[198], фешенебельный район для аристократов?»[199]
Английский художник, писатель и один из основателей вортицизма (направления авангардистского искусства), Уиндем Льюис, которого Оден называл «одиноким вулканом правого движения»[200], в своей книге «Гитлер» утверждал, что антисемитский вопрос – это «расовый отвлекающий маневр»: «Англо-саксам я бы сказал: не позволяйте этому вопросу слишком сильно пошатнуть ваше мнение (хотя настоятельно предупреждайте этих грубых германцев, чтобы они вели себя в вашей компании прилично). Позвольте кровным узам сыграть свою роль… Пусть такая мелочь, как еврейский вопрос, принципиально не изменит вашего отношения!»[201]
Эта книга со свастикой на обложке вышла через четыре месяца после краткосрочной поездки Льюиса в Берлин в ноябре 1930 г. Она стала первым монографическим изданием о Гитлере. Льюис убеждал своих читателей в том, что насилие было спровоцировано коммунистами, которые подстрекали полицию стрелять в невинных нацистов.
Англичанин посетил «грандиозный митинг» в Берлинском дворце спорта, где недавно избранный в Рейхстаг Герман Геринг и гений нацистской пропаганды Йозеф Геббельс выступали перед двадцатитысячной толпой. «Я ощутил почти физическое давление одной огромной мысли, от которой немцы приходили в негодование», – писал Льюис[202].
Лилиан и Эдгар Моурэры также присутствовали на подобном мероприятии. «Еще задолго до того, как мы добрались до Потсдамской улицы, наше такси несколько раз останавливали коричнерубашечники, которые разрешали нам проехать только тогда, когда мы показывали им наши пригласительные», – вспоминала Лилиан. Наконец, Моурэры вошли в зал со стенами, окрашенными в яркие футуристические цвета. Лилиан поразилась, увидев, что все двадцать тысяч мест были заняты и люди стояли в проходах. Толпы людей, напоминавшие «огромный хор», расположились в задней части зала. Порядок поддерживали мужчины в форме, кожаных сапогах и фуражках: «Они стояли неподвижно, как истуканы, но были готовы приступить к действиям при малейшем инциденте. Вид у них был воинственный, враждебный и вызывающий, а выражение лиц агрессивное. Атмосфера на митинге была взрывоопасной, словно мы находились на пороховом заводе»[203].
Такая атмосфера нацистских собраний, однако, не помешала Уиндему Льюису написать, что «Гитлер не стремится к войне»[204].
После успехов на выборах нацисты начали демонстрировать высокомерие и жестокость. Тем не менее многие иностранцы считали, что последователи Гитлера привнесли определенный динамизм в жизнь Германии. Даже таким опытным дипломатам, как сэр Хорас Рамболд, было сложно строить предположения о политическом будущем страны. Однако, как следует из письма посла министру иностранных дел Артуру Хендерсону, Рамболд был убежден в том, что национал-социалисты стремятся улучшить положение внутри страны, а также усилить роль Германии на международной арене. А значит, нацисты в любом случае «останутся в политике и будут подстегивать нынешнее и любое последующее правительство Германии работать в данных направлениях»[205].
5. Петля затягивается
Зимой 1931 г. Рамболд докладывал в Министерство иностранных дел, что условия жизни в Германии ухудшились: «У населения нет денег, цены на хлеб не уменьшаются, уровень безработицы остается высоким… Люди не представляют, как переживут зиму. Такое ощущение, что немцам нечего терять и не на что надеяться… отсутствие надежды делает ситуацию настолько сложной и удручающей, что Брюнингу[206] будет сложно держать ее под контролем»[207].
В страну стало приезжать меньше туристов. Летом 1930 г. количество зарубежных гостей снизилось на 30 процентов. Кризис охватил всю Европу, но немцы считали, что пострадали больше остальных, поскольку вынуждены были платить репарации. Туристическая отрасль столкнулась с новой проблемой: увеличилось число частных автомобилей, поэтому путешественники проводили теперь всего несколько часов в тех местах, где раньше останавливались на неделю.
Стал развиваться организованный туризм. С одной стороны, новые шарабаны (от французского char à bancs – «повозка с деревянными скамьями») позволили большему количеству людей посетить Германию. С другой стороны, такие туристы тратили в стране гораздо меньше денег, чем те, кто отправлялся в самостоятельное путешествие.
Южная Германия с ее многочисленными достопримечательностями, такими как театрально-концертный зал Фестшпильхаус в Байройте и баварская деревня Обераммергау, в которой уже много веков ставили грандиозный спектакль «Страсти Христовы», пострадала меньше северной части страны. В британской газете «Observer» писали о южных краях: «В гостиницах, стены которых окрашены в яркие цвета, вас гарантированно ожидают прекрасная еда и доброжелательное отношение. Цены в них очень умеренные». А вот «так называемые «отели выходных дней» в районе Берлина, по мнению журналистов, «не смогли оправиться от неприятных последствий влияния разбогатевших спекулянтов в период сильной инфляции»[208].
Хотя поток иностранных туристов в начале 1930-х гг. уменьшился, в Германию все так же приезжали бизнесмены, ученые, интеллектуалы и просто эксцентричные личности, привлеченные культурной жизнью страны и достижениями немцев в области инноваций. Кесслер писал в своем дневнике: «В 4 часа прибыл Эрик Гилл[209] и тут же привлек к себе внимание своим экстравагантным гардеробом: гетрами до колен, черной курткой с капюшоном и кричаще ярким шарфом»[210].
Британские посольство в Германии принимало очень много посетителей. Одних встречали с бо́льшим радушием, других – с меньшим. По утверждению леди Рамболд, посольство «процветало»: «Очень довольны балом, который вчера прошел на «ура». Всего присутствовало более 600 гостей, и как приятно, что мы справились с этой толпой! По-своему это был исторический момент, так как впервые с 1914 г. на бал пришли морские и сухопутные офицеры… Одним из гостей был Эдгар Уоллес. Какой прозаичный человек, с неприятным лицом, но люди от него без ума»[211].
Издатель Уоллеса утверждал, что четверть всех покупаемых в Британии книг принадлежит перу именно этого писателя. Как бы то ни было, на леди Рамболд знаменитый автор «Кинг-Конга» не произвел ни малейшего впечатления. Зато жене посла очень понравилась двадцатисемилетний пилот Эми Джонсон. В 1930 году девушка совершила одиночный перелет из Англии в Австралию на биплане модели «Джипси Мот», которому Эми дала имя «Джейсон». Саму англичанку в Австралии назвали «маленькой женщиной, которой гордится вся империя», и она, без особого на то желания, стала знаменитостью.
Джонсон прилетела в Берлин из Кельна январской ночью 1931 г. и планировала далее отправиться в Варшаву, Москву и, если получится, в Пекин. В тяжелую зимнюю пору она хотела пролететь вдоль Транссибирской магистрали более 6 тысяч км и таким образом добраться до Китая. Леди Рамболд считала этот план самоубийством. Муж также разделял ее мнение, удивляясь безрассудству молодой англичанки. «Она стартовала совершенно неожиданно и ничего заранее не организовала, – писал пораженный сэр Хорас. – Говорит только на английском, взяла с собой только фунты, и у нее нет хороших и подробных карт»[212].
Леди Рамболд преисполнилась к Эми самыми нежными материнскими чувствами: «Такая милочка! С виду хрупкая, нежный голос и хорошие манеры. Она потерялась, полтора часа пролетела в темноте, необыкновенно устала и замерзла. Хочется защитить ее от самой себя, она кажется такой молодой и даже беспомощной, она ни капли не похожа на крепко сложенную девицу с железной волей. Она так прекрасно выглядела в своем зеленом летном комбинезоне, а из крошечного чемодана достала очаровательное темно-синее платье, которое было ее единственной сменной одеждой».
На следующее утро Эми вылетела в Варшаву, захватив с собой термос горячего чая и несколько бутербродов. На ней был русский летный шлем на меху, который ей подарил капеллан посольства. «Очень надеюсь, что она вернется», – писала леди Рамболд своей матери[213].
Через несколько недель, 9 марта 1931 г., в Берлин приехал Чарли Чаплин: в Германии выходил в прокат его самый успешный фильм «Огни большого города». Леди Рамболд очень ждала встречи с именитым актером. «Твоя мать не успокоится, пока его не заполучит, – писала жена британского посла своей дочери Констанции. – Он сегодня у нас ужинает и потом вместе с нами сыграет одну пьесу. Мы привлечем много внимания»[214].
Приезд Чаплина действительно вызвал в Германии небывалый ажиотаж. В эпизоде о прибытии актера в Берлин, подготовленном компанией «Пате», появлялся такой титр: «Короли могут позавидовать тому, как встретила обезумевшая толпа знаменитого комика». Тысячи людей стояли вдоль улиц от станции Фридрихштрассе до отеля «Адлон», в котором актеру бесплатно предоставили номер люкс. Однако далеко не все были рады его приезду. Нацисты решили, что Чаплин еврей, и собрались у «Адлона», чтобы орать ругательства. Коммунисты грозились разбить окна отеля, если актер не примет делегацию от их партии[215]