Перед каждым рассветом Улыбчивый Юноша оказывается в компании «Ромашек» – сюда он идет чесать свои нарывы и раны. Иногда он чешет их так интенсивно, что ему становится неловко. Он озирается вокруг, а затем царапает ногтями распухшие и открытые раны. Я не вижу, что в итоге творится с его кожей, но это нетрудно представить. Вероятно, она истекает темной кровью и испускает много гноя. Из его кожи сочится масса гноя, смешанного с темной кровью. Это можно понять даже не глядя: в подобных случаях разум больше не контролирует ногти.
На его лице будто поселилась вечная улыбка /
Улыбка для людей /
Улыбка для охраны /
Улыбка для тюрьмы /
Улыбка для ограды /
Да /
Он улыбается им всем /
Он наверняка улыбается врачам и медсестрам /
Тем, с чьих лиц тоже не сходят улыбки упорно /
Я уверен, он улыбается даже своим ранам /
Улыбка для крови /
Улыбка для гноя /
Улыбка для боли в его костях /
Улыбка для кожи, жаждущей быть разорванной
острыми, как бритва, ногтями /
Он улыбается даже всем этим ужасным вещам.
Все просто. МСЗМП делает пациентов зависимыми от себя, она их поглощает. И тогда больной человек запутывается в ней, как в паутине, и оказывается в плену ненависти и зависимости. Недавно узники, стоявшие в очереди за таблетками, передрались. Они соревнуются за право скорее увидеть улыбающихся медсестер. Они даже не идут, а бегут от главных тюремных ворот к воротам клиники. Заключенные стали зависимы от таблеток, и эта зависимость течет в их крови, став для них жизненно важной.
Когда выстоявший очередь заключенный проходит последний досмотр, проводимый папу, он ведет себя как измученная жаждой лошадь, что наизусть знает путь к роднику. Узники наперегонки бегут к клинике, как лошади. Но это не гарантия успеха. Нет.
Даже старики умудряются состязаться с молодыми мужчинами в проглатывании таблеток. Их высохшие мышцы словно обретают новый источник силы, настолько мощный, что, если бы не их седые бороды, вы никогда бы не сказали, что они больны или стары.
Внутри контейнеров – помещений МСЗМП всегда царит гнетущая атмосфера. Может быть, это ощущаю только я, или это лишь мои предубеждения. Но я твердо намерен избегать этого места. Для меня медицинская система – словно лопасти тюремных вентиляторов: если в ней застрянет хотя бы прядь спутанных волос с моей головы, она затянет меня целиком.
Я сопротивляюсь системе до конца /
Чтобы не увязнуть в ней даже кончиком пальца /
Я держусь подальше от контейнеров клиники /
И улыбок медсестер безликих.
Несмотря на осознанное сопротивление, мне все равно любопытно. Жажда познания тянет меня изучить, как работает эта система. Иногда я даже думаю, что нервы в моих зубах намеренно меня мучают.
Когда у меня заболел зуб, я взял бланк запроса МСЗМП и написал вверху: «Приветствую, тюремное начальство. У меня болит зуб. Я бы хотел попасть к стоматологу. Пожалуйста, запишите меня к нему».
Коротко и уважительно /
Но при этом непочтительно /
Разве системе не все равно? /
Какие слова наладят с ней диалог?
С точки зрения Кириархальной Системы важно, чтобы я страдал. Возможно, система даже улыбнулась, прочитав мои полные гнева слова. Пускай система безлична и не умеет улыбаться, ублюдок, читающий письма с запросами, мог бы потешиться.
Я прекрасно знал, что здесь нет стоматолога. И я знал, что через неделю я смогу в крайне почтительной манере представиться охраннику у входа в МСЗМП, чтобы начать бюрократический процесс. Другими словами, система радушно пригласит меня войти.
Бессмысленное действие /
Безуспешный процесс /
Бесплодная встреча с улыбчивыми медсестрами /
Медсестры с бесполезными улыбками.
Под «почтительно» я подразумеваю, что нет смысла действовать агрессивно, например, колотить кулаками и пинать ногами крошечный штаб охраны. Схема ясна: я приду в клинику, где одна из медсестер откроет большой журнал регистрации и впишет мое имя в очередь. До меня туда уже были внесены имена сотен других людей. Когда я объясню медсестре, что я «в ужасном состоянии», она перенесет мое имя – ах да, извините, мой номер – из Очереди C в Очередь B. Мой номер никогда не попадет в Очередь А, предназначенную для людей «в крайне ужасном состоянии». Стоматологу, который должен посетить тюрьму в следующем месяце, поручат сначала разобраться с проблемами людей из Очереди А. Затем с Очередью B. И, в конце концов, с Очередью С. Вот такая психологическая игра.
Эта профессиональная и четкая система играет с людьми, а смысл ее игры в том, чтобы зарегистрировать тебя в массе журналов, массе номеров, массе цифр.
Видите ли, ни один стоматолог так никогда и не прилетит в тюрьму. Но заключенные все равно ловятся на крючок. Они соревнуются, оттесняя друг друга, чтобы попасть в Очередь А. Или, увидев свой номер в Очереди В, думают, что хотя бы не так сильно отстают от остальных и у них есть шанс посетить стоматолога. Очередь А кажется недостижимой мечтой. Я не встречал никого, кто добился бы регистрации в Очереди А, однако там значится целый список номеров.
Система МСЗМП еще более запутана для людей с другими заболеваниями. Их множество: болезни костей, желудка, ушей, горла, носоглотки, глаз. У каждого врача свое расписание и очереди. Все эти врачи воспринимаются как мессии, спасители, но нога ни одного из них никогда не ступала ни на остров, ни в тюрьму. Их прибытие вечно запланировано на следующий месяц. Но они никогда не приезжают.
Люди вроде Улыбчивого Юноши борются за выживание в этих условиях. Улыбчивый Юноша бьется за каждый глоток воздуха внутри этой системы. Как и многие другие, кто изо всех сил пытается выжить, но система перемалывает их до самых костей. Я уже свыкся со своей зубной болью. Я даже представляю себя сидящим однажды утром на своей кровати без зубов – как глубокий старик, у которого выпали все зубы. Я буду неподвижно сидеть, отупело уставившись в стену. Иногда можно развеять скуку, воображая себя в наихудшем из возможных сценариев. И тогда медленно, но верно тягостное чувство, которое при этом испытываешь, уступает место безразличию. Погружение в фантазии заставляет меня чувствовать себя более живым.
В ситуации, когда ты стонешь, истекая кровью, когда ты измучен непрекращающейся агонией, в ситуации страдания малейший сдвиг или любая перемена могут предвещать огромное событие. Так что просто представьте, что будет, если на порог тюрьмы ступит австралийский Министр по делам иммиграции. Только вообразите себе этот эффект. Эта новость прозвучала, словно взрыв огромной бомбы.
Здесь прилет и отлет самолетов вызывают страх. У заключенных особенно обостряется слух на звук пролетающих самолетов, обычно скрытых облаками. Рев самолета притягивает болезненное внимание и вызывает тревогу. Этот рев – дурной знак. Он может нести зловещие новости. Новости, по силе действия подобные кувалде, готовой размозжить голову тюрьмы. Еще он может везти группы новых заключенных-беженцев с Острова Рождества. А это приведет к удлинению очередей и увеличению и без того шумной толпы. Также самолеты могут забирать с острова группы узников, а это означает их депортацию, отправку обратно в их родные страны. Поэтому шум самолетов вызывает волны отчаяния и дурного предчувствия, прокатывающиеся по тюрьме.
Министр иммиграции быстрыми шагами пересекает короткое расстояние между Тюрьмой Оскар и Тюрьмой Дельта, не глядя по сторонам. Он усаживается на стул внутри контейнера рядом с Тюрьмой Фокс. Охранники собирают группу из пяти или шести заключенных, не подозревающих, куда их ведут, чтобы послушать Министра. Тот указывает пальцем на эту кучку людей, словно диктатор. Он говорит торопливо и произносит слова с намеренным нажимом. Он говорит: «У вас нет никаких шансов. Вы либо возвращаетесь в свои страны, либо навсегда останетесь на острове Манус». Затем он спешно уходит. Вот и все события за день.
После ухода Министра в тюрьму входит группа чиновников из Департамента иммиграции в сопровождении нескольких переводчиков, одетых в зеленое. Это стандартный подход, когда власти хотят подчеркнуть какую-либо проблему. Они собирают всех перед столовой, где сотрудник Департамента иммиграции заберется на стул и громко зачитает документ. Его выступление призвано нас одурачить. Его песню сочинили, чтобы нас обмануть.
Пока мы слушаем, наше подсознание выставляет его самым могущественным человеком на этом тропическом острове. Он мнит себя глашатаем, передающим королевские приказы народу на площадях старинных городов. Он нелепо выпячивает грудь и слегка отклячивает зад. Он так старательно держит документ как можно более прямо, одной рукой за верхнюю часть, а другой – за нижнюю, будто бумага вот-вот разорвется пополам. Затем он с особым самодовольством зачитывает законы, ограничивающие жизнь на острове.
Это дарит ему ощущение могущества. Это раздувает его чувство собственной важности. Так он становится чем-то большим, чем мелкий чиновник с морщинистым лицом, складками между бровями, грудью колесом и выпяченным задом. Зачитывая эти слова, он приобретает мнимую власть. Возможно, если бы документ зачитал ребенок или кто-то посимпатичнее этого сотрудника, он бы тоже преисполнился гордыней и властностью.
Он похож на индюка, а переводчики – на его индюшат. Индюк заканчивает предложение и делает паузу. В это время переводчики громко и торопливо переводят его слова на несколько языков. Этот сумбур продолжается, пока документ не дочитают до конца.
Тюремные переводчики кажутся самыми потерянными из всех людей в тюрьме. Они полностью отчуждены от своей идентичности, от того, кем они были; они будто сами не знают, кто они и за что выступают. У них нет свободы воли. Будь я поистине великодушен, я бы сказал, что они, по сути, являются живыми ретрансляторами.