Решение уже принято /
Продолжить опасный путь /
Мы сожгли наши мосты /
Остается лишь рискнуть /
Двигаться только вперед /
Плыть дальше, назло штормам /
Нас безысходность шлет /
Навстречу океанским просторам.
Те из нас, мужчин, кто не спит, должны взять на себя работу маленького водяного насоса: мы должны вычерпывать воду. Лодка протекает, нам приходится бороться с водой, поступающей через дыру в корпусе. Помощник капитана приносит два маленьких ведерка и направляется в машинное отделение. Голубоглазый Парень стоит на ступеньках, ведущих в машинное отделение, поэтому я встаю снаружи у планшира[58], образуя цепочку из трех человек. Помощник капитана наполняет ведро водой и передает его Голубоглазому Парню. Он передает ведро мне. Мы сохраняем бодрый темп даже среди ревущих волн, которые нас окружают.
Вода поступает через отверстие, мы зачерпываем полное ведро, передаем его друг другу и выливаем. Как только первое ведро пустеет, прибывает второе ведро. Помощник капитана настолько расторопен, что я быстро устаю. Я только и вижу, как мелькают ведра с водой, передающие их загорелые руки и юное испуганное лицо Голубоглазого Парня.
Горы волн вздымаются и опадают.
Наших усилий недостаточно. Вода заполняет машинное отделение – оно уже наполовину затоплено, – а мы не должны были позволить ей подняться так высоко. Друг Голубоглазого и Конский Хвостик на другой стороне лодки возятся со сломанным водяным насосом. Они пытаются запустить его при помощи масла и ремня, но насос не издает ни звука.
Мы ведем тяжелую битву за выживание, пока все остальные пассажиры глубоким сном спят на палубе. Мы вычерпываем ведрами воду и выплескиваем ее обратно в ревущие волны. С каждым опустевшим ведром наша надежда и воодушевление растут. Но наша сила духа зависит от уровня воды.
На другой стороне лодки Другу Голубоглазого пару раз удается запустить водяной насос, но каждый раз он снова выключается. Друг Голубоглазого и остальные несколько раз разбирают и снова собирают насос. Все их силы сейчас сосредоточены на деталях и винтиках этого маленького ужасающего творения. Каждый звук, издаваемый насосом, вселяет надежду. Каждый раз, когда он выключается, снова раздается отвратительный звук волн, безжалостно бьющихся о корпус нашей лодки.
Кульминацией всех их усилий становится оглушительный визг насоса, и он окончательно выходит из строя. Теперь мы уверены, что на этот дрянной насос надежды нет. Теперь фронт нашего неравного боя с океаном, наша борьба за жизнь сводится к одному месту: дыре в днище лодки, которая расширяется с каждой секундой.
Но когда смотрю вниз, я вижу, что уровень воды снижается с каждым полным ведром. Мы вычерпали ее почти до самого пола машинного отделения. Ситуация изменилась в нашу пользу, и я наполняюсь оптимизмом: мы можем вычерпать всю воду обратно в океан. Мы уверены, что доберемся до места назначения к полудню следующего дня. Теперь, когда воды в машинном отделении почти не осталось, у меня появилась возможность отдохнуть и пройтись по беспорядочно заваленной спящими людьми лодке. Я хочу разбудить остальных. Я хочу предупредить их, что мы на волосок от смерти.
По всей палубе люди навалились друг на друга в непробудном сне. Несколько коренастых молодых парней покинули свои каюты и перегибаются через борт судна. Их лица ярко-красные из-за палящего солнца, и когда я подхожу ближе, то вижу, что они перепачканы желтой рвотой и морской водой. Я трясу их за плечи и кричу на них, чтобы они осознали ситуацию с волнами и нашей борьбой со смертью. Но они реагируют только стонами, у них изо рта идет пена. Они настолько слабы и обессилены, что не могут связать и двух слов. Не осталось и следа от тех заносчивых, наглых юнцов, которые унижали женщин и детей в начале путешествия. Их мускулы нам никак не помогут.
Семьи сплелись вместе на корме лодки. Я замечаю, что шриланкийцы снова прижимают к себе своего малыша.
Я отрываю тяжелые руки матери и отца от груди ребенка, который уже практически задыхается, и перекладываю их на его еще слабые ножки. Я не желаю нарушать священные семейные узы, пока они спят глубоким сном, но и не хочу, чтобы ребенок задохнулся под тяжестью родительских тел. В этот момент я вижу связь ребенка с матерью и отцом, пока он покоится в святилище их рук. Я помещаю этот образ в уголок своего растревоженного сознания, чтобы время от времени возвращаться к нему.
На нашу лодку уже обрушилась трагедия, но судно по-прежнему движется с постоянной скоростью, как песня, созвучная взлетам и падениям волн.
Караван усталых тел /
Сгорбившихся в неподвижном сне /
Глубоко в океанские просторы /
Их уносят гигантские волны /
Несмотря на все наше усердие /
Я чувствую дыхание смерти.
Мое тощее тело и уставшие мышцы наполняет удивительное ощущение могущества пополам с ужасом. Я должен вернуться в машинное отделение.
Вода снова вторглась внутрь и опять поднимается все выше и выше. Помощник капитана в одиночестве наполняет ведра водой, взбирается по короткому лестничному пролету и изо всех сил выплескивает их обратно в океан. Часть вычерпанной воды выливается обратно на палубу и стекает под тех, кто там лежит. Друг Голубоглазого и остальные сидят на своих прежних местах – на их лицах абсолютная растерянность. Мы устали и перегорели, но я думаю, что нас всех объединяет чувство солидарности, общего дела. Мы должны найти в себе силы бодрствовать и бороться. Сон означает смерть. Я снова начинаю вычерпывать воду. Сейчас не время сидеть сложа руки.
Я в несколько укусов сгрызаю одно из яблок, которые вез с собой Голубоглазый Парень, и встаю на ступеньки. Я меняюсь с ним местами – незначительное изменение, не приносящее ни капли реального облегчения моим уставшим мышцам. Неважно, стою ли я на ступеньках или у борта лодки; важно то, что мы постоянно наполняем и опустошаем ведра, передавая их друг другу. Помощник капитана наполняет ведро и передает его мне. Я беру пустое ведро у Голубоглазого Парня и опускаю его в машинное отделение. Ритм и ускорение, контроль и скорость – мелькающие руки и ведра с тонкими ручками. Целый день борьбы с дырой, которая продолжает расширяться.
Теперь, независимо от количества сливаемой воды, ее уровень почти не снижается. Вода поднялась до пояса. Друг Голубоглазого и остальные возвращаются к насосу, хотя всем понятно, что он отключился навсегда. Мы подобны человеку, падающему с большой высоты и хватающемуся за соломинку. Жажда избежать смерти вызывает веру в чудеса. И эта вера приходит. И было бы настоящим чудом услышать рев этого водяного насоса.
Крепкий Мускулистый Парень изо всех сил пытается запустить механизм – ничего не происходит, совсем ничего. Водяной насос – труп, такой же неподвижный, как тела по всей палубе.
Ужасные волны с жутким грохотом обрушиваются на нас со всех сторон. Наша бедная лодка – теперь волны почти вдвое больше прежних – почти раскалывается надвое. Судно так качает, что помощник капитана теряет равновесие, – вода выливается нам на головы, а не за борт. Море набрасывается на нас отовсюду, а вода в машинном отделении поднимается все выше и выше.
Помощник капитана так проворен, что мы выдыхаемся и сбиваемся с ритма, роняем ведра, теряем концентрацию… и за эти краткие неловкие секунды безнадежно отстаем. Капитан без остановки вращает штурвал то влево, то вправо; он машет Другу Голубоглазого, чтобы тот позвал его помощника. Тот идет на мостик – похоже, поступила новая команда. Этот худощавый и опытный моряк без устали работал много часов подряд. Он оставляет в нашей цепочке огромный пробел и чувство нарастающей паники и невыразимого страха. Мгновения спустя вода словно обретает уверенность и взбирается на стены машинного отделения, волны с новым приступом ярости набрасываются на корпус лодки. Друг Голубоглазого замещает помощника капитана в машинном отделении, но он несравнимо слабее, к тому же его мутит от запаха перегоревшего бензина, такого резкого, что щиплет глаза. Затем в машинное отделение спускается Крепкий Мускулистый Парень; он сильнее и проворнее, чем Друг Голубоглазого. А юный Конский Хвостик занимает мое место на ступеньках. По мере того как мы меняемся местами, наша цепочка продолжает вычерпывать воду.
Я хочу увидеть ребенка из Шри-Ланки; образ этого малыша притягивает меня к корме. Я перешагиваю через почти безжизненные тела с открытыми ртами, пускающими слюни. Я направляюсь к семьям в поисках шриланкийцев.
Губы малыша потемнели и припухли. Он покоится на груди матери, но дышит более ровно, чем раньше. Эта связь между матерью и ребенком дарит такое чувство безопасности. Внезапно Беззубый Дурак приходит в себя и тащится к борту лодки. Его обильно рвет, вплоть до капель кислой желтой желчи. Следом неспешно поднимается один из наглых юнцов, пялится на ревущие волны и начинает мочиться как на кучу блевотины, так и на своих лежащих рядом приятелей. Он выглядит бесноватым, словно человек, потерявший рассудок после встречи с призраком. Пугающий океан его загипнотизировал. Его уже не волнует, куда он мочится.
Вода в машинном отделении покрыта бензиновой пленкой. Помощник капитана с тряпками и палкой ныряет, пытаясь найти и заткнуть дыру в днище лодки. Мы бесполезны и ничем не можем ему помочь, а только взволнованно наблюдаем за его тяжелой схваткой с водой. Уровень воды доходит ему до ребер, он снова ныряет с палкой и тряпкой, и каждый раз, когда он выныривает, его лицо становится все мрачнее. За все это время он не проронил ни слова, но во всем его облике чувствуется мощь воина, чьи подвиги утеряны в анналах истории. Вздувшиеся вены на его руках и голенях – это послание мужчинам, женщинам и океану. Они покрывают его костлявое тело, как сеть. Его изможденное и морщинистое лицо кажется вылепленным морем и его безжалостными волнами. Его ловкость и жутковатое молчание наводят меня на мысли, что его бесстрашная игра со смертью и темными штормовыми ночами в течение долгих лет – это его способ скоротать время. Это его вторая натура.