Из интервью, данных американскими спортсменами несколько десятилетий спустя, складывается интересная картина. Многие из них были выходцами из бедных семей и до Олимпиады вообще никогда не выезжали за пределы своего города. Даже путешествие на корабле через океан уже было для них приключением всей жизни. Больше всего спортсменам запомнилось «бесконечное обилие еды» на пароходе «Манхэттен»[592]. Марафонец Тарзан Браун происходил из племени индейцев-наррагансеттов, проживавших в штате Мэн. Браун не привык к такому изобилию еды и ел на корабле так много, что сильно поправился и был вынужден сойти с дистанции, не пробежав и двух километров.
Корабль «Манхэттен» прибывал в Гамбург. В надвигавшихся сумерках судно медленно плыло по реке Эльба в сторону города. Параход проплывал мимо бесконечных пивных с открытыми, ярко освещенными верандами, на которых пели, танцевали и приветствовали спортсменов тысячи немцев. Многие просто вышли на берег, чтобы посмотреть на корабль. Молодых американцев воодушевил такой теплый прием: «Люди словно пели серенады всей нашей команде, пока мы плыли по той прекрасной реке, – вспоминал член сборной по водному поло Герберт Вайлдмен. – Это было, возможно, самое красивое, что я когда-либо видел, и я запомню этот прием на всю жизнь»[593]. Такой же потрясающий прием ожидал американцев и в Берлине. Куда бы они ни пошли, их окружали сотни любопытных (что, кстати, свидетельствует о том, насколько изолированной стала страна под властью нацистов[594]). «Мы, как туристы, осматривали достопримечательности, и люди ходили за нами толпами, – вспоминает Вайлдмен. – Очень немногие говорили по-английски, но, когда мы смеялись, они смеялись в ответ»[595].
Олимпийская деревня, расположенная в 22 километрах от центра Берлина, поразила спортсменов. Сын итальянского шахтера-иммигранта Замперини вспоминал «диких животных», которые бегали по территории, сауну, построенную специально для финнов, и газоны, подстриженные так хорошо, что на них можно было играть в гольф. Для каждой страны немцы составили отдельное меню – «можно было заказать все, что хочешь, от солонины до стейка тибон и бифштекса из вырезки. Просто чудо»[596]. Если кто-то ронял банановую шкурку, ниоткуда появлялся немец, который ее быстро убирал. Многие иностранцы писали о необыкновенной чистоте в Берлине во время Олимпийских игр, «нигде не было видно ни клочка земли, поросшей сорняками»[597].
Однако за пределами территории, на которой находились спортсмены и туристы, все было совсем по-другому. Чтобы сыграть товарищеский матч, американская команда по водному поло однажды отправилась на северную окраину Берлина в район Плетцензее. Здесь располагалась тюрьма, в которой казнили до 3 тысяч человек[598]. Американцы с удивлением обнаружили, что играть придется не в бассейне, а в отгороженной веревками части грязного канала. «Сложно концентрироваться на игре, когда надо постоянно уварачиваться от сточных вод, которые сливаются в канал», – сетовал Вайлдмен. Ему запомнились трех- или четырехлетние дети, которые бесстрашно барахтались неподалеку в грязной и холодной воде, а также немецкая команда по водному поло: «Я просто не мог поверить, насколько они хороши».
Иногда членов команды подстерегали неожиданные сюрпризы. Бейсболист еврейского происхождения Герман Голдберг из Бруклина захотел узнать, что находится за одной дверью в Олимпийской деревне. Он открыл эту дверь, обнаружил еще одну, а за той дверью – цепь. Бейсболист распутал цепь, спустился в подвал и оказался в огромном подземном бункере с бетонными стенами толщиной под полметра. Голдберг писал: «Я не знал, зачем нужно это помещение, но догадка была. Для танков»[599]. Потом в помещении появился охранник с криками: «Уходи»[600].
Вайлдмен тоже оказался излишне любопытным и начал внимательно рассматривать планеры, которые повсюду парили в воздухе: «Насколько мы поняли, надо было всего лишь поменять нос, поставить мотор, и эта штука превратилась бы в истребитель». К превращению в боевую технику были подготовлены и обычные автобусы, курсировавшие между Олимпийской деревней и Берлином. Вайлдмен обратил внимание на железные скобы на крышах автобусов. Он неоднократно интересовался у водителей, зачем нужны эти скобы, и далеко не сразу получил ответ: «Там можно пулемет поставить». Американца шокировало то, что обычный автобус можно быстро трансформировать в военное транспортное средство[601].
Эти мелкие, но неприятные детали в сочетании с картинами, которые американцы видели, выезжая в сельскую местность, где молодые люди с винтовками в руках и в полном походном снаряжении ползали по лесам, натолкнули спортсменов на определенные мысли. Так, гимнаст Кеннет Гриффин «начал чувствовать, что Германия готовится к войне»[602].
Как и большинство американских спортсменов, Гриффин до приезда в Германию практически ничего не знал о нацистах. Формальный инструктаж перед поездкой в Германию свелся к тому, что всех попросили хорошо себя вести[603]. Афроамериканец Джон Вудрафф, победитель забега на 800 метров, подтвердил, что члены команды не были осведомлены о положении дел в Германии: «Отправляясь на Олимпиаду, мы не интересовались политикой. Нам было важно приехать в страну, участвовать в соревнованиях и получить максимальное количество медалей, после чего вернуться домой»[604]. А вот член турецкой команды, двадцатилетняя фехтовальщица Халет Чамбел, политикой интересовалась. Она выросла в новой Турецкой Республике (образованной тринадцатью годами ранее) и была первой женщиной-мусульманкой, принимавшей участие в Олимпийских играх. Халет Чамбел поразилась равнодушию многих спортсменов к национал-социализму. Фехтовальщица ненавидела нацистов и предпочла бы не ехать в Берлин. Когда Чамбел спросили, хочет ли она познакомиться с фюрером, она отказалась[605].
Хотя американские журналисты делали все возможное, чтобы обнаружить случаи дискриминации евреев и чернокожих спортсменов из команды США, ни те, ни другие им особо не помогали. Если Гитлер и отказался пожать руку четырехкратному олимпийскому чемпиону Джесси Оуэнсу, то простые немцы полюбили афроамериканского легкоатлета и скандировали его фамилию, где бы он ни появлялся. Впрочем, были и исключения. После очередной победы Оуэнса итальянский дипломат с сарказмом сказал Трумэну Смиту: «Поздравляю вас с блестящей американской победой», на что Смит ответил: «Не переживайте, Манчинелли, думаю, в следующем году у вас тоже будет прорыв»[606].
Корреспондент газеты «New York Times» Бирчалл не понимал отношения нацистов к афроамериканским спортсменам. Журналисту казалось, что, например, легкоатлет Вудрафф приблизился к арийскому идеалу, достигнув максимально высокой скорости[607]. У самого Вудраффа о немцах остались только самые приятные воспоминания. Во время осмотра достопримечательностей Берлина он не сталкивался с проявлением расовых предрассудков. Люди собирались вокруг него и просили автограф. «Я не припомню ни одного негативного инцидента на Олимпийских играх 1936 г.»[608], – говорил спортсмен много лет спустя. Афроамериканец Арчи Уильямс, взявший «золото» в забеге на 400 метров, так охарактеризовал немцев в интервью американской газете «San Francisco Chronicle»: «После возвращения домой кто-то спросил меня: «Ну, как там с тобой поганые нацисты обходились?» Я ответил, что вообще не видел никаких поганых нацистов, только много приятных немцев. И, между прочим, я там ездил не в самом конце автобуса»[609].
Легкоатлеты еврейского происхождения Марти Гликман и Сэм Столлер, которых без объяснения причин неожиданно сняли с эстафеты, не наблюдали проявлений антисемитизма. Когда Гликмана спросили, ощущал ли он антисемитские настроения во время пребывания в Берлине, тот ответил: «Я не видел и не слышал ничего антисемитского за исключением дня, когда должен был выполнить пробные забеги на дистанции в 400 метров. Это было единственное проявление антисемитизма. Но он исходил не от немцев, а от американских тренеров»[610].
Если мужчины-спортсмены во время Олимпиады не сталкивались со случаями дискриминации евреев и афроамериканцев, то к спортсменкам, судя по условиям проживания, относились, как к людям второго сорта. Никаких роскошных апартаментов и бифштексов из вырезок: женщины спали на жестких, как камень, кроватях и ели вареную говядину с капустой. Начальницей женского общежития – кирпичного здания, расположенного по соседству со стадионом, была Йохана фон Вангенхайм. В интервью австралийской газете «Sydney Morning Herald» эта немка, желая продемонстрировать свои передовые взгляды, заявила, что не возражает против того, чтобы мужчины посещали общежитие спортсменок: «Я не могу представить, чтобы дружеское рукопожатие с мужчиной-спортсменом было менее уместным, чем такое же рукопожатие между спортсменками». Чтобы молодые дамы чувствовали себя как дома, «управляющая», владевшая тремя языками, всегда была готова помочь советом. Йохана фон Вангенхайм знала, «где именно в общежитии девушка может привести в порядок свои волосы, заштопать чулки или погладить мокрую от дождя рубашку»