давать названия – это способ отнять у тюрьмы ее авторитет, лишить систему власти и передать ее обратно земле. Именование – еще и творческий акт, работающий как аналитический инструмент для изучения политических и материальных обстоятельств.
Бехруз дает имена многим персонажам с помощью уникальной техники. Он использует юмористические прозвища и именные словосочетания[48], когда обращается к конкретным людям, либо чтобы защитить их личность, либо как способ выстроить персонажа, либо и то, и другое. В фарси не используются заглавные буквы, но в английском языке у нас есть преимущество: мы создаем имена собственные из фраз, используя заглавные буквы в каждом слове (включая определенный артикль). Так мы разъясняем, что в контексте книги описание или прозвище – это имя человека, отражающее его личность и характеристики (физическую особенность, характер или темперамент).
Важная абстрактная идея в книге названа «Кириархальной системой». В заключительном эссе я исследую академическую концепцию «кириархата». Этот термин обозначает пересекающиеся социальные системы, которые усиливают и умножают друг друга с целью наказания, подчинения и подавления.
Кириархальная система – это название, которое Бехруз дает идеологическим субстратам, выполняющим руководящую функцию в тюрьме; это название обозначает дух, который властвует над центром задержания и вездесущим приграничным индустриальным комплексом Австралии. Термин на фарси system-e hākem также можно перевести как «репрессивная система», «правящая система», «правительственная система» (определение «правительственность» используется в книге для описания конкретных применений системы) или «властная система». Однако понятие кириархата подчеркивает масштабы пыток и тотальный контроль в тюрьме.
Бехруз также переименовывает Региональный центр обработки на острове Манус. На протяжении всей книги Бехруз называет центр временного пребывания Тюрьмой Манус – он именует его, дает ему определение и критически анализирует на своих собственных условиях. Каждая секция центра также переименована аналогичным образом. Теперь, в концептуальном смысле, тюрьма принадлежит ему, а не он ей.
Сочетание этих двух наименований – Тюрьма Манус и Кириархальная Система – подкрепляет размышления Бехруза о структурных и систематических пытках в режиме заключения, а также отражает его научную подкованность. В этом плане частое использование им научных терминов в диалоге с литературным языком и художественным стилем побуждает к многослойному прочтению и призывает к комплексному подходу.
Другим важным примером такого междисциплинарного вдохновения являются названия глав. В различные моменты я делился идеями названий с Бехрузом, и вместе мы уточняли и дополняли их. Мы решили, что каждая глава должна иметь как минимум два названия, подчеркивающих различные темы, поднятые в тексте главы. Кажущееся на первый взгляд неуместным нагромождение названий в каждой главе помогло создать чувство недоумения и абсурдности. Хаотичность этих названий вызывает ощущение нелогичности и непредсказуемости событий, что согласуется с приемами и темами, примененными Бехрузом в книге. Название «Наша Гольшифте Истинно Прекрасна» играет особую роль для Бехруза, так как, по его мнению, представляет наиболее значимые отрывки в главе. Персонаж «Наша Гольшифте» – его главный источник вдохновения среди остальных сюжетов.
Саджад: «Бехруз необычно использует метафоры на тему волков так, что они надолго запоминаются… Однажды я слышал, что иранские овчарки, отбиваясь от волков, чтобы защитить свое стадо, целятся в яремную вену. В большинстве случаев волки слишком сильны и свирепы для собак. Но бывает, что овчарке удается сомкнуть челюсти на горле волка и удерживать его так, пока волк больше не сможет выносить давление; собака упорствует до тех пор, пока волк не подчинится. Овчарка выходит победителем, получая невероятную самореализацию, – этот опыт преображает собаку, эта схватка наделяет ее силой. У овчарки развивается новое чувство собственного достоинства, выходящее за рамки простой уверенности в себе, – она вновь идентифицирует себя как волк. Пастухи знают об опасности этого явления; они знают, что, когда личность собаки так меняется, она больше не поддается контролю. И они ее убивают».
Какое-то время у меня ушло на интерпретацию того, как Бехруз применяет мифические и эпические визуальные образы, сновидения и переплетение фантазии и реальности как формы магического реализма[49]. Но в книге также много и саморефлексивных отрывков. В них Бехруз анализирует себя, свою интерпретацию тюрьмы, свой метод описания сцен и ситуаций, а также свои риторические приемы и литературный стиль.
Эти компоненты выводят его работу из жанра магического реализма и помещают в совершенно самостоятельное поле. Фактически книга Бехруза – это антипод разных примеров жанра, хотя в его тексте и присутствуют заметные черты многих жанров. Перевод его труда требовал некой концептуальной и теоретической основы, пусть даже предварительной и гипотетической.
На мой взгляд, литературные приемы и выразительные методы Бехруза перекликаются с хоррор-реализмом[50] и культурно или этнически обусловленными формами сюрреализма. Выявление этого облегчило перевод: позволило передать голос Бехруза, выбор слов, тон и стиль, а также интертекстуальные[51] фигуры более убедительно и последовательно. Я интерпретирую его жанр (или антижанр) как «ужасающий сюрреализм».
Саджад: «В какой-либо части книги Бехруз рассказывает о том, как его преследовали в Иране, или критикует иранское правительство?»
Омид: «Нет».
Саджад: «И хорошо. Нет нужды описывать это или объяснять, почему ему пришлось покинуть Иран. Вот почему это такое красивое и значимое литературное произведение. Все, что вам нужно знать о его жизни в Иране, заключено в рассказе о первом путешествии на лодке. Все, что вам нужно понять об угнетении и дискриминации в Иране, – прямо там, в океане. Все политические потрясения описываются через изображение волн. Все давление режима передано через описание морского водоворота».
Возможность перевести эту книгу я рассматривал как шанс внести свой вклад в историю, документируя события и хотя бы так поддерживая гонимых и забытых людей; перевод для меня, как и писательство для Бехруза, – это долг перед историей и способ добиться того, чтобы проблема бессрочного заключения беженцев как можно дольше сохранялась в коллективной памяти Австралии.
Но по мере того, как читал его главы, я спрашивал себя, возможно ли вообще передать опыт Бехруза на английском языке так, чтобы отдать должное его выдержке и проницательности. Его описания, критика и формулировки грубы, остры и безжалостны; его истории передают агонию, созерцание, ярость и озарение. А некоторые отрывки полны таким достойным восхищения чувством юмора, которое следовало передать как можно бережнее. Кроме того, переведенный текст не должен был растерять живость, образность и выразительность, отражающую уникальное видение и голос автора.
Один из аспектов, который я всегда держал в уме, – то, что Бехруз писал на фарси, а не на курдском языке. Он писал на языке своих угнетателей, хотя сам и является ярым сторонником курдской культуры, языка и политики. А затем книга переводилась на язык его тюремщиков и мучителей. В дополнение к политическому и социальному неравенству австралийского гражданина / негражданина я должен был осознавать, что переводил работу угнетенного курда, хотя сам отношусь к этнически доминирующей культуре в Иране (моя этническая группа – фарсы [персы], хотя я не принадлежу к доминирующей социально-религиозной группе, определяющей политический истеблишмент с 1979 года). Поэтому было крайне важно, чтобы перевод учитывал нюансы, связанные с исторической несправедливостью, маргинализацией и репрезентацией, и опирался на консультации. Мне пришлось задать себе ряд вопросов:
Как мне через перевод погрузить читателя в те условия, в которых написана эта книга? Как мне выразить идеи, эмоции и критику, переданные в виде текстовых и голосовых сообщений? Как мне верно перенести на английский новые формы и техники, которые Бехруз создает на фарси? Как мне передать сочетание курдского опыта с тюремным и многими другими?..
Какими способами литература может передавать смысл через намеки, обозначения, подсказки? Какие колониальные истории поведал заключенный курдский иранец, описывая свой опыт в Тюрьме Манус? Что особенного в точке зрения курда, неразрывно связанного со своей родиной и преданного делу освобождения? Что за уникальное видение присуще коренному жителю Курдистана? Через какие культурные коды нам толковать вложенные им смыслы? Какова связь между формой и значением в его книге? И есть ли в ней слои повествования, в которых приоритет отдается другим колонизированным народам и местам?
Ответственность была пугающей, а возможности – волнующими.
Изначально у нас были проблемы с переводом как общественно-политических моментов, так и поэтического характера оригинала на фарси. Творчество Бехруза проистекает из различных литературных традиций и отражает условности поэтического стиля. Однако трудности интерпретации и перевода оригинала с фарси на английский открыли возможности для новых литературных экспериментов.
Чтобы передать атмосферу и особенности текста на английском языке, нам пришлось поэкспериментировать с различными техниками. Таким образом, перевод упорядочивает и представляет истории нестандартным образом, намеренно фрагментируя и разбивая предложения на отрывки, а также адаптируя и смешивая жанры и стили.