Впрочем, жизнь в деревне не была лишена своих прелестей. Вечерами можно было прогуливаться вдоль реки, слушая соловьев. Один учитель из Берлина организовал хор. «Мы пели в комнате с видом на берег реки, где у нас проходили вечера шитья», – вспоминала Бидди. Каждое воскресенье крестьяне и новые жители Кукернезе пели в деревенской лютеранской церкви. Когда в церковную общину принимали крестьянских детей и детей беженцев, по воспоминаниям Бидди, хор пел «Магнификат» Баха. «Эта утренняя служба была очень трогательной, – писала она, – девушки были в белых платьях, а мальчики в своих первых приличных костюмах»[894].
В октябре 1943 г. Пег написала Бриджет, что последний отпуск мужа в Вольфсгартене прошел «грустнее, чем обычно»[895]. Семья оплакивала погибшего в авиакатастрофе над Апеннинами принца Кристофа Гессенского – праправнука королевы Виктории и племянника кайзера. В начале войны оберфюрер СС принц Кристоф ушел с поста руководителя Форшунгсамта [разведки Геринга] и перешел в люфтваффе. Его вдова, принцесса Софи, была младшей сестрой принца Филиппа, будущего мужа королевы Елизаветы II. Принцесса Софи жила в замке Кронберг, расположенном в 30 километрах от Вольфсгартена, с четырьмя детьми (пятый был на подходе) и со своей свекровью ландграфиней принцессой Маргаритой Прусской, с которой в 1919 г. познакомился полковник Стюарт Родди. Из шести сыновей ландграфини двое погибли в Первой мировой войне, а теперь третий был убит во Второй.
«Служба по погибшему напоминала греческую трагедию, – сообщала Пег Бриджет. – Ожидали, что из Касселя приедет брат-близнец Кристофа и его двое племянников, но они не приехали, и мы не знаем, живы они или нет». После поминок Пег и Лу возвращались в Крампниц на поезде, который едва ехал. В набитом людьми вагоне среди пассажиров оказался ребенок с ужасным кашлем, которого за ночь 12 раз вырвало. Через несколько недель церковь в Кронберге разбомбили, и гробы ландграфа и его сыновей были уничтожены. «Очень тяжелое время для ландграфини, – писала Пег. – Даже мертвым покоя не дают»[896].
Впрочем, той осенью произошли и приятные события. Бриджет танцевала на столе на дне рождении Виктора фон Плессена, а Пег слушала в Берлине Седьмую симфонию Бетховена в исполнении оркестра под управлением Фуртвенглера, и ее «душа переполнилась чувствами и звуками». С мужем в Вольфгартене они устроили вечеринку для близких друзей, в том числе пригласили ставшую вдовой принцессу Софи. «Ели дикого кабана (божественный на вкус), и нам даже удалось выловить 24 устрицы!» Хотя бы на несколько часов компания пыталась позабыть о войне, но на самом деле, как писала Пег[897] Бриджет, у всех них был «вместо сердца кусок свинца». Что касается Бриджет, то, несмотря на ее привилегированное положение, она, безусловно, говорила от лица каждого человека, когда подводила итоги 1943 года: «Кроме боеприпасов и детей никто ничего уже не производит. Ничего прекрасного не создается, а вся красота, которая существует, уничтожается. Нет ни отдыха, ни романтики»[898].
Эти строки графиня написала незадолго до того, как старинный город Франкфурт-на-Майне, одна из культурных достопримечательностей Германии, был уничтожен в начале 1944 г. Франкфурт находился всего в 22 километрах от Вольфсгартена, и 29 марта Пег писала Бриджет: «Города больше не существует, точно так же, как Гамбурга, Берлина или Касселя. Очень много жертв»[899]. После описания ужасов бомбежки принцесса обратилась к более приятной теме и стала рассуждать о первых признаках наступления весны: крокусах, фиалках и цветах персика, которые только что появились. «Но все растения в саду покрыты черной сажей из Франкфурта, и на земле лежат отдельные страницы с немецким, испанским и английским текстами из типографии, в которую попали бомбы».
По мере того, как все вокруг нее рушилось, Пег поумерила свои запросы: «Поездка в Дармштадт теперь, как выходные в Париже». Вот что принцесса писала Бриджет:
«Теперь маленькая портниха в Эгельсбахе словно ателье «Уорт» в Лондоне. Я наслаждаюсь каждой секундой каждого дня, потому что чувствую, что в следующем году моя жизнь не будет такой же комфортной и приятной, как сейчас. Любой момент может оказаться последним. Вчера, когда мы сидели в поезде, примерно в 10 километрах отсюда, в небе стоял жуткий гул самолетов. Поезд остановился, мы с Лу вылезли и чудесно прогулялись до дома по великолепно возделанным полям и зеленым лесам»[900].
Весна в Вольфсгартен пришла рано, но вот в деревне Кукернезе, в которой перезимовали Бидди с дочерями, снег лежал до начала мая. «Русские все время наступали, – писала англичанка. – Одна мать за другой получали известие о погибшем или пропавшем без вести муже. Одна из них ужасно переживала по поводу того, что у нее нет черных носков для траура».
В конце мая из Берлина приехал Вилли, и Юнгмиттаги отправились на балтийское побережье:
«Мы плыли на пароходике из Кукернезе, который отходил в 6 утра. Шли по деревне, толкая впереди себя коляску. Солнце только что встало, и длинные тени деревьев лежали на прямой дороге, ведущей к реке. На пароходе плыла группа девушек в синих льняных платьях и вышитых фартуках. Они отбывали трудовую повинность и собирались один день отдохнуть на море. Пока пароход плыл вниз по течению к косе, девушки пели народные песни. Мы остановились в небольшом отеле в Ниддене и пошли гулять по дюнам к серебристому и одинокому берегу самого синего моря… Было жарко, и маленькие сосны и цветы на песчаных дюнах сладко благоухали»[901].
После этого отпуска Вилли больше уже не пришлось увидеть своих детей. По возвращении в Берлин он был арестован. Следивший за Вилли сосед обнаружил, что тот укрывает сбежавшего заключенного, и сообщил об этом в гестапо.
6 июня 1944 г. союзники высадились в Нормандии. «Что я могу сказать по поводу вторжения? – писала Пег Бриджет спустя несколько дней. – Стараюсь об этом как можно меньше думать. Слишком много моих знакомых и друзей воюют по обе стороны баррикад, и битва идет насмерть. Такое чувство, что мое сердце закрыто в свинцовой звуконепроницаемой коробке, и, как только я открываю крышку, боль становится такой сильной, что трудно дышать»[902].
Через неделю после высадки союзников в Нормандии, 13 июня, немцы запустили первые ракеты «Фау-1». Эту новость Фрэнсис Стюарт прокомментировал следующим образом: «Германское секретное оружие нанесло удар по югу Англии. Хотя я ненавижу войну, я считаю, что немцы имеют полное право использовать это оружие. Они обороняются, и это всегда вызывает симпатию»[903]. 9 июля ирландец писал: «Плохие новости на всех фронтах. Русские всего в 100 милях от Пруссии, Кан скоро падет. Но даже если бы я мог, я бы не хотел уезжать отсюда сейчас. Это не моя война, но я не могу забыть все хорошее, что еще есть в Германии, и сделать вид, что оно меня никак не касается. Несмотря на все то, что здесь можно ненавидеть, в Германии еще осталась искра прекрасного»[904].
Через три недели Фрэнсис оставил в своем дневнике очередную запись о ходе военных действий: «Война достигла переломного момента. Русские стоят на границе Пруссии и уже форсировали Вислу, южнее они подходят к Кракову и к перевалам, ведущим в Словакию и Венгрию»[905]. Несмотря на такое развитие событий, Стюарт, как и миллионы немцев, надеялся на чудо. «Все, конечно, очень плохо, – писал он 17 августа, – но, быть может, не так плохо, как кажется. Наверняка существует какой-нибудь план – ударить по русским новым противотанковым оружием, и, если это возымеет какое-либо действие, можно будет с ними договориться и направить все силы на запад и на юг»[906].
Лето 1944 г. выдалось невыносимо жарким. Однажды термометр за окном Стюарта дошел до отметки в 45 градусов. К сентябрю ирландец и его девушка Мадлен (немка, родившаяся в Польше) были готовы все отдать, чтобы уехать из Берлина, но документов с разрешением на поездку у них не было, поэтому пришлось остаться. 4 сентября Стюарт писал: «Ждем. Неизвестность – это одна из самых страшных вещей в жизни». Ему, наконец, выдали временный паспорт для путешествий, и 8 сентября пара села на поезд, направлявшийся в Мюнхен. «Воздух словно наполнен напряжением, волнением, плохими предчувствиями»[907], – писал ирландец прямо перед отъездом. «Плохие предчувствия» оказались полностью обоснованными – последние месяцы войны Фрэнсис и Мадлен провели в странствиях от одного неработавшего отеля к другому, ощущая голод, холод и одиночество.
Лето 1944 г. Цзи провел в постоянных поисках еды. Кроме этого, он работал над своей диссертацией и тщательно фиксировал время проведения и количество бомбежек. Периодически китайский студент обращал внимание на женщин: «Ирмгард печатает свою диссертацию рядом со мной и выглядит очень привлекательно. Мне сложно сидеть с ней рядом»[908]. Через пару недель в разговоре с китайскими друзьями он выразил свои мысли по поводу жены-европейки:
«В 4 часа пришел в дом г-жи Ху, которая пригласила меня и еще несколько человек на ужин. Мы говорили о женской целомудренности в Китае и о том, что в Германии ее не существует. И отношения между женатыми парами в Германии (а также в США и Великобритании) совсем не такие, как в Китае. У западных людей отношения строятся на основе экстремального индивидуализма – думай в первую очередь о себе, и только потом об остальных. Мне кажется, что китайскому мужчине было бы неправильно жениться на немецкой девушке. Немки очень красивые, привлекательные и активные, но при это