Сны вплетены в саму ее ткань /
Во снах проявляются наши мечтания /
Придающие смысл существованию /
Сны – это чистая поэзия /
На фоне окружающей агрессии /
На фоне стонов… Плача… Страданий… /
Ко мне пришла любовь из воспоминаний /
Зачем мое растревоженное подсознание /
Бередит мне душу здесь, в изгнании? /
Побег к образам прошлого лишен смысла /
Тюремная атмосфера подавляет саму жизнь /
Она слишком мрачна для мыслей о любви /
Она душит даже общение с другими /
Даже звезды до сих пор скрыты /
Пока я не могу их увидеть /
Но знаю, что они там, высоко за облаками /
Ведь не бывает неба без звезд над нами?
Я слышу звук стона. Мяуканье кошки. Слышу, как кто-то бормочет: «Мама, мама». Я снова переворачиваюсь и оказываюсь лицом к Зеленой Зоне. Моим глазам снова приходится привыкать к темноте. Кошка вернулась. Она семенит так же взволнованно, как и раньше. Одним коротким прыжком кошка сливается с темнотой и исчезает из виду.
Пророк уже на другом месте. Наверное, несколько человек оттащили его к стене, где и бросили лежать. Однако на этот раз он лежит не на животе, а на спине, глядя в небо. Рядом с ним дежурят два охранника, они сидят на стульях, поглядывая на израненное тело Пророка. Тюремщики выглядят так, словно уселись у костра, пытаясь согреться. Один из них то и дело бьет Пророка коротким прутом. Он смотрит на коллегу, они переговариваются и смеются. Они бьют Пророка палкой, будто вороша угли в костре, тычут в распухшие части его тела, словно раздувая огонь. Тело Пророка не реагирует на удары, но иногда он отвечает на легкий тычок приглушенным стоном.
Папу тоже там. Но он сидит на стуле в нескольких метрах от них, с безразличным видом уставившись перед собой.
Обстановка меняется, становясь еще более жуткой. Из одной комнаты выходит фигура в белой больничной рубашке, словно призрак. Сразу за «призраком» следуют два надсмотрщика. Фигура движется, как лунатик, ступая медленно и осторожно. Тюремщики никак с ним не контактируют, но внимательно следят за ним. Когда он выходит под тусклый свет желтых ламп, я наконец его узнаю: это Гризли.
Буквально накануне его нашли без сознания под одним из контейнеров: он порезал сам себя. По словам других заключенных, он сумасшедший. С тех пор как он прибыл на остров, он ни с кем не разговаривал. Даже если он что-то произносит, никто его не понимает. Его фирменная выходка: он обожает раздеваться догола и мочиться в коридорах у всех на виду. Мне сразу становится ясно, зачем он покинул свою комнату среди ночи. Он направляется прямо к кокосовой пальме, спускает штаны и мочится; долго, необычайно долго. Он явно лежал в постели с полным мочевым пузырем и проснулся в полубреду. Закончив дело, он медленно и осторожно возвращается в свою комнату.
Два охранника, сидящих рядом с неподвижным Пророком и папу, просто молча наблюдают за этой сценой. Сверчки стрекочут, не умолкая.
Волны все так же разбиваются о берег острова, их рокот докатывается и до нас. Дрожат кокосовые пальмы. Подкрадывается рассвет. Я голоден. Я совершенно забыл о зубной боли. Пора возвращаться. Не глядя на тюремщиков, я мигом перемещаюсь и спрыгиваю вниз. Заборы обшиты листами металла, и, спрыгнув, я полностью теряю обзор Зеленой Зоны. В тюрьме царит тишина. Только Кроткий Великан сидит перед одной из комнат. Он безмолвно улыбается. Минуту спустя я ложусь на свою кровать, рядом с вентилятором и соседями по комнате, спящими напротив. Воздух здесь тяжелый и спертый, он наполнен зловонным дыханием и смрадом мерзкого человеческого пота.
В очередной жаркий день в тюрьму входит группа юристов из Департамента иммиграции. Это молодые и красивые женщины в приталенных костюмах. Они потеют; их груди и задницы притягивают внимание. Это чудесное зрелище. Появление привлекательных женщин в тюрьме ошеломляет. Многие заключенные принимают их за адвокатов, которые будут собирать и оформлять документы для их освобождения. Однако охранники объявляют, что это юристы из Департамента иммиграции, готовые срочно подать заявки на предоставление убежища.
Дилемма вот в чем: предлагается либо подать заявление на получение статуса беженца и навсегда поселиться на острове, либо заполнить форму добровольной депортации. Юристы не вступают в дискуссию; они просто улыбаются. Запах пота. Аромат женского дыхания. Аромат города. Аромат свободы. Аромат жизни. Это благоухание пропитывает тюрьму, проникает во все ее закоулки.
Само присутствие женщин-юристов – уже огромный сдвиг. Увидев их, заключенные переполняются радостью: они счастливы, как мальчишки. Они улыбаются; слышен даже восторженный смех. Но в то же время они встревожены, обеспокоены, огорчены и напуганы. Все понимают, что их ждет запутанный процесс. Это не простые женщины. Их красота подозрительна. Недоверие берет верх даже над эмоциями… но это не повод прекращать смеяться.
В западном крыле Тюрьмы Фокс возвели новое здание со стальными заборами по периметру. Для кого оно построено? Это новая бело-стальная тюрьма. Во всех смыслах слова. Вот для чего вырубили деревья: просто чтобы построить еще одну тюрьму. Вместо вольных джунглей там возникло место лишения свободы.
За следующие дни, а может недели или месяцы, часть заключенных из Тюрьмы Фокс постепенно переведут в новую тюрьму. Ее называют Тюрьмой Майк. Ей нужно время, достаточно времени, чтобы новое пространство пропиталось тюремным духом, вобрало в себя смрад из зловонного дыхания и пота узников. Это место неотвратимо превращается в полноценную тюрьму, окрашиваясь в безликий белый цвет; даже пол и заборы там белые.
На переезд дается от одного до нескольких дней. В жаркие послеполуденные часы заключенные переносят в Тюрьму Майк свои вещи; большинство из узников знакомы друг с другом. Привычные лица, привычные личные вещи, которые перевозят в сумках на колесиках: поролоновый матрас, маленькая поролоновая подушка, пластиковая простыня и ничего больше. Совсем ничего.
Шлюха Майсам напевает, пока его переводят в новую тюрьму. Он поет. Смеется. Танцует. Корова же, навсегда покидая Тюрьму Фокс, думает лишь о своих ненасытных желаниях, судя по жестам, жадно предвкушая хорошую кормежку в новой тюрьме. Уходя, Корова держит одну руку на животе, а другой тянет за собой свою сумку-тележку. Не хочу преувеличивать, но, когда он в последний раз оглядывает Тюрьму Фокс, его взгляд прикован к столовой. Он умен и находчив; он ведь накануне переезда уже успел громко и четко объявить друзьям, что столовая в Тюрьме Майк покрашена в белый и красиво обставлена. А в белоснежной и красивой столовой и кормят соответственно; пусть еда там не белая и красивая, но сытная, хорошо приготовленная, обильная и роскошная.
Кроткий Великан тоже уходит; за время пребывания с нами он одарил своей добротой большинство заключенных, а теперь покидает их. Он крепко обнимает всех узников в Тюрьме Фокс, заключая их в могучие объятия, а затем уходит, намеренный покинуть эту тюрьму навсегда. Выходя из тюремных ворот, Кроткий Великан кричит: «Друзья, я надеюсь скоро обнять вас всех на свободной земле!» Он произносит эти слова с искренней уверенностью.
Следом за этими парнями уходят их друзья. Тюрьма Фокс больше не та, что прежде. Стало чересчур тихо. И слишком мрачно. В эту и последующие ночи птица Чаука снова и снова поет свою песню. И эта песня предвещает ужас. Словно плач, полный страха и тревоги перед тем, что ждет впереди. От ее криков волосы встают дыбом.
Чаука боится тюрьмы /
Закаты стали мрачны /
Они приносят запах смерти, пугая /
Чаука скорую гибель предрекает.
11. Цветы, Напоминающие Ромашки / Инфекция: Синдром Тюрьмы Манус
В дождливые дни остров даже выглядит и пахнет иначе /
Когда льет дождь, комариные стаи где-то прячутся /
А люди больше не изнывают от жары, потом покрываясь /
Цветы, напоминающие ромашки, под каплями сгибаясь /
Танцуют и качаются, словно дыша /
Прохладным бризом насладиться спешат /
Я люблю эти цветы за их стойкость и силу /
За огромную волю к жизни, скрытую в стеблей изгибах /
Они растут вопреки всему, привнося в эту грязь красоту /
Они гордо вытягиваются прямо у всех на виду.
Я сижу на куске ствола кокосовой пальмы, спиленном и отброшенном в сторону. Я сижу на бревне беззвездной ночью, рядом с заборами, напротив пляжа, за баками для воды. Природа посвежела и ожила после закатного ливня. Бревно окружили белые цветы, похожие на ромашки, словно кто-то с особой точностью рассыпал семена вокруг этого куска дерева. Несколько цветов удивительным образом выросли прямо из-под обрубка, с грациозным изгибом подняв головы к небесам. Я чувствую особую связь между цветами и духом этой кокосовой пальмы, погибшей раньше, чем она достигла зрелости. Тело этой молодой кокосовой пальмы спилили безжалостной пилой. Ее труп будет лежать здесь долгие годы, пока постепенно не разложится и не вернется обратно в землю, из которой она была рождена.
Там есть и другие цветы, чуть дальше, на другой стороне, рядом с канализационным стоком. Можно сказать, что канализация защищает их, ведь заключенные обходят это место из-за нечистот и никто не решается подойти слишком близко. Участок вокруг дренажа настолько богат грязью и питательными веществами, что цветы там вырастают выше и ярче, чем в других местах. А еще они ощущают присутствие людей. Если дотронуться до их широких закрученных лепестков, они замирают и закрываются. Поэтому их называют «угрюмыми» цветами. Всякий раз, когда я протягиваю руку, чтобы дотронуться до них, они хмурятся и сворачиваются в бутоны. Спустя время они снова медленно и осторожно раскрывают лепестки. Я опять их раздражаю. И цветы вновь смыкаются. Я никогда раньше не видел подобных. Когда я пою, они словно осознают, что рядом происходит нечто особенное, что влияет на их мир. Я замечаю это, поскольку они двигаются медленно и аккуратно и поднимают головы.