Пеньковский Олег ВладимировичЗаписки из тайника
Оценка издательством событий и фактов, изложенных в книге, может не совпадать с позицией автора.
За сведения и факты, изложенные в книге, издательство ответственности не несет.
От редактора
Текст этой книги основан на трех документальных источниках: на записках самого Пеньковского в том виде, как они были доставлены из Советского Союза; официальном отчете о процессе Пеньковского — Винна, опубликованном Издательством политической литературы (Москва, 1963 год), а также на сообщениях прессы и материалах дискуссии, связанных с арестом Пеньковского и судом над ним, которые появились в Европе, в Соединенных Штатах и даже в Советском Союзе. Кроме того, я располагал информацией, полученной в результате продолжительных бесед с Гревиллом Винном. Тем не менее, в интересах связного изложения, я воздержался от цитирования этих источников в своих преамбулах к главам книги. Что же касается других источников, к которым приходилось прибегать, то они специально отмечены сносками. Там, где в повествовании Пеньковского встречались незнакомые термины или имена, я давал подстрочные примечания.
В вопросах, касавшихся принципов и методов работы советских разведывательных служб, а также специальной терминологии, я полагался на Петра Дерябина, который в свое время был офицером советской разведки. Именно Дерябину были переданы записи Пеньковского, тайно вывезенные из Советского Союза, — и он сразу же оценил их значение. Дерябин не только перевел их, но его оценки и рекомендации содействовали успешной подготовке рукописи к печати. Он оказал большую помощь в составлении подстрочных примечаний и других сопроводительных материалов.
Фрэнк Гибни
Предисловие к книге
11 мая 1963 года в небольшом, до предела заполненном зале судебных заседаний Верховного суда СССР в Москве 44-летний офицер Советской Армии Олег Пеньковский, полковник военной разведки, был приговорен по обвинению в государственной измене к смертной казни через расстрел. Он обвинялся в тяжком преступлении против Советского государства — шпионаже в пользу Соединенных Штатов и Великобритании. Привлеченный к суду по этому же делу Гревилл Винн, английский бизнесмен, был приговорен к длительному сроку тюремного заключения как его «связник».
На процессе полковник Пеньковский фигурировал как «полковник артиллерии в запасе», занимавший должность «гражданского служащего» в штате Государственного комитета по координации научно-исследовательских работ при Совете Министров СССР. В компетенцию комитета входило планирование технологического развития советской экономики и как часть его функций — руководство всеми научно-техническими связями с зарубежными странами. По свидетельству советских прокуроров, информация, которую Пеньковский передал на Запад, касалась, главным образом, экономических и технических вопросов и лишь в самой минимальной степени содержала сведения секретного военного характера. Однако сам текст обвинительного заключения разоблачал эту ложь, так как содержал формулировки такого, например, типа: «Совершенно секретная информация… отчеты и документы особой важности… экономического, политического и военного характера, а также касающиеся секретных разработок в области космоса… советских войск в Германии… мирного договора с Германией…», «Список генералов и офицеров… командный состав сил противовоздушной обороны… личные фотографии на документы военного руководства… новая советская военная техника… материалы по атомной энергетике, ракетной технологии и исследованию космоса…» и т. д.
Открытый суд над Олегом Пеньковским длился всего четыре дня, и в его подготовке явно чувствовались следы спешки. Тем не менее он вызвал бурный поток публикаций в советской прессе. Буквально все советские газеты процитировали гневное выступление военного прокурора генерал-лейтенанта А.Г. Горного: «…Обвиняемый Пеньковский — отступник, карьерист, морально разложившаяся личность, который, став на путь измены и предательства родины, оказался на службе у империалистических разведслужб». Государственное издательство выпустило стотысячным тиражом стенограмму заседаний суда для распространения среди партийного руководства на местах, в военных и государственных учреждениях. Восемь английских дипломатов и пять американских были скопом объявлены персонами нон грата в СССР, якобы связанными с деятельностью Пеньковского.
На Западе процесс Пеньковского и Винна ненадолго привлек внимание прессы — главным образом потому, что британский подданный Винн был приговорен к заключению в советской тюрьме. Лишь несколько особо проницательных журналистов уловили связь между не особенно заметной, но, очевидно, ощутимой принадлежностью Пеньковского к советскому истеблишменту — только самым доверенным должностным лицам разрешалось поддерживать официальные связи с иностранцами и зарубежными организациями — и тем фактом (среди прочих), что вслед за разоблачением Пеньковского последовал целый ряд перемещений и отставок в командном составе Советской Армии, включая и массовый отзыв атташе из зарубежных представительств.
Ни пресса, ни общественность на Западе не получили никаких разъяснений от американских и британских разведслужб, на которые, как можно было предположить, работал Пеньковский. Как подводные лодки времен войны, они соблюдали «режим молчания».
Тем не менее за плотной завесой молчания и безразличия кроется история об удивительном человеке и о еще более удивительных последствиях его поступка, о чем, наконец, можно рассказать. Ибо полковник Пеньковский отнюдь не был заурядным агентом, передававшим полезные сведения о военном и экономическом положении СССР. Его деятельность в пользу Запада по своему масштабу и необычности является самой экстраординарной разведывательной операцией столетия.
Олег Пеньковский в одиночку взломал систему безопасности государства, больше всех в мире озабоченного ее укреплением. Важность работы Пеньковского подтверждается теми мерами, которые были приняты сразу же после его ареста: некий Главный маршал Советского Союза был снят со своего поста и понижен в звании; глава советской военной разведки генерал Иван Серов переведен на другое место работы, а затем понижен в звании; примерно триста офицеров советской разведки были немедленно отозваны в Москву из дипломатических представительств за рубежом.
С апреля 1961 года до конца августа 1962-го Пеньковский снабжал Запад самой оперативной, чрезвычайно важной информацией о сокровеннейших политических и военных секретах Советского Союза. Те шестнадцать месяцев, в течение которых он, так сказать, функционировал, пришлись на самый пик напряженности в отношениях между Хрущевым и новой администрацией Джона Ф. Кеннеди. Возможно, историки в будущем оценят это время как самое «холодное» во время «холодной войны». Именно в тот период, когда в силу необходимости пришлось прервать разведывательные полеты над Советским Союзом самолетов «У-2», Пеньковский поставлял сведения и о новых тенденциях советской политики, и о степени боеготовности советской военной машины на тот момент, что существенно подрывало естественные преимущества СССР, гарантированные секретностью военных данных и скрытностью советской дипломатии. Не следует забывать, что 1961 год был годом, когда встал вопрос о Берлинской стене. Хрущев не уставал повторять, что готов в случае необходимости решить берлинский вопрос военной силой и подписать мирный договор с Восточной Германией. Весь 1962 год был ознаменован берлинским кризисом и отправкой на Кубу советских ракет дальнего радиуса действия; это был год предельно опасного балансирования на грани войны, закончившегося лишь в октябре 1962 года.
Тем не менее «Записки» Пеньковского публикуются отнюдь не для того, чтобы ухудшить отношения с Советским Союзом или подорвать взаимопонимание между двумя народами, которое так необходимо в наш ядерный век. Книга эта предназначена не для
тех, кто считает, что между двумя сообществами должно существовать или полное «взаимопонимание», или столь же всеобъемлющая враждебность. Она написана для тех, кто хочет реалистически оценить огромнейшую проблему, все еще стоящую на пути сближения с русскими, а также прогресс, достигнутый в этом направлении.
Эдвард Крэнкшоу Фрэнк Гибни
Глава IСИСТЕМА, В КОТОРОЙ Я ЖИВУ
Меня зовут Олег Владимирович Пеньковский. Я родился 23 апреля 1919 года на Кавказе, в городе Орджоникидзе (бывший Владикавказ) в семье служащих; по национальности я русский, по профессии — офицер военной разведки в звании полковника; имею высшее образование и являюсь членом Коммунистической партии Советского Союза с марта 1940 года; я женат, и на моем иждивении находятся жена, дочь[1] и моя мать; никогда не привлекался к суду по политическому или уголовному обвинению; имею тринадцать правительственных наград: пять орденов и восемь медалей; живу в Москве, на набережной Максима Горького, дом 36, квартира 59.
Я начинаю эти записи в надежде объяснить и мои мысли по поводу той системы, в которой живу, и причины, по которым выступил против нее.
Я хотел бы, чтобы люди на Западе прочитали то, о чем я пишу, ибо они смогут многое уяснить для себя на основе моего опыта. Я имею возможность разоблачить жульничество и обман Хрущева с помощью фактов и неопровержимых доказательств, которыми располагаю. Мне больше, чем многим другим, известно о его планах и политике. И полностью отдаю себе отчет в своих намерениях — я прошу поверить в мою искренность, в мое искреннее желание посвятить себя реальной борьбе за мир.
Приступая к «Запискам», я пытался как-то упорядочить свои мысли, придать им определенную стройность, но должен сразу же извиниться, мне это не удалось. Писать мне приходится в спешке, порой я просто фиксирую тот или иной важный факт или фамилию в надежде потом вернуться к ним. Я стою перед дилеммой: либо поступать таким образом, либо с исчерпывающей полнотой описывать все, что мне известно и что я чувствую, но для этого у меня нет ни времени, ни возможности. Писать по ночам дома не могу, стрекот машинки будет мешать спать домашним (в нашей квартире всего две комнаты). В рабочее время я постоянно занят — мечусь между приемами делегаций, штаб-квартирой военной разведки и своим кабинетом в комитете. Вечера у меня, как правило, заняты — это часть моих служебных обязанностей. Еще хуже, когда я отправляюсь к друзьям за город. Кто-нибудь обязательно поинтересуется, что я пишу. Здесь, дома, у меня, по крайней мере, есть тайник в письменном столе. Если бы даже домочадцы знали о его существовании, найти его не смогли бы. Но они ничего не знают. Я веду борьбу в одиночку. И когда я сижу у себя в московской квартире и излагаю на бумаге свои мысли и наблюдения, мне остается лишь надеяться, что люди, в руки которых они попадут, сочтут их достойными интереса и использ