Это строение проектировалось явно не для того, чтобы в нем жили люди. В лучшем случае оно напоминает маленькие караульные помещения при гарнизоне, у поля боя. Можно сказать, что это здание, как и Туннель Пи, представляет собой склад, превращенный в барак. В 1950-х годах Австралийский Военно-морской флот захватил большой участок земли, бывший в ту пору густыми джунглями. Они вырубили джунгли и разместили там большой гарнизон. Задолго до того, как эту площадку переделали в Тюрьму Оскар, здесь развлекались морские офицеры, играя в бейсбол.
Эти помещения построили в спешке, за один или два дня, взводом из нескольких десятков солдат еще в далеких 1950-х годах. Здания похожи на муравейник – помимо четырех основных комнат в других секциях есть еще несколько комнат, возведенных в случайном порядке. Еще несколько комнат: узкие деревянные двери, спальное место на одного человека среднего роста; без окон, с низкими потолками и кривыми стенами. Словно вертикальные гробы. Возможно, эти комнаты хранят свои тайны – они плотно заперты. Может быть, горькие воспоминания похоронены в них навсегда, и последний человек, что запер их, бросил ключ в вечно шумящие волны за этим забором, утопив его в океанской пучине.
Комнаты мертвых, комнаты тьмы /
Здесь будто склеп, где прячут гробы /
Так пахнут тлен и руины /
Запахом дохлой псины
Таких комнат здесь целый набор. Они отрезаны от океана заборами, но внутри этого периметра есть еще маленькие участки, отделенные голубыми простынями. Несколько суданцев обернули множество простыней вокруг двух столбов, поддерживающих новую импровизированную крышу, приделанную к исходному строению; они превратили комнату в загон для стада овец или коз. Внутри пахнет болотом, так как цементный пол весь в выбоинах, а почва влажная… Вонь гниющей земли смешивается со смрадным дыханием заключенных. К этому добавляется зловоние от канализационного желоба, проходящего рядом с комнатой.
Атмосфера удушающая. Лучше жить среди мусора, чем в таком вонючем месте. По крайней мере, на горе мусора может подуть свежий ветерок. Или новый мусор принесет другие запахи. Но в этом свинарнике застоявшийся запах словно гниет. Разлагается. Отравляет. Эта вонь вызывает головокружение и безумие.
Из-за стойкого зловония здесь роится целая армия комаров – им явно больше нечем заняться, кроме как слетаться на регулярные совещания. Но я предпочитаю укрыться в комнате, а не пялиться на этих микроскопических, но злобных кровопийц и вдыхать запах дерьма. Ночью, под защитой своей комнаты, я крепко обнимаю подушку.
В нескольких метрах дальше находится туалетный комплекс с остроконечными крышами. Точнее, это небольшие готовые деревянные помещения, заброшенные много лет назад. В комплексе примерно десять кабинок, многие уже без дверей: они просто сгнили со временем. Из-за влажности и жары здесь образовалась целая «лаборатория» для выращивания ила и водорослей. Все уже позеленело.
Пол тут всегда в одном и том же состоянии: моча по щиколотку. Туалеты настолько загажены, что нечистоты расползаются на несколько метров вокруг. Вонючая вода просочилась наружу, проникая в почву, из которой растут разнообразные растения. В итоге любой, кто захочет войти, должен сначала продраться сквозь плотные заросли сорняков, доходящих до пояса.
Глубокой ночью я часто вижу заключенных из комнат в этом районе, мочащихся среди сорняков. Они предпочитают справить нужду прямо там, в укромном местечке среди кустов. Эта тайная ночная операция требует отточенных и выверенных действий. Им нужно убедиться, что никого нет, решительно подойти к этим маленьким комнаткам, остановиться, занять позицию, быстро осмотреться вокруг. И только будучи уверенными, что одни, они отливают в сорняки. От начала процесса отливания до момента обратного натягивания штанов важно тщательно контролировать обстановку вокруг, чтобы никто ничего не заметил. Более всего страдает шея: поддержание надлежащего контроля в этой ситуации требует поворота головы на триста шестьдесят градусов. И во время поворота в разных направлениях мышцы шеи должны на несколько мгновений застывать.
В переполненной тюрьме с загаженными туалетами это блаженство – справлять нужду вот так, темной ночью, на лоне природы. Это и радость, и стресс одновременно. Чувство освобождения сливается с ощущением физического облегчения. Это робкое чувство освобождения, с одной стороны, вызвано приятным ощущением от процесса. А с другой – нарушением тюремных предписаний, вынуждающих людей справлять элементарную нужду в ужасных условиях. Легче мочиться в кусты, чем в грязном туалете, разве что приходится напрягать шею и мышцы, действовать быстро и концентрироваться, направляя струю в открытое пространство и подальше от штанов.
Этого чувства облегчения хватает, чтобы поднять себе настроение, – человек возвращается в постель со спокойной душой. И все заканчивается хорошо, если заключенный знает, что никто внезапно не появится из-за комнатушек. Но все иначе, если его сверлят глаза охранника – одного взгляда достаточно, чтобы разрушить идиллию. В этой ситуации кто-то уверенный в себе продолжит невозмутимо отливать, не обращая внимания на окружение. Однако тому, кто смутится, придется резко свернуть эту тайную операцию. Но если уж начал, такое занятие трудно сразу закончить, особенно меньше чем за секунду.
Однажды ночью я курил у забора, когда заметил тощего парня из Шри-Ланки; его усы, как у кота, странным образом растут в противоположных направлениях, придавая ему несколько комичный вид. Эти усы всегда привлекают мое внимание, когда мы стоим в очереди за едой. Поэтому, как только он вышел из своей комнатушки, я сразу его заметил.
Он идет быстро, глядя прямо перед собой, как мальчишка, у которого есть всего пара минут, чтобы украсть яблоко из соседского сада и убежать. Его движения выдают, что он намеревается сделать что-то недозволенное, – он с опаской озирается по сторонам из-за угла. На самом деле, он с самого начала «операции» сканирует округу на триста шестьдесят градусов, осматриваясь в поисках подходящего места, где можно спокойно отлить.
Уверенный, что вокруг никого, он проходит между кустами и наполовину спускает штаны, позволяя заднице насладиться свободой. Он стоит спиной к кухне. Но такой способ отлить нетипичен для мужчин. Обычно только дети наполовину спускают штаны, чтобы помочиться. Взрослый мужчина просто достает пенис. Он хочет отлить параллельно нижней части забора, где я и сижу. Я прямо перед ним. Что за идиот! Я говорю «идиот», ведь, будь он немного внимательнее при выборе места, он бы заметил меня, сидящего в темноте. Даже моя сигарета зажжена. Я удивлен, что он меня не видел, когда стягивал штаны и вываливал свой член прямо перед моими глазами.
Я думаю, будь он еще чуточку беспечнее, он бы помочился на меня, сам того не заметив. Он бы закончил дело с облегчением и, вероятно, с удовольствием. Будь он более или менее осторожен, последовавшая ситуация не стала бы проблемой для нас обоих. Его движения так отточены, что сцена выглядит постановочной. Он стоит буквально у моего лица, готовый помочиться прямо на меня, и внезапно замечает, что я сижу перед ним с сигаретой. Как только он видит меня – человека, наблюдающего за ним, он так теряется, что мигом засовывает свой член назад в штаны и, словно голодный бездомный пес, урвавший кусок мяса или укравший что-то у соседа, с невероятной скоростью мчится обратно в свою койку.
Утром следующего дня я вижу его в очереди за едой. Он прячется за окружающими. Прячется там со своими дурацкими усиками… напуганный до чертиков. У него не хватает духу даже взглянуть на меня. Очевидно, ночной инцидент его ужасно смутил. Конечно, отчасти его чувство униженности связано с тем, как он сбежал. Ему неловко не столько потому, что он мочился в кусты, делая что-то неприемлемое по общепринятым нормам, но и потому, что он четко осознает, что ему не стоило вот так убегать. Дело не в том, что он должен был бесцеремонно продолжать задуманное. Но ему следовало выйти из ситуации достойным образом.
Последующие дни и даже месяцы мы снова и снова вспоминаем этот случай. Каждый раз, когда наши взгляды встречаются, мы оба смущаемся. Это сильно раздражает. Для тюрьмы такое характерно: здесь не выйдет долго испытывать неприязнь к другому. Этот принцип также верен и с дружбой. Тюрьма – это место, где слишком трудно долго терпеть тягостные чувства, но то же относится и к радости. В часы бодрствования заключенные пересекаются взглядами десятки раз. Испытывать эти чувства подолгу – мучительно. А при каждой нашей встрече нас снова и снова терзает неловкость.
Я не раз пытался подойти к шриланкийцу, посмотреть ему прямо в глаза и сказать: «Брат, для меня не проблема, что ты отливаешь в кустах. Туалеты настолько грязные, что у тебя не было выбора, кроме как справлять нужду снаружи». Либо так, либо даже солгать, преувеличив, и сказать: «Я ненавижу здешние грязные туалеты и тоже иногда мочусь на землю».
Но диалоги такого рода слишком откровенны, они бы только усилили неловкость и стыд. Это было бы похоже на признание или подтверждение конфуза, и поэтому я каждый раз сдаюсь, предпочитая мириться с этим жалким чувством стыда.
Он тоже ужасно смущается, сталкиваясь со мной. Но я не в силах на это повлиять. Передо мной он справедливо чувствует себя уязвимым и пристыженным. Один бог знает, какой именно «сбой» случается в его голове каждый раз, как он меня видит. Возможно, он тоже выстраивает мысленный диалог со мной, придумывая множество оправданий тому досадному эпизоду. Но в реальности не идет на контакт. Нам обоим не хватает духу начать разговор, чтобы избавиться от этого мучительного чувства, или уже забыть об этом.
В тюрьме даже поздороваться – огромная головная боль[89]. В очереди в туалет, за едой, в коридорах, у ограждения вечно толкутся люди. Из каждого уголка тюрьмы всегда следят любопытные глаза. Ты постоянно у них на прицеле. Когда взгляды встречаются, ответить приветствием – быстрый способ удрать от людей, вынужденных быть частью твоей жизни. Поначалу ряд таких случаев не вызывает стресса, но, когда проводиш