ь в тюрьме долгое время, сам акт приветствия медленно, но верно превращается в пытку – акт, который когда-то был выражением дружелюбия. Мы будто члены семьи, которым приходится бесконечно здороваться друг с другом, выдавливая фальшивые улыбки.
Дискомфорт от приветствий настолько силен, что заключенные, минуя друг друга, притворяются, что никого не видят, словно проплывающие мимо тени. Или автомобили с запотевшими стеклами, с обзором только прямо перед собой. Такое поведение относительно терпимо, пока людям незачем смотреть друг на друга. Если же между отдельными заключенными возникает неловкость, тревожность ситуации нарастает. Между мной и шриланкийцем возникают особые «отношения» – мы расходимся в разные стороны, еще издали заметив друг друга. Я даже стараюсь реже, чем раньше, подходить к заборам напротив комнат, где расселили шриланкийцев.
Атмосфера в тюрьме создается дисциплинарными мерами на микро– и макроуровне, направленными на развитие враждебности между заключенными. Ненависть пронизывает всех заключенных, делая их более замкнутыми. Тяжесть этой ненависти столь велика, что одной мрачной ночью узники внезапно падают духом и перестают сопротивляться… они сдаются системе, взращивающей ненависть… и соглашаются на принудительную депортацию. Это и есть главная цель Кириархальной Системы этой тюрьмы: «Возвращение заключенных-беженцев в те страны, откуда они прибыли». Но власть тюремных заборов может поставить узников на колени, только если сами заключенные встанут на сторону своей клетки. Тюрьма создана сеять злобу и разрозненность. Если бы туалеты были спроектированы как следует, чтобы пол по самые лодыжки не заливала вода пополам с мочой, мы двое в ту ночь не оказались бы в той нелепой ситуации и впоследствии не ощущали бы себя так униженно и неловко.
Тюремная Кириархальная Система прививает заключенным порочные привычки и постыдное, варварское поведение. Именно эти ужасные туалеты заставили юношу из Шри-Ланки и многих других мочиться везде, где им вздумается; в кусты, в густые заросли растений, покрытых желтыми и красными цветами. Люди, мочащиеся на цветы, отвратительны. И это всего лишь один пример.
Главные туалеты в тюрьме временами настолько переполнены, что заключенным приходится выстаивать длинные очереди. И это тоже унижает: заключенные вынуждены есть вместе в определенные часы, поэтому, естественно, потом им всем нужно в туалет в одно и то же время. Пол в этих кабинках – крошащийся бетон. Он покрыт трещинами – тоненькими, но глубокими и полными скопившейся грязи и спермы. Заключенные здесь мастурбируют и эякулируют в эти трещины – из них удушающе воняет гнилью.
Кран для душа – это просто дырка в стене. Видите ли, туалет и душ находятся в одной кабинке. А сток представляет собой грязный желоб, куда стекает слив из соседних душевых кабинок, перенося всю грязь в следующие.
Иногда в этих грязных желобах скапливаются массы волос, сбритых в этот день. Они забивают сток, и вода, всегда только холодная, прекращает сливаться. Это тоже вызвано тем, что бритвы выдают не чаще раза в месяц, и в этот день в душевых скапливаются пучки волос. За этими бритвами с синими ручками узникам тоже приходится выстраиваться в длинные очереди. Власти считают, что если дать заключенным неограниченный доступ к бритвам, то они будут более склонны к самоубийству или членовредительству. Поэтому лица узников часто покрыты густыми зарослями, и десятки длиннобородых мужчин томятся то в очереди за едой, то в очереди в туалет.
Когда бритва ломается, заключенный вынужден пользоваться бритвой друга или просто ждать неделями. Шансы упустить бритву велики: очереди образуются внезапно, а весь запас раздают меньше чем за час. Очередь за бритвами – самая скандальная и беспорядочная очередь в тюрьме. Заключенные становятся такими взвинченными, что напряжение иногда переходит в пинки и удары. Но в этих случаях заметны заключенные, которые прикрывают спины друг друга, – те, кто предан идеям братства. Они делятся бритвой и сбривают лишние волосы. В рамках тюремной Кириархальной Системы ограничение поставок даже элементарных вещей – очевидная стратегия для воздействия на заключенных, провоцирующая их дурное поведение.
Перед каждым рассветом в тюрьму входит группа папу с оборудованием для уборки и большими ведрами. Это просто молодежь с пушистыми волосами, одетая в желтую униформу с черными полосами вокруг ног и талии. Эта униформа скрывает их естественно мускулистое телосложение. Прямо у главных ворот они делятся на группы и расходятся по тюрьме, словно послушные солдаты по своим постам. Более опытные в быстрых методах уборки группы направляются в душевые и туалеты. Не перекинувшись с узниками ни словом, они вычищают всю грязь там за пару часов. Они собирают ее в большие пластиковые ведра и выливают за заборы в океан.
Эти молодые папу всегда выглядят напуганными при встрече с заключенными. Они молчат из страха. А источник этого страха – россказни австралийцев, насочинявших папу, что в этой тюрьме они должны убирать санузлы для опасных преступников и террористов. Это заключенные-экспатрианты[90], и с ними лучше не сталкиваться, ведь они в любой момент могут затеять что-то опасное и напасть.
Этого хватает, чтобы нагнать страху, особенно на тех папу, у кого мало опыта общения с людьми из другого полушария. Подобная демонизация прочно въедается в сознание, и наверняка уйдут годы, чтобы избавиться от этих предрассудков. Австралийцы формируют в умах уборщиков ложное впечатление о нас точно так же, как они очерняли местное население в наших глазах перед отправкой на Манус. Это такая же выдумка, как примитивизм, жестокость и каннибализм местных.
Взаимодействие местного общества с беженцами пропитано страхом. Узники будто оказались в кошмарном сне наяву; они боятся местных, а местные боятся их.
Это кошмар, воплощенный в реальность /
Кошмарные слухи об узниках /
Кошмарные слухи о местных /
Кошмар стучит в такт их шагам /
Кириархат порождает ужас /
Ужас порождает террор /
Опора этого террора /
Две группы людей, живущих в страхе.
Этот страх управляет папу во время их работы. Например, один из них долго и тщательно намыливал санузел моющим средством и теперь хочет его ополоснуть. И тут в туалет хочет войти заключенный. Местный не может выдавить из себя ни слова, чтобы попросить его подождать несколько минут. В подобных ситуациях папу просто молчат и ждут, пока заключенный осознает ситуацию и сам дождется, пока уборщик смоет пену. В тех редких случаях, когда заключенный входит и закрывает за собой дверь кабинки, папу приходится стоять в ожидании, почесывая затылок.
Эти же пушистоволосые папу, вычищающие туалеты в гробовом молчании, удивительно веселы и жизнерадостны, когда убирают территорию за тюремными заборами. Во время полуденного перерыва они часто оглушительно хохочут и гоняются друг за другом с метлами в руках, по участку между Тюрьмами Фокс и Дельта. Они любят шутливые потасовки и обожают игры, в ходе которых отпускают друг другу тумаки пластиковыми бутылками или пинают приятелей под зад. Несмотря на эти пинки, отношения друзей переполнены искренней добротой. Видимо, каждый шуточный пинок или толчок равнозначен доброму объятию или дружеской болтовне. Иногда они так громко дурачатся и устраивают такие бурные шутливые догонялки, что кажется, будто они совсем забыли правила и предписания тюрьмы. Единственное, что обычно заставляет их прекратить, – это выговор от австралийских служащих. Как только папу замечают неодобрительные взгляды вышестоящих, то внезапно осознают, что теперь работают на компанию, где царят строгие правила, и понимают, что придется обуздать свои манеры общения.
Не проходит и часа, как тщетность санитарных мер становится очевидной. Цементные полы, полные щелей, буквально притягивают грязь. Она просачивается глубоко внутрь, и результат всегда один и тот же. Уборка – это всего лишь фарс, призванный убедить нас, что санузлы регулярно обслуживаются. Но, несмотря на всю грязь, скопившуюся в этих туалетах и душевых, они по-прежнему остаются единственным местом в тюрьме, где заключенные чувствуют себя хоть чуть-чуть свободнее. Там тюремные правила слабеют. Узник может представить себя за пределами территории тюрьмы, вдали от назойливых взглядов охранников… хотя бы на несколько минут. По этой причине нескольким австралийским тюремщикам всегда поручается патрулировать этот участок. Они то и дело светят фонариками в сторону туалетов, желая проявить свою власть, показать свое присутствие. Так они заявляют: «Пусть у нас нет доступа к туалетам, но даже отсюда, стоя у заборов, мы полностью контролируем происходящее в этих кабинках».
В любой момент кто-то может перерезать себе вены одной из этих бритв с синими ручками. Членовредительство здесь – обычное явление. Это тоже повод следить за туалетами.
Для некоторых в полночь эти кабинки становятся местами, где влюбленные могут воплотить свои желания. Также и некоторые юноши подвергаются сексуальному насилию. Но охранников это не касается. Они присутствуют здесь только как элемент контроля и системы наблюдения, чтобы напоминать всем о соблюдении правил. Нельзя войти в туалеты, не ощутив грозного и властного присутствия тюремщиков, сидящих прямо снаружи. Оно наполняет тревогой даже сидение на унитазе. Создается впечатление, что их взгляд способен проникать сквозь деревянные двери и загрязнять пространство, не позволяя расслабиться даже в кабинке.
День за днем, эпизод за эпизодом… я записываю воспоминания о происшествиях в туалетах. Эти кабинки – словно камеры, в которых заключена история. Вся тюремная боль будто скапливается в этих изолированных помещениях. Местные туалеты – это тайное хранилище всех страданий, порожденных другими частями тюрем, пиком которых становятся трагические инциденты внутри кабинок. Возможно, здесь вскрываются незажившие давние раны.