По их теперешнему дурацкому представлению плохо – это когда нельзя в ту страну, куда им хочется поехать, улететь сразу же, как только в голову пришла такая идея. Когда начальство не такое, как им бы хотелось, а такое, каким оно только и бывает – неидеальное. А какое идеальное, они понятия не имеют, знают только, что оно такое где-нибудь есть. В высшей мере честное, заботится не о себе, а исключительно о народе, на своих постах-местах не засиживается, живёт на одну зарплату и никого ни к чему никогда не принуждает. Ангелы, а не начальники и страны у них нормальные, а не такие, как у нас… Милые, родные, добрые, глупые как пробка, хорошо образованные и воспитанные дебилы. А зима уже даже не близко – вот она, пришла. И война на дворе…
Ночь на дворе. На улице холодно. Болит расшибленное вчера вечером, когда звезданулся на обледеневшем не вовремя мостике, колено. Потерял ещё один килограмм, и от этого, с одной стороны, на душе легче, а с другой – неприятное чувство, что, если так дальше пойдёт, вес будет отрицательный и начнёшь взлетать и парить в небе, как воздушный шарик. Но в целом всё нормально: по телевизору Путин говорит спокойным голосом умные вещи (его можно за что угодно любить или не любить, критиковать или считать, что он выше любой критики, но говорит он всегда толково и, что для автора ещё более важно, за него никогда не бывает стыдно, как было и за Ельцина, и за Горбачёва, и за Черненко – да и не только за них, но и за многих из их предшественников).
Темным-темно, хоть глаз выколи. Давно спит в тёплом домике, где когда-то жил его первый хозяин, садовник Навруз, дворовый кот Мурчик, переживший всех без исключения садовников – мудрый, сильный и храбрый зверь, который второй десяток лет ходит сам по себе, как котам заповедовал ещё Редьярд Киплинг, популярный в России куда больше, чем в его родной Англии, которая предала его ещё при жизни. Кот, преданный семье как собака и приручивший хозяев, как никакому коту до него не удавалось сделать. Спит в Москве дочкин померанский шпиц Джерри-Ли, дочь Роял-Презента (автор с этими именами ничего не может сделать – так в её родословной, длинной, как у британской королевской семьи, написано). Так и хочется начать к ней обращаться на «Вы».
Спят трое внуков – две детсадовские девицы и старший, школьник, у которого наконец-то наступили каникулы. Завтра будет длинный день – на неделе надо освоить чёртову кучу музеев и не забыть заглянуть к косаткам в Москвариум. Всё-таки здорово, что в Москве появились два отличных океанариума – оба на мировом уровне (и это ещё скромно сказано), а ехать невесть куда, чтобы показать их обитателей внукам, не надо. Раньше ближайшие такого типа были в Соединённых Штатах, да очень неплохой в испанской Барселоне, а сейчас какие Штаты, какая Испания?! Ну так и не надо. Спят у обеих внучек рыбки в их домашних аквариумах: бойцовый петушок у одной, сомик и гуппи в компании с улитками у другой. Только старинный приятель не спит: про Зиновьева пишет. Но на дворе ночь! Какой Зиновьев?! Спать пора…
Ночь. Громко тикает маленький, старый, ещё советских времён будильник, стоящий на тумбочке у кровати жены. То ли тишина стоит мёртвая в доме, то ли слух немыслимо обострился с годами, но такое впечатление, что каждый его тик-так – как удар колокола. Отзывается в черепной коробке гулко, словно вбиваясь в оба уха и не давая спать. Или это просто голова пустая, безмозглая, оттого в ней такое эхо? Тоже вариант… Но ладно – будильник! А снизу из кухни какие звуки?! Там периодически что-то громко гукает, блямкает и фырчит, как раненый динозавр из болота. Раньше дёргался, а потом жена сказала, что это холодильник. И это на самом деле он. Хороший, двухдверный, трёхкамерный, но живёт своей собственной жизнью, явно чем-то очень недоволен и не стесняется об этом открыто заявлять.
Да что там, маленький будильник и большой холодильник, которым самое место в диснеевском мультике «Красавица и чудовище» (не в новом идиотском фильме, который а Америке теперешние извращённо толерантные, многополые, расово корректные дебилоиды недавно сняли, а в старом, очаровательно милом, красивом и добром)! А постоянно подкипающий пятилитровый титан?! Он вообще иногда начинает трястись, как оглашенный – его буквально колотит, как старого большевика от классовой ненависти к недобитым буржуям, да так, что кажется – вот-вот взлетит на воздух или просто перегорит. Накипь, что ли, на него влияет? Или на него обострение международной обстановки действует? В конце концов, он же китайский, так что не вечен, как и терпение ЦК КПК насчёт острова Тайвань!
Булькают батареи. Громко так булькают, прямо-таки журчат. Это они так нагреваются. На улице холодает, в доме все датчики на отрицательную внешнюю температуру реагируют и начинают подавать в подвал, газовому котлу сигналы. Тот разгоняет систему, а в результате с одной стороны в комнатах тепло, а с другой – как будто ручейки по камням воду перекатывают. Прикольно – особенно с учётом того, что батарей много и из каждой комнаты доносятся в темноте собственные звуки. Хочешь не хочешь, поверишь в домовых. Маленькие пушистые то ли человечки, то ли зверьки – ночами по дому шмыгают, своими таинственными делами занимаются… Впрочем, спать это батарейно-отопительное журчание, в отличие от кухонного титано-холодильничного и будильникового прикроватного, не мешает – наоборот, убаюкивает.
Дом полон звуков, которые по ночам воспринимаются гораздо громче и чётче, чем днём, когда их покрывают внешние шумы: то машина где-то проедет, то электричка вдалеке пронзительно свистнет, то вдалеке пролетит самолёт, а то и воздушный шар с пассажирами мимо посёлка проплывёт, рёвя газовой горелкой… Шары летают весной и летом, причём так низко, что их слышно издалека. Ну а периодически ещё и слышны звуки живой природы. Днём это в основном щебет многочисленных птиц или мяуканье выясняющих между собой отношения котов. Вечером и ночью особенно заливисто лают собаки, особенно летом деревенские из-за ближней речки разоряются, когда по улице пробежит какой-нибудь дикий зверь из местного дикого леса, вроде лисы, или бобра какого занесёт на околицу, подгрызть одно-другое дерево на пропитание и в качестве стройматериала для хатки и плотины.
Впрочем, всех их под утро заглушают петухи, начинающие орать ни свет ни заря – все в разное время, как будто принимая смену друг у друга с тем, чтобы никто в округе не спал больше положенного. Разбудят, бывало, заразы, и лежишь без сна несколько часов после того, как они уже давно затихнут. Пользуются мерзавцы тем, что у нас не Франция и из них ни суп не готовят, ни в красном вине их не тушат. Ори себе, горя не зная… Ну и, до кучи, иногда что-то тихо булькает в кранах и душевых лейках, а то и раздаётся длинное таинственное быстрое посапывание, как будто часто-часто причмокивает в углу какая-то хрень. Долго пытался понять, что это такое – оказалось, так кувшин с водным фильтром хозяев достаёт, когда туда воду только зальёшь, и пока она фильтруется, под крышку воздух просачивается. Одно слово, разговаривает дом. Понять бы ещё о чём…
Об Украине и не только о ней… Что такое Украина для человека, родившегося и выросшего в Москве? Могилы предков. В западноукраинском Сатанове, в Белой Церкви у жены, в Киеве, в дореволюционном Екатеринославе – после революции Днепропетровске, а теперь с какого-то дьявола «Днепре». Не нашла нынешняя болезная на всю голову украинская власть ничего лучшего, чем назвать город по имени протекающей через него реки. До того креативные, аж завидно. Идиотам легче живётся. Родня, друзья и однокашники – в Донецке и Симферополе, которые теперь снова Россия, и в Одессе, Запорожье, Днепропетровске (сдохну, Днепром его называть не буду) и Харькове, Львове, Белой Церкви и Киеве, Котовске и Виннице, которые ею ещё будут…
Одесса – вообще любимый город детства, который знал лучше Москвы и Ленинграда и любил много больше. Поезда туда шли через Киев, Фастов, Конотоп… Пляжи, на которых купались и загорали, гостиницы, в которые папа в отпуск нас водил обедать – «Лондонская», «Красная», ресторанчик «Южный» «никому не нужный», где ели, когда гостиницы были закрыты на спецобслуживание иностранцев, вокзал, где тогда тоже вкусно кормили, и порт с кораблями, приходившими из далёких морей. Археологический и Морской музеи, Потёмкинская лестница и старинный фуникулёр, Приморский бульвар с платанами и мелодичный бой курантов, памятники Дюку, потёмкинцам и Льву Толстому, роскошный оперный театр и филармония – бывшая биржа.
Трамваи, набитые битком, в толкотне которых шутили так раскованно и легко, как это делали только в Одессе. Толчок и Привоз, открытые летние кинотеатры и Дерибасовская. А какой там рос тенистый виноград, лозы которого тянулись между заборами из ракушечника над широкими переулками! «Черноморец», за который болела вся Одесса. Китобойная флотилия Слава, которую встречала вся Одесса. Катакомбы и воспоминания о румынской оккупации и войнах – Гражданской и Отечественной. Греческая площадь и Армянский переулок. Старый православный собор и старые давно заброшенные синагоги. Три великих француза, которых помнил весь город: Дерибас, Ланжерон и дюк деʼРишелье. Пенистый холодный крюшон и невиданные в Москве конфеты: «Спутник» с ликёром и чернослив в шоколаде, которые ветераны получали к праздникам.
Холерные карантины и дичайшая паника, когда наши вошли в Чехословакию – в ожидании начала войны в городе в один момент скупили хлеб, соль, сахар и спички. Кексы «Весенние» с изюмом – на самом деле пасхальные куличи! Помидоры по три копейки за килограмм (стали по восемь – народ дороговизной дико возмущался) и яблоки по двадцать копеек. Тугие как торпеды синенькие и роскошный лук, который выращивали корейцы, – в Москве таких не было. Груши и арбузы, кабачки и копчёная скумбрия. Ах, Привоз… Чесночная пахучая домашняя колбаса и буженина. Сметана, в которой стояла ложка, и жирный творог, белыми толстыми ноздреватыми пластами с серым домашним хлебом, абрикосы и клубника, клубника, клубника – ароматная, как мечта, и тугая, красно-розовая, в мелких зёрнышках…