Проходит несколько минут, и в салон заводят парня, который был надзирателем в тюрьме. Он уже не похож на прежнего шутника, а от его разговорчивой натуры не осталось и следа. Он больше не тот, кого мы видели с утра. Он усаживается рядом со мной.
Охранников в самолете столько же, сколько нас. Двое военных сидят на соседних с нами сиденьях. Они следят, чтобы мы не сделали чего-нибудь опасного.
Самолет взлетает и набирает высоту. Мы улетаем все дальше и дальше от Острова Рождества – острова, ради достижения которого мы рисковали жизнью. Нам выдают на обед по ломтику холодного мяса и кусочку сыра. Мне не хочется есть. Я стараюсь уснуть, чтобы положить конец кошмару этого дня. Я должен подготовиться к жизни на Манусе – далеком острове, о котором я ничего не знаю.
Через какое-то время мы оказываемся в облаках, настолько высоко, насколько возможно. Я зачарован бескрайним ультрамарином океана. Я испытываю чудесное чувство, сродни победе. Ведь я смог покорить этот огромный отрезок океана на гниющей лодке, я смог пересечь это бесконечное водное пространство. Меня охватывает чувство победы, ведь теперь я могу смотреть вниз на море и улыбаться. Так бывает всегда: в моменты отчаяния и слабости из глубин нашего духа поднимается мощная сила, помогающая нам бороться. Я чувствую душевный подъем. Я ощущаю прилив сил. Я чувствую, что уже не тот человек, что всего несколько минут назад искал дыру, куда можно было бы заползти, и любую опору, за которой можно укрыться. Я испытываю удивительное чувство – гоню от себя унижение и безнадегу. Нет, я еще не сломлен. Глядя на волшебный природный пейзаж, любуясь открывающимся передо мной великолепием, я могу рассеять все угнетающие меня чувства – слабости, уныния, никчемности. И заменить их надеждой, радостью и удовлетворением. Я закрываю глаза и поддаюсь этому сильному чувству. Прекрасному чувству…
Я открываю глаза. Мы все еще в облаках. Я как будто внезапно вошел в какой-то божественный транс. Мы достигли большой высоты – больше нет границы между небом и землей. Неохватные облака подо мной напоминают гигантскую белую цветную капусту. А вокруг них плавают мягкие мелкие облачка фантастической формы. Меня так и тянет выпрыгнуть наружу и нырнуть вниз, в эту бархатистую белизну.
Нырнуть бы в облака и закутаться в них /
Облечь себя в белое кружево /
Кувыркаться, пока не выбьюсь из сил /
И улечься в мягкости плюшевой /
Я мечтаю об утешении и приюте /
В этом белом бархатном уюте… /
Навсегда.
Я все еще лечу в тропическом небе, где небеса почти всегда затянуты облаками. И даже если эти облака не намерены пролиться дождем, они все равно крайне важны в окружающей экосистеме.
Молодой тюремный надзиратель из Ирана спит, положив голову мне на плечо. Мне всегда казалось отвратительным, когда кто-то в автобусе или самолете использовал мое плечо в качестве подушки, особенно если это был незнакомый мужчина. Такое часто случалось со мной в автобусах и самолетах, и каждый раз я отодвигал эту сонную голову в сторону или будил ее владельца, чтобы тот нашел ей другое безопасное место. Но сейчас я не хочу тревожить этого спящего. Он только что пережил кошмарный день; к тому же я до сих пор чувствую вкус тех нескольких затяжек сигареты, которой он со мной поделился. Это меньшее, что я могу сделать для такого же, как и я, страдальца.
Самолет начинает снижение и ныряет в белые облака. Похоже, мы уже близко к острову Манус. Жаль, я не могу высунуть руку из окна и коснуться этих влажных облаков. Мы пролетаем сквозь них, и вот он – виднеющийся вдалеке Манус. Прекрасный незнакомец, лежащий посреди огромной водной глади. Там, где океан встречается с берегом, вода белеет, но дальше океан приобретает болотистые оттенки зеленого и синего. Это настоящее буйство красок, цветовой спектр безумия. Затем океан остается позади, и мы оказываемся лицом к лицу с экзотическими первозданными джунглями.
Наш самолет постепенно снижается к земле, навстречу этой зеленой арене. Теперь можно легко разглядеть высокие и тонкие кокосовые пальмы. Все они наперебой тянутся как можно выше в небо, будто карабкаясь в него, – все соревнуются за кислород, чтобы дышать. Манус прекрасен. Он совсем не похож на островной ад, которым нас пытались напугать. Он полон зелени, нетронутой экзотики и очарования природы – здесь люди еще не успели запятнать ее.
Несколько минут спустя наш винтокрылый самолет приземляется на участке земли, совсем не похожем на аэропорт. На этот раз от усиленного контроля не осталось и следа, по крайней мере, пока мы находимся в аэропорту Мануса. Охрана просто зачитывает наши номера, и мы направляемся к припаркованному микроавтобусу. Спускаясь по трапу, я вдруг ощущаю у себя во рту нечто странное – оно похоже на круглый и твердый камешек – и гадаю, как туда мог попасть кусочек гравия? Я обеспокоенно перекатываю его языком и выплевываю себе на ладонь. И тут же мой язык в панике ощупывает зубы, проверяя, что произошло. Нижний ряд зубов цел. Но чертов зуб из верхнего ряда – тот, что справа, – выпал, совершенно черный изнутри от кариеса.
Я начинаю злиться. Почему этот зуб просто взял и вывалился?! Почему он совершенно не болел? Не было никаких симптомов, а теперь он внезапно выпал. Язык снова и снова бессознательно и растерянно тычется в ту мягкую щель, на месте которой был крепкий зуб. Мой язык потрясен этим событием: дырка во рту непривычна. Это странно, я совсем не испытывал боли в этом месте.
Я всегда предполагал, что если у меня и выпадут зубы, то это начнется с нижнего ряда, с тех зубов, которые были сточены и уже причиняли мне боль. В частности, тот, что уже почернел. Я обеспокоен тем, что этот кажущийся здоровым зуб выпал. Я встревожен, ведь он выпал без причины. Насколько слабым и бесполезным должен быть зуб, если он может так легко выпасть – без предупреждения, без всяких признаков! Мне хочется взять твердый камень и раскрошить этот чертов зуб на мелкие кусочки. Он будто выпал мне назло, ведь части корней все еще там, прячутся под деснами.
Выпавший зуб – плохая примета /
В чем же причина сего инцидента? /
Почему дурной знак пришел в то мгновение /
Когда я вышел на трап после приземления? /
С зубом в ладони я сажусь в микроавтобус /
Неужели адский остров затаил на нас злобу? /
Неужто сбудется нелепое проклятье /
И моя жизнь здесь будет полна несчастья?
Я все еще шокирован, ведь это для меня как последняя капля. Я не хочу смиряться с тем, что вдобавок ко всем своим бедам потерял один из зубов. Микроавтобус трогается с места. Я выбрасываю этот зловещий зуб в окно.
Снаружи настоящий ад – жара просто невыносима. Между выходом из самолета и посадкой в микроавтобус я успеваю покрыться потом с головы до ног. Здесь мучительно влажно. Удушающе. От такой погоды становишься сам не свой.
Вдоль дороги тянутся первозданные джунгли. У всех местных тропических деревьев широкие листья, а растут они так плотно, что между стволами протиснуться невозможно.
Само существование дороги в этих джунглях кажется нелепым. В некоторых местах она проходит вдоль океана, и тогда я вижу, как переплетенные корни деревьев уходят в воду, словно большая черная сеть. Кажется, что джунгли стремятся захватить все вокруг. Кажется, что огромный океан занимает слишком много пространства. Я вижу несколько коттеджей на обочине дороги. Бедно одетые женщины и дети машут нам. Возможно, они знают, что на их остров везут иностранцев, и прождали несколько часов, чтобы помахать нам рукой в качестве приветствия.
Зеленый пейзаж за окном и кондиционер в салоне нас освежают; бывший тюремный надзиратель снова принимается болтать и шутить: он заразительно смеется, выдавая сатирические тирады, полные шуток и сарказма; он описывает жизнь, которую будет вести здесь, в джунглях. Он воображает, что женится на одной из этих полуодетых женщин и заделает кучу детишек разных форм и размеров. И построит себе дом на высоком зеленом дереве. А потом пригласит в гости своих родителей и угостит их крокодильим мясом. Все безудержно смеются над его планом и пытаются подражать его комедийному мастерству. Но за этим юмором скрывается страх. Страх перед неопределенностью. Этот страх они прикрывают комедией. Это очевидно по выражению их лиц, по выбранным словам. В подобные моменты мы приправляем нашу внутреннюю панику ироничным юмором в надежде отвлечь и расслабить наши измученные умы хотя бы на несколько минут.
Мальчик-Рохинджа смотрит в окно. Как всегда, он совершенно безмолвен. Выражение его лица невозможно прочесть – он выглядит так, будто никогда не улыбался. Его наверняка наполняет тошнотворное чувство, которое не может рассеять фальшиво жизнерадостный, но бездумный настрой, созданный надзирателем и его компанией. В подобные моменты мои мысли фокусируются на этом мальчишке. Тишина и мрак всегда загадочны, они притягивают к себе. Я хочу погрузиться в глубины его воображения и увидеть мир его глазами; понять, как он воспринимает картины за окном; я искренне хочу знать его впечатления о женщинах и детях, машущих нам.
Время уже после полудня. Микроавтобус прибыл в место, которое, видимо, и является Тюрьмой Манус. Это обширная территория с большими белыми тентами в центре и заборами, окружающими тюрьму со всех сторон. Здесь царит унылое молчание. Ни одна птица не пролетает мимо. Я не вижу тюрьму изнутри, но могу представить, что в ней содержится не очень много людей.
Мы – уже третья или четвертая группа беженцев, сосланных на Манус. Мы выходим из микроавтобуса, и охранники открывают огороженный вольер без крыши. Пару минут спустя нас всех запускают в эту клетку и оставляют там, без всяких обычных процедур и протоколов. Они просто закрывают ворота и запирают их на несколько крепких замков. Нам приходится ждать внутри большого тента с несколькими мощными металлическими вентиляторами, крутящимися на бешеной скорости. Несмотря на то, что солнце вот-вот сядет, я вынужден стоять в этой душной палатке и слушать невыносимый яростный шум бессмысленно вращающихся вентиляторов.