью, были и другие, в ком бушевала единственная страсть – авиация.
В Нетеравоне в моем распоряжении, как инструктора, было большое количество самолетов различных типов. Пользуясь этим, я получил неоценимый опыт, много летая на всех этих аппаратах, в том числе на «Снайпе» и «Кэмеле», произведенных фирмой «Сопвич»; «F2 Файтер» компании «Бристоль Эйроплейн Ко»; «Эйрко DH-9» авиаконструктора Джефри де Хэвиленда и многих других. На одной из этих машин я установил рекорд высоты того времени, поднявшись на 7000 метров. На всю оставшуюся жизнь это достижение вписано в историю под моим именем.
Но время моего пребывания в Нетеравоне подходило к концу. Русские ученики один за другим заканчивали тренировки, и их партиями отправляли на различные участки фронта в России. Однажды нам объявили, что летная школа закрывается. Я, как инструктор, мог выбрать любой фронт, на котором хотел бы воевать, и я отдал предпочтение Южному, где командовал генерал Деникин.
В Лондоне я явился к генералу Ермолову и с его помощью получил билет на пароход, следовавший в Новороссийск. Ценный груз на его борту состоял из танков, самолетов, оружия и снарядов для вооруженных сил Юга России. Я уезжал из Англии со смешанным чувством. Возможно, моя нога уже никогда больше не ступит на эту землю. Я полюбил англичан, которые проявляли готовность прийти на помощь человеку, даже если он иностранец и к тому же в их глазах выглядел весьма странной личностью.
Путешествие прошло без приключений. Во время промежуточной стоянки в Константинополе просочились слухи о поражении деникинской армии и взятии Новороссийска большевиками. Это печальное известие не внесло никаких изменений в наши планы, и мы получили приказ с максимальной скоростью продолжать движение. Директиву мы, разумеется, выполнили, но у многих сложилось мнение, что эта авантюра может стоить нам головы.
Я был приятно удивлен, когда на пристани, к которой причалил наш пароход, встретил своего старого друга Липского, работавшего переводчиком в британской военной миссии.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он.
Я рассказал ему о своей жизни за последние месяцы и о своих планах на будущее. По мере того как я говорил, его лицо приобретало все более серьезное выражение.
– Иван, послушай моего совета: беги отсюда как можно скорее! – сказал он.
Мне приказали явиться в Управление авиации вооруженных сил Юга России, которое находилось в Екатеринодаре, за 200 километров от меня. Хотя Новороссийск все еще оставался под контролем белых, я понимал, что город не сможет долго продержаться. Красные должны были вот-вот захватить его, и войска Деникина уже отступили далеко вглубь страны, чтобы перегруппироваться для последнего решительного удара.
Поскольку нам с Липским не удалось обсудить мои дальнейшие планы, мы договорились встретиться вечером у одного из наших общих друзей.
На вокзале я пытался узнать расписание поездов до ставки Деникина, но никто не мог дать мне точную информацию. Оставив свой чемодан в купе, я отправился на встречу с Липским. Когда я пришел по указанному адресу, оказалось, что Липский уже обсудил мою ситуацию с хозяином квартиры, неким П., который готовился на следующее утро вместе с женой и ребенком отправиться в Константинополь. Мы с П. вместе учились в летной школе в Петрограде и доверяли друг другу.
Друзья пришли к выводу, что мне необходимо немедленно бежать в Константинополь. Поскольку получить визу для меня было невозможно, единственным вариантом оставалось въехать в Турцию нелегально.
П. сказал: «Посмотрим, не поможет ли нам один мой знакомый офицер».
Мы нашли этого офицера за бутылкой водки с полковником Г., который занимался отправкой лошадей в Константинополь. Г. уже был в хорошем настроении, и мы вместе выпили еще несколько стаканчиков. В процессе этой «церемонии» полковник пообещал, что найдет для меня способ покинуть страну, кишащую большевиками и иностранными шпионами. По его словам, перед отплытием все корабли тщательно обыскивались. Спиртное вдохновило нас на различные идеи, но мы остановились на том, что лучше всего спрятаться среди лошадей. Мне оставалось только забрать свой багаж с вокзала, в котором находились очень важные для меня бумаги.
На станции никто все еще не знал, когда отправится поезд. Пути были заблокированы отступающими войсками Деникина.
Совесть говорила мне, что я должен остаться здесь, в моей стране. Но разум подсказывал, что это безумие. Что мне делать? В одиночку я не мог внести необходимый вклад в укрепление Белой армии. Смерти я не боялся, но и умирать не хотел. Разве можно что-либо противопоставить полчищам мужиков, которые рвутся к югу под знаменами революции?
В безлюдной гавани портовый маяк мигал, как большой рубин на фоне темно-синего неба. Прямо передо мной медленно садилось солнце. Позади над горизонтом вставала белая луна. Я в последний раз оглянулся, чтобы запомнить этот пейзаж.
Очень сложно описать мои мысли в тот вечер. Два года назад мы втроем бежали от смерти, мечтая о жизни и свободе. Зная, что покидаем Родину, мы не испытывали ностальгии. А теперь, когда я только на один день вернулся в Россию, стала понятна безысходность всего происходящего. Любуясь огнями Новороссийска, я представлял, что за каждым светящимся окном сидит семья за ужином, и меня пронзила мысль, что многие страдания в этом мире забываются, но желание изгнанника вернуться домой становится тем сильнее, чем меньше надежды на это возвращение.