Позже я узнал о болезни Марго и о том, как она разыграла комедию, чтобы не создавать мне лишних сложностей во время выполнения задания. В то утро, когда мы отправлялись в Батавию, она уже чувствовала себя плохо и страдала от боли. Как только я взлетел на «Пеликане», она попала в больницу.
Когда Плейсман узнал о случившемся, он хотел немедленно отозвать меня, но Марго категорически воспротивилась этому, потребовав сохранить все в тайне от меня. Она полагала, что сообщит мне все, когда я вернусь, и не хотела подвергать опасности рекордный перелет. Во время рейса «Пеликана» все осведомленные лица обходили эту проблему молчанием. Несомненно, эта женщина тоже внесла свой вклад в развитие авиации. Если бы она сказала хоть слово, меня бы немедленно отозвали. Она была ангелом, который нес на своих крыльях наш самолет.
Отдохнув, я почувствовал себя совершенно окрепшим.
Той ночью я словно родился заново. Я стал героем и уже не мог принадлежать только себе. Эта роль вызывала у меня очень странные чувства, особенно когда я видел, как прохожие замедляют шаг, обращая на меня внимание: «Вон идет Смирнов!»
Милостью королевы нас четверых возвели в рыцари ордена Оранских-Нассау, и эта награда заняла почетное место среди других моих отличий.
Часть 3Вторая мировая война
Глава 26Третий Рейх с высоты птичьего полета
Я хорошо помню Германию еще со времен Первой мировой войны. Когда я летал над ее просторами, мне казалось, что в воздухе постоянно звучит один и тот же жалобный мотив, который постепенно превращается в угрожающий хор: «Мы остались ни с чем! У нас ничего нет! Эти французы! Эти англичане!»
Общеизвестное немецкое высокомерие в те времена исчезло без следа. Люди были подавлены, измучены и едва живы. В присутствии иностранцев они вели себя униженно, услужливо, почти рабски, стараясь вызвать симпатию.
Но вот наступил 1933 год. Мир был поражен решением старика Гинденбурга назначить Гитлера рейхсканцлером[74]. Журналисты с энтузиазмом обсуждали невероятное возвышение скромного австрийского капрала. Нацистские подразделения, одетые в военную форму, пришли к власти. Сначала они направили свою злобу на внутренних врагов. Но вскоре началась огромная работа по превращению Третьего рейха в один огромный арсенал.
Трудно поверить, но с высоты птичьего полета можно было шаг за шагом наблюдать за драмой, последовавшей за приходом Гитлера к власти, которая завершилась самоубийством целого народа. Мне кажется, что все происходившее в Германии более ярко бросалось в глаза тем, кто смотрел на нее сверху, чем тем, кто находился на земле.
Новые немецкие власти, набирая силу, опирались на масштабное развитие военной авиации, неутомимо покрывая страну густой сетью аэродромов. Когда я после небольшого перерыва вновь летел над Германией, меня удивили огромные перемены, произошедшие за столь короткое время. После приземления к моему удивлению добавилось и неприкрытое чувство страха. Мальчики в униформе сновали вокруг самолета, задавая тысячи вопросов. Повсюду работали авиашколы, где обучали полетам на планерах.
В народе просыпались опасные настроения. Фанатичная вера овладела тысячами людей. Не осталось и следа от былой подавленности, заискивания и желания завоевать симпатию. Все держались предельно вежливо, рассыпаясь в любезностях, но уже явственно различалось возрождение типичного диктаторского стиля немецкого поведения.
Международное сотрудничество прекратилось. Авиазаводы перешли на выпуск «Юнкерсов» и «Фокке Вульфов»[75] – больших и быстрых машин. Ранее практиковавшееся посещение предприятий теперь категорически запрещалось. Специалисты, работавшие в сфере авиации, разговаривали только на общие темы, избегая обсуждения каких-либо деталей. Германия превратилась в страну, полную секретов.
Мир словно ослеп, отказываясь видеть, какие силы здесь концентрируются. Признаки этого становились все более очевидными и вместе с тем угрожающими. Но никто не верил, что немцы смогут превратить свою искалеченную и разрушенную страну в вооруженного до зубов агрессора, что у Германии хватит на это денег. Гитлера забавляли подобные рассуждения. Он прокладывал не имевшую себе равных сеть скоростных автомобильных дорог, способных обеспечить массовые перевозки; возводил гигантские здания, которые могли стать потенциальными казармами; по всей стране строились аэродромы.
Владелец британского авиазавода Хэндли Пейдж не сомневался, что Германия готовится к войне. Он рассказал мне о своей попытке посетить фабрику Юнкерса. Каким-то чудом его просьбу удовлетворили, но он ничего не увидел. В цеху стояла машина, предназначенная для полетов в стратосфере, которая находилась еще в стадии испытаний. К этому опытному образцу его не подпустили. Когда сэр Хэндли Пейдж выразил желание более внимательно рассмотреть этот крайне заинтересовавший его аппарат, сопровождавшие его сотрудники вежливо и галантно, но вполне недвусмысленно дали понять, что делать этого не следует, так как эта машина – якобы всего лишь игрушка, предназначенная для развлечений.
По всей стране развернули полигоны, на которых проходили испытания новейших разработок Круппа[76] – мощных пушек с большой дальностью стрельбы. Над этими территориями запретили полеты. На карте Германии стало появляться все больше таких запретных зон. Кроме стрельбищ и полигонов, закрыли воздушное пространство над нефтехранилищами и прочими непонятно почему засекреченными объектами.
Немцы стали с очевидным недоверием относиться к иностранцам. В те годы мне часто удавалось беседовать с германскими ветеранами Великой войны[77], которые всегда проявляли радушие и вели себя очень дружелюбно. Но если речь заходила о современной политике, разговор сразу сводился к нескольким ничего не значащим фразам, а потом они закрывались, как морские раковины. Иногда я замечал, что знакомые мне старые летчики внезапно пропадали куда-то на целый месяц. Во время следующей встречи они так объясняли свое отсутствие: «Я инструктировал молодых пилотов».
С неуклонной целеустремленностью росла коммерческая экспансия, которая должна была возвысить Третий рейх не только в военном, но и в экономическом плане. Немецкая компания – авиаперевозчик «Люфтганза» – бурно развивалась, осваивая новые маршруты. Появились рейсы в Таиланд и в Китай, отмечались попытки «Люфтганзы» укрепить свою монополию в Южной Америке. Соединенные Штаты были вынуждены с большим убытком распродавать свои самолетные двигатели в латинских странах, чтобы не допустить туда немецких промышленников. Желание Германии достигнуть доминирующего влияния в ближайших к США странах расценивалось Вашингтоном как явная угроза.
На собственной территории новый режим достиг полного подчинения своего народа. Этому способствовал, например, массовый выпуск пропагандистской литературы.
Однажды я стал свидетелем покорности немцев государственному аппарату. Отдыхая в отеле индийского города Джодхпур, являвшегося одним из пересадочных пунктов по пути из Нидерландов в Батавию, я неожиданно услышал громкую немецкую речь. Из-за тонких стен в индийской гостинице у меня, попросту говоря, не было никаких шансов пропустить разговор в соседнем номере мимо ушей. Я слышал каждое слово. Один голос принадлежал пилоту «Люфтганзы». Он извинялся, аргументируя свое нежелание покидать город. Шла ли речь о плохой погоде или о поломке двигателей, я точно не помню, да это и не важно. Собеседник летчика – представитель авиакомпании, вероятно, как и почти все немцы, работавшие за границей, являлся фанатичным нацистом. Он настаивал: «Ради фюрера и Родины ты должен это сделать!» И пилот полетел! Это свидетельствовало о том, насколько сильным основанием при принятии решений стало чувство ответственности перед Родиной и фюрером.
Я привел здесь безобидный пример, но в реальности контроль и доносительство в Германии того времени были настоящим кошмаром. Система слежки за гражданами была отлажена идеально. Мне довелось лично столкнуться с этой жесткой системой.
Когда голландская торговая делегация собралась отправиться в Москву на самолете «Королевской воздухоплавательной компании» (KLM), директор Альберт Плесман вызвал меня:
– Иван, это дело для тебя. Ты говоришь по-русски, и твое присутствие может значительно упростить задачу.
– Хорошо, – ответил я, – но только если эта поездка не создаст для меня дополнительных сложностей.
Мы решили предварительно прояснить ситуацию. Во время рейса с посадкой в Берлине я обратился в штаб-квартиру «Люфтганзы» с просьбой организовать мне визит в Посольство СССР. При себе я имел приказ моей авиакомпании и письменное подтверждение необходимости такой встречи. Мне немедленно оказали помощь, позвонив в советское дипломатическое представительство.
Когда в назначенный час я направился к большому зданию на улице Унтерден Линден, за мной, как тень, последовал какой-то человек. Я остановился у красивой резной двери, а мой сопровождающий замер за моей спиной на небольшом расстоянии. На мой звонок открылось маленькое окошечко, и меня спросили, что мне угодно. Я объяснил, что прибыл на встречу с секретарем посла, и меня провели к этому дипломату. Шпик остался ожидать на улице.
Секретарь, довольно молодой мужчина, разговаривал со мной по-русски:
– Я хотел бы получить разрешение посетить Москву в качестве пилота голландской торговой делегации. С 1929 года я – подданный Нидерландов, и меня хотят включить в состав делегации, так как я знаю русский язык.
Мой собеседник, похоже, не совсем меня понял:
– Я дам вам анкету, которую необходимо заполнить, – вежливо сказал он и назвал отдел, занимающийся подобными вопросами.
– Эти бумаги я мог бы получить и без вашего содействия, – ответил я и рассказал ему о моей службе в качестве военного летчика в русской авиации и о том, что происходило со мной после революции.