[125] и тщательно замаскировать его. Преодолев расстояние в сто километров, я добрался до цели примерно в половине седьмого утра. Там я укрыл машину пальмовыми листьями и зелеными ветками, а затем еще до восхода вернулся в Бандунг.
Меня ожидали долгие и мучительные часы ожидания. Я бесцельно бродил по аэродрому в ожидании нового приказа. Небо затянуло тучами, стояла утомительная жара, вдали гремел гром – все говорило о том, что вот-вот начнется проливной дождь с грозой. Наконец пришло указание отправляться на «Дугласе»[126] в Австралию – последний рейс из Бандунга. В таких условиях было нелегко решить, кто станет моими пассажирами. Кому можно разрешить отправиться в путь по такому опасному маршруту?
Австралия остро нуждалась в квалифицированном персонале, который мог бы вести войну против японцев в воздухе. Не оставалось сомнений, что судьба этого огромного Тихоокеанского региона должна решаться именно с помощью авиации. Летчики, механики и радиотелеграфисты в данный момент становились дороже всех сокровищ Индии. Именно поэтому в списке наших пассажиров оказались военнослужащие военно-воздушных сил Нидерландской Индии – лейтенант Д. Хендрикс, сержанты Г.Д. Бринкман, Л.Х. ван ден Бург и Х.Х. Герритс, авиатор резерва П.А. Крамерус, а также служащий компании KNILM Х. ван Ромондт.
В салоне оставалось еще одно свободное место. После тщательного обдумывания мы взяли с собой молодую женщину, госпожу Ван Тейн, чей муж, сержант авиации, уже служил в Австралии, и их полуторалетнего сынишку. В качестве груза на борту разместили запчасти для самолетов и радиостанции, предназначенные для компании KNILM в Австралии.
Я решил стартовать в полночь, так как утром ожидали большую атаку японцев. Если повезет, к моменту налета я окажусь уже достаточно далеко отсюда. Однако плохой прогноз погоды пытался разрушить мои планы. Нам предстояло пробиться сквозь грозовые тучи на несколько сотен миль. Тем, кто знает тропики, хорошо известно, что это означает. К тому же следовало обогнуть близлежащие горные вершины. Эти перспективы, впрочем, не изменили моих намерений – каждый из нас хотел улететь отсюда как можно скорее.
За окнами бушевала гроза, и молнии время от времени пронзали темноту, освещая летное поле и окружающие постройки. В зале ожидания некоторые пассажиры дремали, а другие нервно расхаживали, отмеряя шаги.
Особого комфорта ожидать не приходилось – в нашем салоне не было кресел. Далеко за полночь поступил сигнал готовиться к взлету. Я поднялся в кабину, где уже находились члены экипажа: второй пилот, бортмеханик и радист. В салоне разместились пассажиры, которые также испытывали беспокойство и тревогу.
Минуты тянулись медленно. Из-за сильного ветра самолет раскачивался, и тормозные колодки с трудом удерживали его на месте. Когда разрешили взлет, я запустил моторы. Неожиданно по кабине и пассажирскому салону пробежал порыв ветра. Со второго пилота сорвало фуражку, которая ударилась о лобовое стекло.
Я обернулся и увидел, что кто-то открыл дверь. Поднявшись на борт, какой-то человек торопливо направился к нам. Что могло случиться? Посетителем оказался официальный представитель KNILM. Он наклонился и проорал мне в ухо: «Вот пакет. Спрячь его хорошенько, он очень ценный. В Мельбурне о нем справится человек из Банка Содружества Австралии[127]. Береги его, Иван».
Я мельком осмотрел пакет размером примерно 25 на 10 см и увидел, что он весь покрыт сургучными печатями. Сначала я хотел бросить его где-нибудь в кабине, но представитель настойчиво повторил, что содержимое этого свертка имеет исключительную ценность. Пришлось спрятать его в сейф, положив рядом с моей сумкой, где хранились важные документы.
Без четверти час машина наконец помчалась вперед. Все трудности не могли раствориться и бесследно исчезнуть в один момент. Нам еще предстояло избежать встречи с японскими истребителями, уклониться от грозы и обогнуть в полной темноте высокие горные пики.
Первоначально наиболее реальную опасность для нас представляла плохая погода. Наш «Дуглас» болтало, как шлюпку в открытом море, и мне в кабине приходилось непрерывно корректировать дикие скачки аппарата. Мощные удары вихря следовали один за другим, а потоки дождя полностью закрывали обзор. Я забрался на большую высоту и старательно держался курса, нанесенного пунктиром на карту. То, что нам успешно удалось проскочить горный хребет, стало понятно, когда через пару часов в разрывах плотной массы облаков удалось рассмотреть далеко внизу бурные воды Индийского океана.
Всю ночь мы пробивались сквозь бесконечную череду гроз. Автоматически я фиксировал в своем сознании звук моторов, работавших без единой нотки фальши, и ни на секунду не упускал из виду бешеный танец стрелок на моих приборах. Полет проходил так же, как и тысяча других. «Дуглас» мчался на далекий аэродром, где следовало совершить посадку согласно расписанию. Однако меня почему-то не покидало странное напряжение.
Взошло солнце, быстро и удивительно, как это бывает в тропиках. Облака приобрели форму и цвет, а вода, плескавшаяся далеко внизу, стала морщинисто-зеленой, покрывшись десятками тысяч серебряных бликов. Ворвавшийся в пассажирский салон яркий свет всех разбудил. Сидевший рядом со мной второй пилот глубоко вздохнул: «День!» В его голосе звучало беспокойство, ведь дневной свет таил в себе большую опасность. Но он с оптимизмом добавил: «Мы уже далеко от Явы». Брум, наше первое место посадки, находился уже близко. Два мощных пропеллера каждую минуту продвигали нас на расстояние четыре километра. И вот взволнованный крик подтвердил, что впереди угадывалась темная неровная полоса на горизонте. Земля! Австралия! Последний рубеж обороны союзников в Тихоокеанском регионе. Здесь мы сможем укрыться от войны, которая всем принесла уже столько горя.
В кабине царила искренняя радость. Теперь спасение казалось таким близким. Все, кроме юной дамы, которая еще спала, вытягивали шеи, стараясь рассмотреть далекий берег своей новой родины. Один из сержантов-авиаторов взял малыша на колени и показывал ему облака, напоминавшие фигуры великанов или других странных чудовищ. В свете нового дня все казалось таким мирным. Создавалось впечатление, что мы совершаем спокойный полет по ежедневному маршруту.
Но напряжение, не отпускавшее меня ни днем ни ночью, возвратилось с удвоенной силой. Как я уже говорил, при свете дня опасность быть обнаруженными японскими истребителями возрастала. Хотя мы об этом друг другу ничего не говорили, мои товарищи понимали эту угрозу так же хорошо. Члены экипажа мне потом рассказывали, что их так же, как и меня, не отпускало нервное беспокойство.
Прошло еще полчаса, и на горизонте появился австралийский берег. Вскоре мы смогли разглядеть небольшой пляж и сверкающие дюны за белой полосой прибоя. В сотне километров к югу находился Брум, где мы собирались дозаправиться. До посадки оставалось всего сорок пять минут.
Внезапно второй пилот с испугом схватил меня за руку и указал на черный, как сажа, плотный столб дыма, который медленно поднимался с земли примерно в шестидесяти милях к югу от нас. «Что это?» – спросил он. Я сразу понял, что это горел Брум. Вероятно, аэродром недавно стал целью японской воздушной атаки!
Я немного изменил курс. По дыму было легко определить, что пожар охватил нефтяные склады. Нам нужно было сначала разобраться, что здесь произошло. Я приготовился к любым неожиданностям. Радист неутомимо стучал своим ключом, пытаясь установить контакт с аэродромом. Он взволнованно кивнул мне: «Командир, все в порядке. Я получил с аэродрома сигнал. Сообщают, что у них сейчас безопасно, японцы уже убрались, и мы можем заходить на посадку».
Убрались… Куда? Ответ я получил почти в ту же секунду. В поле моего зрения мелькнули три тени – японские истребители «Зеро»[128]! Они летели строем прямо под нами, очень близко. Вероятно, это была часть той группы, что только что атаковала Брум. Скорее всего, они перехватили переговоры нашего радиста с аэродромом и решили, что мы можем оказаться для них лакомым куском.
Я быстро повернулся и крикнул: «Просыпайтесь! Постарайтесь найти безопасное место! Японцы нападают! Попробуем прорваться!»
И тут начался настоящий ад! Они бросились на нас, заходя со стороны солнца. Поверх грохота моторов застучало жуткое стаккато стрельбы. Мне не впервой приходилось участвовать в воздушных боях, и я автоматически потянулся к пулемету, повторяя движения, которые за долгие годы нелегкой службы в военной авиации стали моей второй сутью. Такие навыки не забываются. Однако теперь у нас на борту не было никакого оружия. Единственное, что мог сделать мой «Дуглас», – это нырять и крутиться, как бабочка, пытаясь стряхнуть с себя этих воздушных акробатов. Но такое состязание было неравным. Понятно, что в противостоянии с японскими истребителями мой тяжелый «Дуглас» – все равно, что конь против осиного роя. Неужели ничего не получится сделать?
Огненные стрелы непрерывно пытались пробить нашу машину. Звякнув, разбились стекла иллюминаторов, и из кабины донеслись душераздирающие вопли сраженных пассажиров. Пули безжалостно били в фюзеляж самолета. Ранения получили женщина, ребенок и лейтенант-авиатор. Мою левую руку пронзила острая боль, и я понял, что в меня тоже попали. Секундой позже пуля задела правую руку, а следом обожгло бок. Боковым зрением я увидел яркую вспышку – из левого мотора вырывалось пламя. Инстинктивно я вжался в кресло, хотя это ничем не могло помочь. Удивительно, как странно работает человеческий мозг в такие секунды. «Зато голова цела, – мелькнула у меня мысль; в тот момент это единственное, что вселяло уверенность. – Я сумею посадить машину!»
Послушно начав снижение, «Дуглас» почти вертикально устремился вниз, совершая последнюю отчаянную попытку оторваться от преследователей