Прошу вагонов. Говорит: нет. А я знаю, что на соседнюю дорогу даёт. Это он делает мне в пику, чтобы подвести меня и потом сказать, вот какой я нерасторопный. Поругались. Звонил Хрулёву, а тот ссылается на Кобулова, который всё взял на себя.
Как назло, начались заносы. Мои планы начали срываться. Поехал сам на станцию наводить порядок. Оказалось, что на станцию подали вагоны, но нет войск. Я к Рокоссовскому, почему срывает план, который мы вместе утвердили. Клянётся, что все идет по плану.
Попросил ещё подкрутить командующих армиями и дивизиями, чтобы не срывали и вовремя подводили войска. С большими мучениями уложился в срок. Войска были отправлены под Курск.
Только отправились последние эшелоны, как получил телеграмму из Москвы: немедленно вылететь в Краснодар, и там будут даны дальнейшие указания. Это был уже март месяц.
В Краснодаре в УНКВД узнал, что вызваны командующие армиями Северо-Кавказского направления, которые собираются на вокзале. Туда прибывает член ГОКО Берия.
Поехал на вокзал. Увидел — военные «виллисы» стоят. Пошёл туда, стоит поезд и два вагона. Около них генералы, когда подошёл поближе, то увидел знакомых: И. Е. Петров, И. И. Масленников, командующий 18 армией Леселидзе, 9 армией Гречкин, генералы Мельник, Коротеев, Гречко* — 56 армия.
Поздоровался. Спрашиваю: зачем собрались? — Не знаем. — Они начали у меня спрашивать, а я тоже не знаю. Затем увидел охранника Саркисова*, подозвал и говорю, для чего нас вызвали. Он ответил: сейчас вызовут.
И действительно, нас всех пригласили в салон вагона, где с нами общим кивком поздоровался Берия и справа от него стоял полковник с рыжими усами. Сели.
Берия сказал, что он послан ГОКО организовать наступление войск, для того чтобы вышибить немцев с Таманского полуострова[161]. Заслушал командующих, кто как это думает выполнить. Потом, обратившись к Гречко, спрашивает: ну как т. Гречко, успех будет, если так организовать. Встал генерал-лейтенант Гречко А. А., командующий 56 армией, высокий, худой и говорит по-украински, улыбнувшись: «Не знаю, чи будет, чи ни».
Берия хмуро надвинул пенсне на нос и ничего не сказал. Затем он объявил, что командовать группой войск, которая будет обеспечивать наступление на Таманском полуострове, назначается И. Е. Петров, и далее добавил: для координации действий двух армий Мельника и Коротеева выделяется зам. НКВД Серов[162]. Можете разъезжаться и приступать к организации. Сидевший усач-полковник всё записывал.
Когда мы вышли из вагона, Гречко у меня спрашивает: ты не знаешь, кто этот полковник, я ответил — нет. Затем вышел Саркисов, и я спросил у него. Он ответил, что это полковник Штеменко, ведёт Северо-Кавказское направление[163]. Ну, после этого «инструктажа» мы разъехались.
Поздно вечером я был уже у командующего Мельника. Посоветовались, как будем действовать, и около часу ночи я собрался на отдых, вдруг звонок по ВЧ. Я подошёл, так как телефонист сказал: из Краснодара просят Серова.
В трубке голос Берия: сейчас же вылетай в Краснодар и приезжай ко мне. Я говорю, ночью меня ПВО собьёт. Ну, а когда? Я говорю, с рассветом. Потом спросил, надолго ли? Так как тут я был только у т. Мельника. В ответ услышал: с рассветом будь у меня.
Утром в 7 часов я уже стоял возле вагона. Вышел Саркисов, позвал. Там Берия в одной нижней рубахе, сухо поздоровавшись, сказал: вылетай сейчас же в Москву. Звонил Сталин, там неприятность, но не сказал, какая[164].
Я сказал «хорошо» и вышел. Поехал на аэродром, где находились мои лётчики, и через полчаса вылетел.
Когда прилетел в Москву, так народ даже не узнал, как за это время всё изменилось. Радость. Ликование. Немцы повсеместно отступают. Правда, дают частенько бой, но немец уже стал не тот, как в 41 году.
Правда, нужно сказать, что и солдаты стали не те. Обстрелянные, с опытом. Солидные. Уже отличишь старослужащего от недавно призванного.
Допрос Паулюса
На днях ко мне заходил Василий Сталин, правда, не в первый раз. В начале войны он был у меня сразу по окончании авиаучилища в чине капитана. Командовал эскадрильей где-то под Москвой и просил поставить ему правительственный аппарат ВЧ. Я ему разъяснил, что не положено, так как даже у командующих армиями пока ещё не у всех имеется ВЧ[165].
Затем он несколько раз еще заходил по разным вопросам, в том числе, ходатайствовал за какого-то особиста, «очень умного парня». Я его направил к Абакумову.
На этот раз пришёл В. Сталин тоже просить ВЧ ком<анди>ру авиадивизии. Василий командует уже авиаполком. Я опять отказал.
В. Сталин производил впечатление неуравновешенного человека, чувствовавшего, что все ему угождают, и он этим пользовался.
Прошло несколько дней. За это время я слетал на Южный фронт. На Южном фронте разбирал вопрос о начальнике особого отдела фронта Зеленине, который, используя право Военного Совета фронта награждать подчинённых орденами за подвиги на войне, выпросил у членов Военного Совета фронта орденов и медалей и наградил сначала свою ппж-машинистку, а потом, когда поползли об этом слухи, то раздал ордена и медали и другим машинисткам и сотрудникам, которые близко фронта не видели. Когда я потребовал объяснения, то он как баран моргал глазами и не мог ничего сказать в своё оправдание[166].
Вернувшись в Москву, мне приказали выехать в Суздаль и допросить фельдмаршала Паулюса, который с группой пленных офицеров содержался в Суздальском монастыре, который превратили в лагерь для военнопленных[167].
Когда ознакомился с расположением военнопленных и поговорил с немецкими офицерами, то выяснил, что некоторые подлецы все еще Сталинградское поражение рассматривают как частичный неуспех гитлеровских войск. Настроены враждебно.
Затем я пришел в комнату, где был размещен Паулюс с адъютантом — полковником[168].
Паулюс хотя и настроен мрачно, но рассуждает здраво, говоря о том, что он дрался, как подобает солдату, и, когда Гитлер требовал быстрейшего продвижения войск его армии, он ему докладывал, что тылы у него не подтянуты, боеприпасов недостаточно и т. д. Однако несмотря на это Гитлер требовал наступления.
Паулюс, как он говорил, не раз доносил, что надо подтянуть тылы, и просил помочь войсками и техникой, так как создаётся тяжелая обстановка и угроза окружения Советскими войсками, однако никакой помощи он не получил, и вот результат — как он закончил.
Говорили мы с ним об обстановке на других фронтах, в чем он проявил интерес, так как он сказал: «отстал от жизни».
Я ему сказал, как у нас хорошо пошли дела под Москвой и на других фронтах, и сказал, что участь немецких войск будет та же, что и под Сталинградом. Паулюс улыбнулся, но ничего не сказал[169].
Я даже грешным делом подумал, что он иронически принял мое сообщение, но потом после некоторой паузы сказал, оживившись: «Г-н генерал, я с вами согласен, что немецкой армии не выстоять против Красной Армии, но вы подумали, что будет дальше у вас. Ведь вы по окончании войны, после победы над Германией, поссоритесь со своими союзниками, а может быть и подерётесь».
Я не ожидал такого мудрого заключения Паулюса, но, сделав спокойный вид, спросил, почему он пришёл к такому выводу. Он так же спокойно мне сказал: «У вас с союзниками разный социальный строй, разные взгляды на жизнь, и никогда эти взгляды не совпадут». Пожалуй, он прав.
На следующий день меня вызвали в Москву, и там и писал записку о встрече с Паулюсом.
Поездка на фронт со Сталиным
В августе 1943 года меня вызвал в Кремль Верховный Главнокомандующий Сталин. Примерно в 3 часа ночи, когда я явился, он посмотрел на меня, улыбнулся, затем, поздоровавшись, сказал:
«Я собирался ехать на Западный фронт к Соколовскому и на Калининский к Еременко, с тем чтобы ознакомиться на месте с дальнейшими наступательными действиями войск и подтолкнуть Ерёменко к более активным действиям»[170], — и далее продолжал:
«Руководство охраной и организацией поездки возлагается на вас. Весь маршрут по фронтам я скажу вам потом. Сейчас надо вам выехать в Гжатск и подготовить домик для ночлега и место, где кушать. Завтра утром встречайте наш поезд. Всё ясно?» Я говорю: ясно.
И далее добавил: «об этом никто не должен знать, в том числе и начальник Управления охраны генерал Власик»[171].
Я повернулся и ушёл. Захватил на работе походный чемодан и выехал на машине в Гжатск. Со мной были адъютант Тужлов и шофёр Фомичёв*.
Приехал в Гжатск. В городе пусто. Его недавно освободили от фашистов. Кое-где появляются женщины с детьми и старики. Мужчины все были призваны в армию, как только освободили город.
Присмотрел на окраине небольшой домик, кругом деревья. В домике оказался работник НКВД. Спрашиваю, с миноискателем прошлись? Отвечает, да. Затем пошутил, что дом реквизируем на день, и вместе с ним стали наводить порядок, и приказал подключить телефоны ВЧ-связи.
Затем поехал на железнодорожную станцию. Спрашиваю начальника, имеются ли брошенные немцами мины, снаряды, гранаты. Ответил — есть. Затем я пошёл по полотну. Отойдя с полкилометра, обнаружил снаряды, брошенные около рельс, а чем дальше шёл, тем больше попадалось немецких снарядов разных систем. Тут же валялись и заряды с порохом.
Быстро вернулся на железнодорожную станцию. Связался с Москвой и передал начальнику транспортною управления НКВД, что надо принять меры по уборке боеприпасов, так как движение поезда небезопасно. Начальник Управления отвечает: везде, где немцы отступают, полно брошенных боеприпасов. Вижу, что его не проймёшь, и я прек