Маленький Ван Тейн постоянно бредил. Вскоре он умер. Мы завернули его тельце в парашют и похоронили в песке среди дюн. Печальная церемония, тронувшая нас до глубины души.
Жалкая группа бородатых исхудавших мужчин молча пряталась в тени кустарника. Сказывалась нехватка воды. Мы мучились от духоты по ночам.
Я лежал на спине, уставившись в темноту. Не хотелось думать, что вскоре наступит утро. Море пело свою вечную песню. Странные мысли путались в голове. Если завтра не придет так страстно ожидаемая помощь, то, вероятно, послезавтра для нас уже не наступит. Наши имена лишь включат в списки пропавших без вести. Здесь, на пустынном берегу, больше никогда не прозвучат человеческие голоса, и все останется как прежде, так же будет шуметь ветер, вздыматься дюны.
Утром я вновь предпринял отчаянную попытку заставить шевелиться обессиленных людей с ввалившимися щеками. В частности, я организовал поход вдоль берега, чтобы попытаться найти злополучный пакет. Один из сержантов, который мне не слишком нравился, упрекнул меня, заявив, что нам «не стоит так напрягаться». В душе я был с ним согласен. К чему все это? Наше самочувствие все равно ухудшалось очень быстро.
Вернувшись в лагерь, я задремал. Мне снились холодные озера и прозрачные источники. Я вновь оказался в Швейцарских Альпах, вдыхал покалывающий морозный воздух. Комфортабельный отель, накрытый стол, стаканы и бутылки с изысканными напитками. Я проснулся в испуге, понимая природу этого сна. Во время крушения мы сберегли несколько бутылок виски и женевера, но никто не притрагивался к спиртному. Когда организм нуждается в воде, он ничего другого не принимает. Я облизал пересохшие, опухшие губы и попытался уснуть. Не хотелось ни о чем думать, но как может человек обуздать игру своего воображения? Я вновь впал в забытье. Теперь я представил.
Я проснулся в сумерках. Может быть, мне только казалось, что я бодрствую? В том сумеречном состоянии моей души я верил, что не сплю. Мои мысли перенесли меня в далекое детство, в бескрайние просторы России. Я оказался у родного дома во Владимире, рядом стоял отец, а чуть поодаль играли мои братья и сестры. Вихрь воспоминаний захватил меня, превратившись в странный калейдоскоп картин: военный плац, поезд, который вез меня на фронт, смерть друзей, взрывы гранат, пронзающая боль. Я лежал раненый на нейтральной полосе, надо мной раскинулся свод ночного неба, бесконечно глубокого, давяще черного, бархатного, усыпанного золотыми блестками. Госпиталь. Авиация. Я наслаждался рокотом моторов самолета. Революция. Владивосток, Шанхай, Индокитай, Индия, Египет. Сотрудничество с KLM. Рекорд скорости перелета на дальние расстояния. Слава. Внезапно я пришел в себя. Хотя промелькнувшие образы уже растаяли, удушливая беспомощность, охватившая меня, по-прежнему держала мое сознание в своей железной хватке. Этот гигантский континент почти необитаем и имеет ничтожно малое население. Маленькие города разбросаны на расстоянии сотен миль друг от друга. Как смехотворно ничтожна вероятность того, что наши разведчики смогут спасти и себя, и нас!
Я молча и неподвижно лежал под тентом. У нас закончилась еда, что усугубляло наши страдания. Никто не пытался смотреть в глаза соседу, боясь увидеть там отражение собственного страха. Меня охватило тупое смирение. Я уже свыкся с мыслью, что наши бренные останки найдут здесь вечный покой. Страшили только последние часы перед смертью. Мы мучительно ожидали, когда закончатся наши силы.
Отчего же нам не предпринять последней отчаянной попытки спасти себя? Да, мы должны покинуть это место, даже рискуя заблудиться! Оставался один шанс на миллион. Но человек не должен терять надежды до последней секунды своей жизни! Я посвятил своих товарищей в мой план. Большого восторга эта идея не вызвала, но на энтузиазм я и не рассчитывал, мы потеряли способность ярко выражать свои чувства. Я предложил начать движение следующим утром, до рассвета. Ориентируясь по Луне, мы могли бы пройти большой отрезок пути, пока жара не станет непереносимой.
Что-то удержало меня от того, чтобы немедленно распрощаться с лагерем. Должно быть, само Провидение остановило меня. Наша судьба сложилась бы совершенно иначе, покинь мы берег тем утром.
Весь день 9 марта мы занимались опреснением морской воды. Неисчерпаемые топливные баки самолета безотказно поставляли горючее. Работа шла с торжественной серьезностью, мы хотели взять с собой в наше опасное путешествие большой запас питья. Параллельно велось обсуждение всех положительных и отрицательных сторон предстоящего похода.
Внезапно мне показалось, что вдали шумят моторы самолета. Я приподнялся на локте и уставился в небо, опасаясь увидеть приближающийся японский патрульный гидроплан. Может быть, они послали машину, чтобы осмотреть остатки нашего «Дугласа»? Испугавшись, что эти звуки – плод моих галлюцинаций, я старался хоть что-нибудь разглядеть, надеясь развеять свои сомнения. Ведь своим глазам я пока еще полностью доверял. Со стороны горизонта к нам приближались две черные точки. Их размеры быстро увеличивались и вскоре превратились в два самолета. Рокот моторов сотрясал воздух. Инстинктивно мы поползли в укрытие, каждую секунду ожидая услышать грохот стрельбы. Но когда я оглянулся, то ясно и отчетливо увидел красно-бело-синие круги на крыльях. Королевские австралийские военно-воздушные силы! Это друзья! Наше спасение!
Я вскочил. Другие стали вместе со мной подавать сигналы, забыв о боли и слабости. Машины кружили низко над берегом. Если летчики пытались обнаружить здесь признаки жизни, то мы продемонстрировали их нашим спасителям в избытке. Безумными прыжками мы скакали по песку, размахивая руками и громко крича. Смертельный ужас охватил нас от мысли, что нас не заметят. Даже когда самолеты снизились, мы продолжали свой жалкий танец, исполненный надежды остаться в живых, и остановились лишь тогда, когда песок заклубился под тяжестью падавших пакетов. Затем вниз полетели три письма. Дрожащими руками я схватил первое и прочитал нацарапанную ручкой единственную строчку на английском, которая была для нас дороже всех сокровищ в мире: «Спасательная миссионерская экспедиция прибудет на закате».
Второе письмо, в спешке написанное на большом листе бумаги, оказалось более содержательным: «Спасательная команда вечером будет у вас с провизией и медицинской помощью. Удачи! Мак Дональд. РААФ[131]».
Третье сообщение вызвало улыбку: «Удачи, и чтоб японцам лопнуть! Парень, который сбросил вам эти вещи».
«Эти вещи» – да здесь настоящий магазинный склад!
С трудом попрощавшись с нашими спасителями, мы с радостью принялись разбирать посылки. Как дети, мы радовались, обнаруживая наши сокровища: воду, фрукты, мясо, шоколад и кофе! А здесь еще и сигареты! От счастья у нас даже закружилась голова!
Мы читали и перечитывали присланные сообщения, а затем по очереди, словно нас толкала неведомая сила, выбегали из палатки и возвращались обратно с подозрительно красными глазами. Такова была наша реакция на удивительную развязку нашей бедственной ситуации. Не стесняясь друг друга, мы демонстрировали «нелепую чувствительность» и мягкосердечие, которые так несвойственны мужчинам.
Теперь, спустя годы, вспоминая ту катастрофу и реально оценивая возможные последствия, которых нам посчастливилось избежать, я думаю, что мы вовсе не проявляли излишней сентиментальности. Или я преувеличиваю?
После захода солнца нас ожидали новые неожиданности. Мы собрались за столом, разложив богатые запасы продуктов, и продолжали за едой взволнованно обсуждать все, что случилось в последние часы. Вдруг все подскочили, издав громкий вопль. К нам приближался черный человек с ослепительно белыми зубами – абориген! На едва понятном английском он поприветствовал нас и сказал, что скоро сюда придут двое европейцев, которые хотят вывести нас в обитаемый мир. Неопровержимое подтверждение радостных новостей! Мы рано улеглись спать, освободившись от мрачных мыслей.
Было еще темно, когда кто-то стал трясти меня за плечо. Так как я еще не проснулся, мне стоило немалых усилий осознать, что происходит. Мое замешательство усилилось, когда я понял, что со мной говорят по-немецки. Но через минуту все разъяснилось. Мы разглядели своих спасителей. Один из них – немецкий монах Рихард, прибывший из католической миссии, находившейся в Бигль Бэй[132]. Другой – австралийский унтер-офицер, представившийся нам старшим сержантом Клинчем.
Первоначальная радость быстро уступила место разочарованию. Вера в наше скорое спасение пошатнулась. Дело в том, что Рихард и Клинч добирались сюда пешком. Ни Хофман, ни я не могли пройти более сотни метров. Однако наши спасители настаивали на том, чтобы мы немедленно отправились в путь. «Придется стиснуть зубы, – уговаривал сержант. – Идти недалеко, не более трех миль. Там вас ждут лошади». «Да нет, вовсе не три, а всего лишь две мили», – уточнил монах. К нам постепенно вернулось мужество.
Мы отправились в четыре часа. Луна скупо освещала наш путь, но наши провожатые отлично знали дорогу. Я, стиснув зубы, с трудом шагал по неровностям и липкой грязи, надеясь, что страдания продлятся недолго. О том, чтобы идти быстрее, не моглобыть и речи. Хофман, мой второй пилот, чувствовал себя не лучше.
Позднее мне удалось восстановить последовательность событий тех дней. Ван Ромондт и его товарищи считались в нашей группе самыми крепкими. Но на деле оказалось, что это не совсем так. Видимо, лишения значительно ослабили этих людей. Сложное путешествие стало серьезным испытанием для их выносливости. Экспедиция шла вперед и только вперед, вглубь страны, но никто не мог гарантировать, что они встретят людей в этих забытых местах. Возвращение к самолету означало бы верную смерть. Прошло трое суток с того момента, как они покинули берег. Их теперь отделяло от нас большое расстояние. Путники боролись с искушением сбросить тесную обувь, но хорошо понимали опасность раскаленной почвы. Взятый с собой запас питьевой воды был опустошен до последней капли, хотя они нечеловеческими усилиями воли сократили ее расход до немыслимого минимума. Настроение у четырех вспотевших и запыхавшихся после очередного изнуряющего ночного перехода мужчин было совершенно подавленным. Когда они искали укрытие, чтобы в разгар дня спастись от палящего со