.
2 апреля Цзи тоже сделал запись в дневнике: «Американские танки в 40 километрах. От канонады дрожат стекла. Я волнуюсь. Сейчас мы надеемся, что американцы придут как можно быстрее. Все считают, что, как только они появятся, немцы поднимут белый флаг». Спустя три дня хлеба уже почти не было. Цзи приходилось ходить каждое утро в город с ведром за водой. 10 апреля он узнал новости – французы собрали массу еды на складах в районе аэропорта и разрешают китайцам и всем иностранцам «набивать этим богатством мешки под завязку»[924]. После капитуляции Германии Цзи еще пришлось провести немало времени в Берлине. Он вернулся на родину только в январе 1946 г.
После трех лет войны на Восточном фронте, два из которых немцы отступали, офицер войск СС, швед Эрик Валлин 21 апреля оказался в пригородах Берлина. Он служил в 11-й добровольческой танковой дивизии Ваффен-СС «Нордланд», набранной в основном из скандинавов. Эрик понял, что лес, который окружал его ранее, исчез и сменился «продуктовыми лавками, почтовыми отделениями, кинематографами и садами» берлинских пригородов[925]. Вскоре его часть столкнулась с группой гражданских, которые решили не убегать, а ждать прихода русских. Хотя к тому моменту было понятно, что Берлин сдадут, Валлин и его солдаты дрались до последнего. «Мы стояли на стратегически важном пересечении улиц и приготовили баррикаду для русских танков, – писал он, – из трамваев, заполненных брусчаткой, и больших грузовых вагонов, на бортах которых были написаны знакомые названия: Кнауэр, Берлинер, Рольгезельшафт и Шмелинг»[926]. Валлин приметил старика и пацанят из Гитлерюгенда «в возрасте от 8 до 12–13 лет». «Эти ребята, – писал швед, – были опытными, как закаленные в боях на фронте ветераны».
Валлина тяжело ранило в бедро, и товарищи оттащили его в медпункт, который 1 мая захватили русские. Они объявили о смерти Гитлера: «Гитлер капут! Германия капут! Берлин капут!» Лежавший рядом с Валлином немецкий солдат беззвучно плакал[927].
28 апреля, за два дня до самоубийства Гитлера, Бриджет фон Бернсторф слушала, как британская артиллерия обстреливала Люнебург. «Мы думали, что англичане скоро придут, – писала она позднее Пег. – Но ни в воскресенье, ни в понедельник ничего не произошло. В середине дня во вторник я лежала в гостиной, рассматривала на карте близлежащие деревни и думала о том, куда подевались англичане. Тут замок начали обстреливать из орудий. Все стекла в окнах разбились. В среду я взяла молоток, стала выбивать из рам остатки стекла и чуть не отрезала себе палец. В то утро фрау Джонс сообщила, что видела танки (она уже вывесила белый флаг). Все собрались. Англичане взяли в плен нескольких солдат, дали нам через смотровые щели танков несколько пачек сигарет и продолжили движение. После обеда раздался стук в дверь. Это был Дунстан Кертис, который направлялся в строну Киля. Он взял мой адрес у матери и заглянул в гости. Я расплакалась»[928].
На протяжении всего апреля Бидди слушала приближавшуюся канонаду русских орудий. Потом настало время последней бомбежки Берлина. Она длилась долго. Во время бомбежки «раздавался неприятный звук, который сильно действовал на нервы, как зубная боль». Бидди с Гердой сидели в подвале, в котором собрались все жители соседних домов. Они сидели в полной темноте, лишь иногда кто-то зажигал свечку для того, чтобы что-нибудь найти. Периодически Бидди с собранными в разрушенных зданиях дровами поднималась на свой балкон, чтобы приготовить картошку в сломанном ведре. Потом все услышали, что по улице бегут солдаты. «Кто-то начал трясти дверь подвала, и она открылась. Мы сидели, словно окаменевшие». Вошел русский солдат и присел, чтобы забинтовать себе палец. Он дал Герде леденец и открытку, текст на которой Бидди перевели позже. На открытке было написано: «Теперь вы все в безопасности, у вас будет демократия, и маленькая девочка научится говорить по-русски». Потом последовала неделя полного хаоса. Вместе со всеми остальными жителями улицы Бидди грабила все, что подворачивалось под руку. Чудо свершилось. Обстрелы прекратились.
«Мы не знали, что произошло. Газеты не выходили, а радио у нас не было»[929], – писала она. Ясно было одно – война закончилась. И больше никто уже не будет путешествовать по Третьему рейху.
Послесловие
Когда пытаешься обобщить все впечатления и мнения, представленные в этой книге, невольно начинаешь понимать Уильяма Эдуарда Дюбуа. После того, как этот ученый несколько месяцев провел в Третьем рейхе, он написал: «Весьма сложно выразить мнение о современной Германии, которое было бы однозначно справедливым во всех отношениях и во всех смыслах»[930]. Для людей, выросших после Второй мировой войны, такая оценка может показаться слегка странной. Не будем забывать, что Дюбуа был афроамериканцем и потому не самым желанным гостем в Третьем рейхе. Так почему же он воздержался от критики и не стал обличать нацистский режим?
Нужно иметь в виду, что и многие другие туристы после посещения гитлеровской Германии не могли однозначно выразить свое отношение к царившему в стране режиму. Нападки газет на нацистов с первых месяцев существования режима, неофициальные свидетельства уличного насилия и репрессий, открытие Дахау всего через несколько недель после того, как Гитлер стал канцлером, и прежде всего сожжение книг в мае 1933 года – все это должно было насторожить иностранцев, которые собирались посетить Третий рейх.
Однако в самой Германии воздействие нацистской пропаганды было таким сильным, что многие просто не знали, чему верить. В первые месяцы и даже весь год после прихода нацистов к власти люди надеялись, что режим «остепенится» и в Германии появится ответственное правительство. Одни иностранцы чувствовали определенную вину за суровые условия навязанного Германии Версальского договора, другие помнили, как они беззаботно отдыхали в этой стране до войны. И наконец, очень многие считали, что не должны вмешиваться во внутренние дела Германии. Возможно, еще большее количество политикой вообще не интересовалось.
Но годы шли, и постепенно иностранцам становилось все сложнее просто игнорировать то, что происходит в Германии. После принятия в 1935 г. Нюрнбергских законов (по которым лица еврейской национальности теряли немецкое гражданство) стало совершенно понятно, что ситуация уже не изменится к лучшему. С этого времени иностранных туристов можно разделить на две группы: тех, кого возмущали преступления нацистов, и тех, кто приезжал в страну, чтобы посмотреть на «достижения» нового строя. К середине 1930-х гг. большинство туристов еще до приезда в Германию имели четко сложившееся мнение об этой стране. По совершенно понятным причинам люди, придерживавшиеся левых политических взглядов, старались воздерживаться от посещения Германии, а правых рейх, наоборот, притягивал, как магнит.
Среди туристов было много людей, которые не принимали нацизм, но продолжали любить Германию. Некоторые из них побывали в этой стране до Первой мировой войны и просто влюбились в нее. Германия привлекала иностранцев не только своей красотой, но и необычайно богатыми культурными и академическими традициями, которые, несмотря на Первую мировую войну, продолжали играть ключевую роль в интеллектуальной жизни Великобритании и Америки. Первая мировая война стала трагедией для всех германофилов, потому что оторвала у них важную часть жизни. Многие люди понимали, что делают нацисты. Но они надеялись, что Гитлер скоро исчезнет и они снова увидят настоящую Германию с ее богатой культурой. Дирижер Томас Бичем мог бы, например, открыто высказать свой протест, но не сделал этого потому, что нацисты предложили ему заманчивые условия работы. В этом плане американский писатель Томас Вулф повел себя как истинный герой.
Многие родители (в том числе представители английской аристократии) отправляли своих детей на обучение в Германию, потому что любили немецкую литературу, музыку и философию. Для них богатство немецкой культуры перевешивало все недостатки политического режима. Немалая часть аристократов поддерживала Гитлера и уважала его за то, что он поднял экономику своей страны, а также занял активную антибольшевистскую позицию. Аристократы отправляли своих детей в Германию также и по экономическим соображениям. Обменный курс был очень выгодным, и в Германии легко можно было найти обедневших дворян, которые за небольшую сумму готовы были разместить у себя юных англичан. Сложно найти убедительное объяснение тому, почему вплоть до начала Второй мировой войны в рейхе находилось довольно много молодых людей из Великобритании и США.
Гораздо проще понять, почему ветераны Первой мировой зачастую поддерживали Гитлера. Многие из них неоднократно посещали Германию и делали, как они считали, все возможное для предотвращения новой войны. Не совсем понятно, почему большое количество ветеранов, увешанных орденами и медалями, стали в конечном счете правыми экстремистами. Конечно, пережив такую ужасную войну, многие из них разочаровались в мире. В сравнении с тотальной дисциплиной и целеустремленностью, которую ветераны видели в нацистской Германии, их собственные демократические правительства казались им безнадежно слабыми и неадекватными.
Никто из находившихся в рейхе иностранцев (будь то туристы или дипломаты) не мог никуда спрятаться от нацистской пропаганды. Порой, как, например, во время Олимпиады, эта пропаганда была очень эффективной. Однако в большинстве случаев, особенно к концу 1930-х гг., она стала крайне топорной и не оказывала серьезного воздействия даже на тех иностранцев, которые симпатизировали нацизму. Лучше любой пропаганды «работало» общение с простыми, в особенности молодыми, немцами. Многих туристов приятно удивляли идеализм и патриотизм немцев, поскольку подобных качеств среди своих сограждан они не наблюдали. Иностранцев также поражала и вдохновляла целеустремленность немцев, в то время как молодежь в их собственных странах не знала, чем себя занять. «Вы только сравните молодую немку с француженкой ее возраста!» – писал швейцарский исследователь де Ружмон после того, как узнал, что восемнадцатилетняя немка большую часть своего свободного времени организовывала работу гимнастической группы, посещала политические мероприятия и помогала бедным и престарелым