У очередей здесь есть своя логика, и вот что она диктует: чем омерзительнее и наглее будет вести себя заключенный, тем комфортнее станет его жизнь. По мере увеличения срока пребывания в тюрьме этот «закон джунглей» превращается в принцип, и все больше и больше узников пытаются действовать, как та группа из первого ряда очереди.
Конечно, повара могли бы распределять еду так, чтобы кусочки торта доставались всем. Отложить понемногу десерта для первой трети очереди, для последней и для тех, кто посередине. Или, например, торт раздать первой половине очереди, а фрукты – второй. Или наоборот. Или вообще никому не давать никаких сладостей – всех сделать равными. Или несколько дней распределять десерт в первой половине, а следующие несколько дней – в последней. Возможно, лучшее и самое справедливое решение – чтобы вообще никто не мог выбирать, а всем бы доставался одинаковый набор еды. Но это не тот случай. Самое лучшее всегда достается первым в очереди, то есть Мулам.
Можно было бы ускорить раздачу еды, добавив еще несколько человек персонала. Или хотя бы установить еще один тент со столовой под ним, чтобы люди подолгу не страдали в очередях. Но тюремная система подразумевает, что тот, кто желает поесть, должен страдать.
Такие, как я, всегда последними входят в столовую, и месяц за месяцем я не получаю ни фрукта, ни десерта. Ведь я всего лишь щуплый лис. Да. Это самое точное описание.
Лишь один щуплый лис /
Смотрит на цепочку лиц /
Издалека /
Я измеряю взглядом эту очередь /
И гляжу на нее обреченно /
В который раз /
Я обхожу тюрьму кругом, затем снова гляжу на очередь – к тому времени она сократилась. Наконец, пройдя несколько раз взад и вперед вдоль цепочки, я становлюсь в самом ее хвосте. В итоге я набиваю желудок остатками еды, а затем выкуриваю сигарету.
Голод словно сверло /
Сначала он буравит нутро /
Затем ввинчивается в сознание /
Истачивая нервы, разум истязая /
Он проделывает глубокие дыры во всем /
Пока не просверлит тебя целиком.
С течением дней я понимаю, что мой организм истощен. Я осознаю это всеми клетками своего тела. Иногда я гадаю, почему мой мозг не может использовать силы тела, чтобы раздобыть что-нибудь сладкое. Мое тело отчаянно требует десерта. Мне. Нужно. Что-нибудь. Сладкое.
От долгого истощения человек начинает слепнуть /
Мои глаза – два фиолетовых шара с набухшими венами /
Мое зрение теряет яркие цвета /
Я вижу все так, будто вокруг чернота /
Я представляю себя скелетом без плоти /
Моего «я», воплощенного в кости /
Я – скелет, блуждать обреченный кругами /
По этой клетке, шаркающими шагами /
Мне представляется группа людей /
Из самого начала очереди /
Сборище сытых желудков и потной кожи /
Мне опротивели их алчные рожи /
Компания, первой бегущая к корыту /
Сборище, чьи рты всегда жадно раскрыты.
За еду идет соперничество, но оно всегда заканчивается победой одного человека: персоны по кличке Корова. Этот парень всегда первым входит в столовую, и это причина его прозвища. Ему тридцать с лишним, у него большая голова и череп, как у старой гиены, короткая шея, похожая на грубый обрубок каштанового дуба, и похотливые глаза, широкие и удлиненные. Подавленное либидо этого парня перенаправляется в его нутро и в конечном счете к челюстям. Удивительно, как спокойно и даже с гордостью он принимает кличку «Корова» и совершенно ей не противится.
Некоторые из нас встают очень рано и после короткой прогулки в санузел направляются прямиком в сторону очереди. А Корова уже занял самый первый стул. Он неподвижно сидит, сцепив руки и часами глядя прямо перед собой, не двигаясь с места. Другие заключенные медленно и спокойно приходят в разное время, чтобы занять стулья, выстроенные в ряд после него. Первое место в очереди зарезервировано исключительно для него – конкуренция среди остальных на него не влияет. Этот индивид словно вне рамок очереди. Каждый день, в один и тот же час он уже ждет. Со своим непропорциональным телом, в плохо сидящей и нелепой одежде, на своем привычном стуле, выглядя как огромный торс. Часами ждет, слушая, как поднимаются крышки с кастрюль и повара объявляют раздачу еды.
Охранники отдают приказ, и очередь начинает двигаться. Тогда Корова приступает к действию и вторгается в столовую. Он удерживает этот рекорд изо дня в день. Его внимание занято передвижениями поваров и прибытием мисок с едой, а еще он отслеживает, как охранники из G4S занимают свои позиции. Он проглатывает завтрак, а затем, несколько часов спустя, снова возникает на том же месте. Такой же ритуал повторяется во время ужина. Присутствие этого парня и его необычайный аппетит вызывают всеобщее недоумение. Но он невозмутимо выдерживает все презрительные взгляды. Его ежедневный план действий неукоснителен.
Со временем остальные привыкают к присутствию Коровы и признают его право сидеть первым в очереди. Его настойчивость, решительность и упорство в соблюдении этого распорядка, а также его стойкость к колкостям и издевкам снискали ему особую дурную славу и даже своего рода популярность среди заключенных. Куда бы он ни пошел, заключенные насмехаются над ним, хотя и знают, что он не отреагирует. Чувства Коровы нельзя задеть, он не отвечает гневом или агрессией; напротив, он подыгрывает, чтобы дразнящие высмеивали его еще изощреннее. Кажется, он даже получает удовольствие от того, как слова превращаются в насмешки. Чем оскорбительнее и презрительнее издевки, тем сильнее он собой гордится. Поэтому я называю его «Коровой» без колебаний и оговорок – он сам согласен на эту роль.
Его поведение в других частях тюрьмы – то еще зрелище. Он неторопливо обходит ряды душевых, обернув полотенце вокруг голого тела. Ноги у него коренастые и безволосые, а его голени блестят, как у жабы. И, как эта жаба, прячущаяся от зимнего холода, он вынужден выискивать подходящее место. Его взгляд полон недоверия, в глазах страх и напряжение, он с подозрением озирается по сторонам. Иногда он ведет себя как слепая, но быстрая и ловкая мышь. Он сует свой нос во все, что привлекает его любопытство: каждый запах и каждый уголок. Он вездесущ. Он будто страдает от нехватки чего-то важного, некой внутренней пустоты, и подсознательно пытается ее заполнить. И эта экзистенциальная пустота словно сосредоточена в альтернативе его мышления: в его непомерном чреве.
Обычно он повсюду таскает под мышкой тазик с одеждой. В тюрьме нет стиральных машин, поэтому заключенные вынуждены стирать вещи в пластиковых тазиках. Бетонные канавки рядом с туалетами, похожие на маленькие бассейны, пришлось приспособить для стирки. После стирки, которая выглядит как полный хаос, заключенные развешивают вещи сушиться на металлических оградах. Раз в неделю каждый узник может получить немного стирального порошка, если выстоит за ним очередь.
Прикончив завтрак, Корова выходит из коридора с тазиком и своим знаменитым полотенцем. Шаркает тапочками по полу, направляясь в душевые. Он ходит с видом сторожа, чей сон внезапно нарушил шум, заставивший его открыть дверь. Утренняя хмурость углубляет морщины на его загорелом лице. Идет он так, словно кто-то только что вытащил его из душа. Приблизившись к душевым, он останавливается и вертит головой во все стороны. Потом проверяет первый свободный душ – обычно он самый грязный. Далее он изучает каждую кабинку, обнюхивая все уголки, как слепая мышь. А затем матерится так громко, что его рев разносится по всем душевым. Убеждается, что все заметили его присутствие. И когда подходящая кабинка освобождается, он туда заходит.
Неужели он так долго выбирает душ из-за длинной очереди? Или желая найти самую чистую кабинку? Нет. Я уверен, что Корове нет разницы, где намывать свои телеса. Ему важно лишь одно: чтобы все обратили внимание на его желание принять душ. Он хочет причинять всем неудобства. Он хочет, чтобы все знали, что он здесь. Такое ощущение, что вся его личность строится на том, чтобы донимать других.
Корова на некоторое время исчезает в одной из кабинок. Остальные желающие помыться возражают все громче. Он выходит в совершенно другом образе – то и дело создает новый имидж из своей жиденькой бородки и усов. Люди вроде него никогда не остаются без предметов первой необходимости, таких как бритвы, которые здесь редкость. Даже тазик, который он вечно носит с собой, – предмет роскоши, ведь только Корова и еще несколько человек смогли выдержать длинную очередь за ними. Открыв дверь кабинки, он разражается смехом. Люди, всего секунду назад колотящие в дверь, во все глаза таращатся на персону с причудливой внешностью, которая словно выплывает на сцену какого-то нелепого театра. Они реагируют взрывом веселья. Следующие минуты все задорно комментируют новый облик Коровы в самых вульгарных выражениях. Каждый пытается сочинить самый смешной рассказ о его последнем появлении и поделиться им с остальными.
Чаще всего Корова экспериментирует с формой усов. То длинные и тонкие, напоминающие усы одичавшего городского кота, который только что вытащил голову из мешка с углем. То заостренные и гладкие, обрамляющие плоское круглое лицо, – забавно выглядит. Вот такими мелкими делами Корова заполняет свое существование, но не забывает о своей главной роли лидера очереди.
Возможно, Корова знает лучшие методы, позволяющие вынести тюремное существование, пока остальные из нас пытаются выжить на грани голода. Жизнь здесь вращается вокруг бессмысленного цикла из трех приемов пищи: завтрака, обеда и ужина. Эти периоды дня тесно связаны с унижением. Тяжелее всего дотянуть до завтрака, поскольку время между ужином и завтраком настолько долгое, что желудок сжимается от голода.