ивая, упирались друг в друга грудью и обнимались, становясь на задние лапы, когда встречались. От афганской борзой Сандры с невероятно шелковистой тёмной с подпалинами шерстью и аристократической мордой, одной из первых в Москве, привезенной соседями-дипломатами откуда-то контрабандой, до единственного настоящего врага – тоже борзой, но русской, Назара, которого его хозяин, редкий дурак, притравливал на кошек и небольших собак, пока на папу не напоролся.
Назар в итоге, пытаясь прихватить Дика, папины часы прокусил, хотя в ответ тут же получил по морде ребром ладони. В классическом карате это называется «шуто», хотя папа этого не знал – дрался на автомате, и ни людей, ни собак, ни чертей с привидениями не боялся. В его жизни всякое бывало. Очень способствовало пониманию того, как мир устроен – и он так до сих пор устроен. Личный опыт подсказывает. Когда он умер – не пережил второго инфаркта, не дожив до шестидесяти, Дик решил, что ему тоже пора умирать. Половина его роскошной чёрно-белой шубы вылезла. Есть он отказывался. Выходили пса чудом. Пожалуй, именно то, что за ним надо было ухаживать и с ним гулять, спасло маму, которая внезапно оказалась вдовой. Дальше помогли внуки. Так что папу она пережила намного, дожив до девяноста с небольшим…
Умер Дик, пережив папу на семь с небольшим лет – в августе 90-го. Как назло, дома тогда быть не случилось – унесла нелёгкая в Лондон. Да и Зуля когда умерла, был в поездке, летел в Астану. Тоже как нарочно – обе собаки ушли, а с ними не попрощался. У кого своих собак не было, этого не поймёт. Да и не надо. Не умеешь зверей любить – не научишься. И тут вопрос: как с людьми? Опыт показывает, что и с ними так же. Как правило, если человек не держал никогда животных и их не переваривает, что-то с ним не так. Не стоит его к людям подпускать, а уж к детям – тем более. На всякий случай. Хотя среди мизантропов и садистов встречаются экземпляры, которые только людей ненавидят, а душой на каком-нибудь кенаре отдыхают, рыбках, лошади скаковой, коте или собаке. Бывает и такое…
По этой части вспоминается происхождение упомянутой выше овчарки, которая в семье жила с конца 40-х по рубеж 50–60-х. Уточнить бы, да не у кого… Пока родители были живы, у них не спросил, а теперь что уж. Мы вообще никогда с родными при жизни не говорим про то, что потом, под собственную старость, больше всего интересно. Им некогда, нам некогда. Так и живём – случайными обрывками воспоминаний, рассказанными ненароком. Сколько рассказалось, столько и запомнилось. Возвращаясь к домашним зверям, которых видел сам, – был ещё Жук. Здоровенный волкодав, размером с телёнка, в Евпатории. Отец построил там с дедом дом в 50-е, который дед после смерти бабушки в конце 60-х продал. Тогда дед там жил – строил всякое, военно-морское, особой важности и секретности. Ну этот пёс дом и охранял.
Запомнился он, как всегда большие собаки запоминаются маленькому ребёнку, лет двух-трёх, огромным чудищем. Хотя по характеру, наверное, был совсем неплох, раз к нему подвели знакомиться. Папа на нём ездил верхом, подогнув ноги. Что о многом говорит, хотя рост у папы был небольшой, а мама была ещё меньше. Оба метра полтора с небольшим. Война ли сказалась с её голодом или генетика такая была – кто знает? Мама вообще-то кошек любила – и их вспоминала. Чёрного, пушистого кота, который потерялся, уйдя на полустанке погулять из эшелона, когда её из Ленинграда на Урал зимой 41-го в эвакуацию везли, и маленькую чёрно-белую Кнопку-хулиганку, любившую съезжать сверху вниз по гардинам, от потолка до пола, вцепившись в них когтями передних лап. Её им в качестве будущего кота принесли, и она так котом и жила, пока котят не принесла…
Но главный, про кого родители, особенно папа, рассказывали, был Джек. Тот самый, смерть которого его так ранила, что он больше собак заводить не хотел. Немецкая овчарка – трофей войны, доставшийся деду вместе с Пилау. Элита элит, из прусского эсэсовского питомника. В котором осталась только щенная сука – настолько злобная, что её пришлось пристрелить, и её подросший щенок, которого уже начали тренировать – этот самый Джек. На фотографии – огромный пёс с большими ушами и невероятно смешливой и умной мордой. Который, когда слышал немецкую речь, шёл убивать – молча летел к горлу, так что его, когда пленные работать приходили, приходилось в сарай запирать.
В СС ведь как собак тренировали? Сначала били. Потом приходил ОДИН, который не бил, а кормил и воспитывал. Он и должен был стать хозяином на всю жизнь. А тут бить уже начали, а хозяина псу не завели – наши пришли. Он на всю жизнь запомнил – говорят по-немецки, значит, будут бить. И реагировал соответственно. Да и не он один. Теперь-то ладно, но ещё в 70-х, когда в институте учился, привести домой одногруппников-гэдээровцев было нельзя. Все нормальные ребята, один вообще отличный, но нельзя. Думать об этом не стоило. Нынешним этого не понять и, наверное, слава Б-гу. До следующей войны. А вот как она будет, и вопрос ещё – с кем… Кто после неё жив останется, если доживём, что вряд ли, так и посмотрим, как реагировать на чужую речь ОНИ будут. Со всей их интеллигентностью, толерантностью и хорошим воспитанием…
Про Джека рассказов была масса. Как он, когда брата из роддома принесли, лёг на пороге и к нему никого не подпускал, даже маму – покормить. После чего был бит, с запретом входить в комнату, и до конца жизни туда не входил, как перед ним ни извинялись. Как маленький брат, учившийся ходить в год-полтора, вышел к нему в коридор, свалился на подстилку и его счастливый пёс-убийца начал страстно вылизывать. За что отдельно и опять несправедливо получил, после того как подслеповатая бабушка, не разобравшись с тем, что в углу прихожей происходит, ворвалась в комнату с заполошным «Джек ест ребёнка!»
Рассказывали, как дура-нянька (домработницы и няньки у всех были, даже в коммуналках: девушки из голодной деревни выбирались) заснула, выгуливая на бульварах коляску, и брата увезли вместе с ней цыгане. Отец пустил по следу Джека, и с двустволкой шестнадцатого калибра, подаренной деду ещё до войны Ворошиловым, погнался за ними, так что коляску с братом они на остановке бросили, сбежав на троллейбусе – и правильно сделали. Иначе там бы их и пристрелили, даже если забыть о собаке, а про неё забывать никак не стоило. Не та была собака, чтобы про неё забывать. Отбиться было нереально. Ну, прошлое есть прошлое. Жизнь страны. История семьи – в котах и собаках. Про рыбок как-нибудь отдельно: есть и о них что вспомнить. Длинный получился рассказ, но звери этого заслужили. Не меньше, чем люди. А может, и больше – по крайней мере некоторые…
Вспомним молодость. Даже, скорее, юность. Не всю, фрагмент, вскользь. Военную кафедру МИСиСа, которую уже сорок лет вспоминают на встречах все его выпускники мужского пола. Она это заслужила! Три года по средам – в стройотрядовках более или менее защитного цвета. Экзамены в конце каждого курса: по огневой, матчасти и тактике. Как-никак, целые командиры взводов средних танков, которые на военной кафедре стояли: старые модели, Т-54 и Т-55. Сначала на Шаболовке: какое было развлечение в конце мая, в жару, тренироваться, наводя стомиллиметровое танковое орудие из распахнутого окна на строившееся напротив здание МВД! Учебные машины стояли в районе Таганки. Потом, достроив новый комплекс зданий кафедры, их перевели в Тёплый Стан, где тогда ещё рос неплохой грибной лес.
Строевую в тёплое время года отрабатывали в Парке культуры и отдыха имени Горького. Там были местные пивные, что и офицерам, которые вели занятия, и курсантам никак не мешало. Скорее наоборот. Особенно «Уголок», который студенты ничтоже сумняшеся, недолго думая прозвали «Уголовником». Спецификой было то, что на руки взводам выдавались автоматы – «калаши», но танковые, со складным металлическим прикладом. Магазины без патронов, автоматы без бойков – на всякий случай. Мало ли… Их по дороге в парк и обратно вешали на шею, как «шмайсеры», от которых они издалека отличались только изогнутыми, как и положено, рожками. Рукава при этом закатывались выше локтей, шли колонной, чеканя шаг. Прохожие тихо дурели от происходящего. Младшекурсники тем более.
Как-то, не пивший в те годы пиво, что высвобождало после строевой лишний час, но бывший комсомольским активистом, автор к ним в таком виде зашёл, перед лекцией второго курса по химии, в лиловый кубик бывшего института «Цветметзолото» на Крымском Валу: оповестить комсоргов и политсекторов групп насчёт надвигавшегося Ленинского зачёта. Надо отдать должное выдержке и чувству юмора пожилой дамы, профессора Грановской, которая занятия вела: у неё на лице ни один мускул не дрогнул. Хотя вспоминают это событие те, кто в аудитории тогда сидел, до сих пор. Традиционная для эпохи развлекуха. Вроде на грани фола, но всё по-взрослому: поручение факультетского бюро…
Потом, после защиты дипломов, три месяца, с июля по сентябрь, провели в «Путиловских» военных лагерях, на берегу Волги, в верховьях. Команда квартирьеров, которая их, во главе с автором, обустраивала и потом разбирала – две дополнительных недели. Она же занималась штабом сборов, размещавшимся в сосновом лесу, в стареньких, 50-х годов, брусовых, на кирпичных фундаментах домиках, крытых затейливо гнутой, глиняной, ещё китайской (в 1980-то году!) черепицей. Где отоплением были самодельные буржуйки из металлических бочек, а удобства представляли собой сколоченные на берегу ближнего оврага деревянные будки-скворечники. Окна и двери вставить, потрескавшиеся стёкла подлатать, полы настелить, покрыв фанерой, привезенной на грузовиках из Москвы, наглядные пособия приготовить, мишени из той же многослойной фанеры выпилить и защитной краской покрыть…
Главной задачей команды было уцелеть в окружении мириад комаров, злых, как фашисты, и голодных, как отступающие наполеоновские солдаты. Потом, когда приехал остальной курс, за исключением выпускников Физхима, учившихся дольше остальных и проходивших лагеря зимой, они рассредоточились по всему личному составу. Но тогда… Их каждый вечер били достаточно для средних размеров шашлыка, с кровью. Беда в том, что кровь была своя собственная, выцеженная ими из тех, кто им попался. С учётом того, что никаких средств защиты, кроме дыма костров, под рукой не было, развлечение было ещё то. На гладиаторов римлянам надо было не львов притравливать, а волжских комаров. Посмотреть бы на них после этого…