В канун Рождества 1938 г. Маннинг Кларк и Димфна Лодевикс поехали из Бонна в Мюнхен, в котором пятью годами ранее Димфна (тогда школьница) смотрела, как сжигали книги. «Поезд был ужасным, – писал Кларк. – Сидя на жестких деревянных скамьях, мы жались друг к другу в промерзлом купе». «Сосульки, объявления в вагоне, сам факт пребывания в гитлеровской Европе и поезд, мчавшийся сквозь ночь» – все это придавало остроту приключению, но «постоянный дискомфорт» вскоре положил конец «этим наивным мыслям»[808].
25 декабря молодые люди посетили службу в мюнхенской церкви Фрауэнкирхе. Кларк писал: «Среди собравшихся было много людей среднего и старшего возраста, но вот молодых было совсем мало». В церкви находилось несколько солдат, которые, «казалось, ощущали себя не в своей тарелке и смущенно оглядывались по сторонам, как будто они чувствовали себя виноватыми в чем-то». Австралийцы были впечатлены смелой проповедью: «Священник говорил с таким упоением, его слова были удивительно чисты, мысли четко и красиво сформулированы, а знания тверды, как камень»[809]. Хотя проповедник избегал прямой критики нацистов, он ясно дал понять позицию католической церкви, из чего Кларк сделал вывод, что, несмотря ни на что, церковь все еще была сильна.
Пара навестила нескольких знакомых Димфны. Один еврей (женатый на «чистой арийке из Польши») рассказал им, как недавно сидел в Дахау. Кларк отметил, что их «трагическое положение» усугублялось еще и тем, что они боялись доносов прислуги: «Каждые несколько минут его жена подходила к двери, чтобы убедиться в том, что служанка не подслушивает наш разговор»[810].
Гораздо более позитивно молодые люди провели вечер в известной мюнхенской пивной Хофбройхаус. Сидя за столом в длинном и накуренном зале с низким потолком, они наблюдали, как «толстые официантки с красными щеками подавали пиво представителям низших классов мюнхенского общества». Кларк очень чутко воспринимал то, как мужчины ведут себя с женщинами, и ему не понравились отношения молодой пары, сидевшей с ними за одним столом: «Муж вел себя почти как животное и относился к жене как к своей собственности». Более интересным оказался старый крестьянин, «осколок прошлого», который сообщил им, что «у Гитлера больше мозгов, чем у всех остальных, вместе взятых». В общем, атмосфера, по мнению Кларка, была хорошей[811].
Когда через несколько дней молодые люди вернулись в Бонн, импульсивный Кларк решил, что они должны немедленно пожениться. Однако для заключения брака даже от иностранцев требовали доказательства арийского происхождения, поэтому англиканский пастор в Кельне был вынужден им отказать. Кларк вернулся в Англию. Вскоре за ним последовала Димфна, которая не очень хотела бросать свою кандидатскую, несмотря на «учащавшиеся проявления варварства, жестокости и зверства» (как выразился Кларк). Они поженились в Оксфорде 31 января, почти через шесть лет после того, как Гитлер стал канцлером.
Спустя шесть недель немецкие танки въехали в Прагу. Цзи Сяньлинь в Геттингене проснулся от звуков гимна, который передавали по радио. «Германия вторглась в Чехословакию», – объявила ему хозяйка. Она постоянно повторяла: «Гитлер хочет мира». Сяньлинь испытывал бурю эмоций: «Я был ужасно зол, не знал, плакать или смеяться… обычные немцы всему этому верят. Я умру несчастным, если не увижу, как все это немецкое здание рухнет и все они превратятся в рабов». По пути из университета домой китайский студент обратил внимание на то, что немцы были веселыми, а на каждом доме появились флаги. Сяньлинь пошел в заведение «Черный медведь», чтобы поговорить с друзьями Лонгом и Тианом: «Мы выпили вина и обсудили, как можно вернуться в хорошие школы в Китае и как лучше себя вести. Идя домой, я думал: «Что немцы посеют, то и пожнут»[812].
25 марта журналист Ворд Прайс писал лорду Лондендерри из берлинского отеля «Адлон». Корреспондент британской газеты «Daily Mail» поддерживал нацистов, поэтому обладал инсайдерской информацией: «На прошлой неделе я имел длительные беседы с Герингом и Риббентропом, а также с некоторыми людьми из аппарата Гитлера». Из этих разговоров Прайс решил, что теперь фюрера ничто не остановит на пути к осуществлению планов в Восточной Европе. «В дни непосредственно перед оккупацией Чехии, – докладывал Прайс Лондондерри, – он больше всего боялся того, что старый джентльмен снова сядет в аэроплан и попытается его от этого отговорить. Люди из ближайшего окружения Гитлера говорят, у фюрера сложилось впечатление, что Чемберлен любит торговаться, но при этом не видит международную ситуацию в широкой перспективе. Даладье в этом смысле произвел на него более благоприятное впечатление»[813].
После оккупации Гитлером Чехословакии Лондондерри написал также молодой учитель английского языка из Эссена Роберт Джеймисон. 31 марта Чемберлен заявил в Палате общин, что Британия и Франция придут на помощь Польше и Румынии, если немцы нападут на эти страны. По поводу этого заявления Джеймисон писал: «Мне кажется, что очень многие здесь должны быть потрясены этим известием, потому что практически все, с кем я говорил после того, как Чемберлен пообещал помочь Польше, ответили мне, что не хотят войны. И все говорили мне это с таким глубоким чувством, которого я у нас дома не замечал»[814].
Начинающий журналист Джеймисон, чье пребывание в Германии спонсировал Лондондерри, предпринял невероятные усилия, чтобы задокументировать реакцию простых немцев на разворачивавшуюся драму. Немцы верили в то, что чешское правительство по собственной воле попросило у Гитлера защиты, а также в то, что все они «умрут с голоду, если не получат свое пресловутое жизненное пространство» и колонии. На самом деле нет настоящего недостатка в продуктах, правда, хватает только некоторых продуктов, таких как молоко и овощи, и только этим все разговоры и обоснованы»[815].
Джеймисон писал, что все немцы с нетерпением ждут, когда Гитлер захватит Данциг. По мнению англичанина, этот шаг будут приветствовать все, даже не нацисты. Однажды в июне во время выходных Джеймисон поехал в университетский городок Марбург, в котором познакомился с профессором английского языка и специалистом по Шекспиру. Несмотря на то, что профессор регулярно читал британскую газету «The Times» и каждый вечер слушал Би-би-си, он был искренне убежден в том, что Германия окружена вражескими странами и ее население умрет с голоду, если рейх не будет расширяться на Восток.
Джеймисон получил интересные сведения от группы британских инженеров-инспекторов, штаб-квартира которых располагалась в Эссене. Один из них рассказал журналисту, что его физически выгнали из здания почты в Польше, когда он заговорил там по-немецки, хотя ранее он неоднократно обращался к персоналу на этом языке. Представляется почти невероятным, что эти английские инженеры могли спокойно ездить по разным европейским странам за несколько недель до начала войны, проверяя материалы, которые предназначались для экспорта за границу. Наверняка отчеты инженеров поступали британскому правительству.
Один из знакомых Джеймисона задал ему интригующий вопрос: заметил ли он, что британские газеты обсуждают возможный договор между Россией и Германией? Этот знакомый обратил внимание на то, что в последнее время немецкие газеты стали положительнее отзываться о Советском Союзе, и подумал, что все это, наверное, неспроста. Действительно, через три месяца, 23 августа, Риббентроп и Молотов подписали Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом[816].
Хрустальная ночь поумерила, но не убила антисемитский пыл Джеймисона. «Боюсь, я узнал о евреях достаточно, чтобы полностью сочувствовать немцам в этом вопросе», – писал журналист 20 мая, отмечая при этом, что «никто не собирается оправдывать ноябрьские события»[817].
После посещения нескольких деревень в районе Марбурга (где ему показали красиво вышитые свадебные платья), Джеймисон пришел к выводу, что крестьяне «чрезвычайно рады избавиться от евреев, которые в этих краях заправляли торговлей скотом и, как нетрудно догадаться, обманывали крестьян»[818].
Джеймисон, человеком с большим самомнением и скромным жизненным опытом, по крайней мере, искренне пытался документировать то, что думали простые немцы накануне войны. Но что делал летом 1939 г. в Германии такой опытный церковный деятель, как Генри Персиваль Смит? Якобы он отправился в Берлин для участия в конференции Англо-германского братства – правой организации, основанной в 1936 г. для содействия взаимопониманию между британским и немецким духовенством. В журнале Англо-германского содружества напечатали статью Смита, который не скрывал своего восхищения гитлеровской Германией:
«Провести десять дней в Германии (лично я провел три недели) и за все это время ни разу не поймать на себе косого взгляда, а получить только доброту и внимание. Я не думаю, что такой прием гарантирован немцу, посещающему в наши дни Англию. Простые немцы хотят дружить с Англией… Для англичанина печальный опыт – увидеть в Дареме или Южном Уэльсе мужчин в возрасте 22 лет, которые не провели ни дня за работой, с тех пор как бросили школу в 14 лет, а затем на каждом шагу встречать в Германии молодых людей, занятых той или иной работой… И это значит, что немцев устраивает только самое лучшее в смысле услуг и любых других привилегий, которые они получают».
В статье Персиваль Смит не упоминает ни о Хрустальной ночи, ни об оккупации Чехословакии, однако подчеркивает то, что немцы уважают в Гитлере «честность», «сильный характер» и «политическую проницательность». Всего через несколько недель после того, как немецкие войска вошли в Прагу, Смит писал о немцах: «Все они смеются, когда им говорят, что Гитлер стремится доминировать над другими народами, потому что они сами опасаются чужого господства, особенно Коммунистического Интернационала». Священнослужитель сообщал своим читателям, что цель конференции состоит в том, чтобы «отбросить политические моменты отношений двух стран и попытаться понять немцев». Смит писал, что рак «недоверия» и «подозрительности» можно вылечить только в «атмосфере доброй воли и братства»