[5] – тем более остаются за пределами его интересов, пускай ими незрелые подростки и ещё более незрелые на голову, хотя зачастую и более чем зрелые с точки зрения первичных инстинктов и активно участвующие в процессах размножения гламурные девицы и дамы занимаются, то и время на жизнь остаётся. Чуть-чуть интернета, чуть-чуть новостей и нормальной аналитики (такая тоже есть – места знать надо), хорошие печатные книги (их до сих пор издают, и автор их всяко предпочитает электронным), ну и достаточно. Остальное время занимает работа, общение с друзьями и роднёй и прогулки на свежем воздухе в компании кота Мурчика. Заодно и вес сбрасывается…
Размышления и воспоминания накатывают волной, неизбежной, как ленивый прибой на одесской «Аркадии» или «Отраде». Нет, на «Ланжероне» или куда более отдалённом от центра города «Дельфине» он тоже был и есть, и имеет свою прелесть, но на первые два пляжа в те 60–70-е годы, когда маленького автора в Одессу каждое лето везли «оздоравливать», родители ходили чаще всего. Народу там было много, но если заехать с утра, по холодку, часам к полвосьмого максимум, то вполне можно было расстелить пляжную подстилку, если не в первом ряду, на самом краю сухих песчаных грядок, перед ровной, выглаженной морем линией плотного песка, на который накатывалось тонкой плёнкой пенное море, так во втором. Главное было засыпать песком неискоренимые бычки, которые, как и сливовые и виноградные косточки, а также яблочные огрызки, не доносились до урн, а закапывались самыми некультурными и неискоренимыми лентяями из числа посетителей пляжа рядом с тем местом, где они располагались.
Автор многое множество лет не был в Одессе, любимом городе его детства, так что не в курсе, как там теперь с курением: мало ли что, вдруг и туда докатилась борьба с этой, несомненно, вредной, но для людей его поколения широко распространённой привычкой, мода на здоровый образ жизни и прочие современные извращения городской западной цивилизации. Но когда он в Одессе бывал часто, лет пяти-пятнадцати, курили там очень и очень многие. Город морской, вольный – не привыкли тогдашние одесситы к тому, чтобы им моду на поведение извне устанавливали, так что если кто из них и не курил, то исключительно из своих собственных личных, чисто одесских соображений, и это в городе признавали и уважали. Как, кстати, было и со всем прочим: даже трезвенники и девственники в Одессе иногда встречались, хотя и с теми, и с другими было совсем трудно: не пить и не заводить романы в Одессе могли только самые завзятые чудаки. Впрочем, были и такие. К примеру, автору были известны старые девы, которые вместо детей заводили себе кучу кошек. Тоже были члены семьи…
К слову, именно в одной из таких семей, где жили в старинной квартире, забитой антикварной мебелью, Таня и Роза – две сестры дедушкиного сослуживца, моряка-подполковника, дяди Миши Земшмана, одного из самых весёлых, шебутных и замечательных людей, которых автор только знал, знакомство с которыми во многом сформировало в детстве его характер, автор столкнулся с тем, что у него на кошек оказалась сильная аллергия. С тех пор проверял многое множество раз – она не только присутствовала, но и периодически, при встрече с очередным котофеем повышенной пушистости, взрывалась, как триста тонн тротила. Исключениями не были ни коты друзей, ни коты и кошки брата, притом что последние к автору, то ли по каким-то своим причинам, то ли как к ближайшему родственнику хозяина, испытывали искреннюю любовь и всячески её демонстрировали, стараясь примоститься на коленях, влезть на спинку кресла, в которое садился – к голове поближе, или хотя бы просто потереться о ноги.
Эффект всегда был сокрушительным: сильнейший насморк, льющиеся из глаз потоком слёзы и непрерывное чихание оглушительного регистра. Сделать с этим было ничего нельзя, так что больше часа в компании с котиками находиться не рекомендовалось. Визиты к брату из-за этого всегда были короткими, причём самым обидным было то, что его котов и кошек автор искренне любил и за ушком их чесал с удовольствием. Главным потом было не забыть вымыть руки с мылом и ни в коем случае до этого не потереть, забывшись, начинавшие болеть глаза. Впрочем, за этим всегда пристально следила мама. У неё было мало бзиков, но проверка на обязательное мытьё с улицы или после поглаживания домашних животных рук, незабывание дома носового платка и съедение хотя бы по кусочку всего, что она готовила к приходу и приезду гостей, были обязательными пунктами программы. Готовила она превосходно и гостей любила, но отличалась до такой степени нарочитой скромностью, что тем становилось даже как-то неловко.
Друзья до сих пор вспоминают её знаменитое «курица сегодня особенно НЕ удалась», которое резко контрастировало со вкусом самой курицы, которая у неё бывала только мягкой, ароматной и в высшей мере аппетитной – другие блюда у мамы никогда не встречались. Когда хор возмущённо возражавших хозяйке гостей убеждал её в том, что курица как раз удалась как нельзя лучше, пирожки замечательные, салат оливье и винегрет – объедение, а кекс с изюмом или залитый плотным толстым слоем вкуснейшего шоколадного крема двухэтажный сметанник вообще ни с чем не сравнимы, она успокаивалась и могла немного расслабиться. Впрочем, ненадолго. Любила она волноваться по пустякам. При этом когда она сталкивалась с настоящими проблемами, характер у неё оказывался железным. На все свои многочисленные операции она шла без малейших нервов и отходила от них легко и не жалуясь, на пожары, потопы и эвакуации особого внимания не обращала и вообще ни по какому поводу не заморачивалась. Зато боялась мышей.
Каким оно было замечательным – старшее поколение, прошедшее войну! Они тащили по жизни кучу одинокой родни и дружили по-настоящему: приехать можно было к кому угодно в любой час дня и ночи в любом количестве. Всем были рады, всех кормили до отвала, поили чаем и укладывали. Не хватало спальных мест – стелили на полу, по этому поводу никто не заморачивался. А поскольку мы жили в Москве, гостиниц в городе тогда было мало, и не заехать в гости к знакомым было никак нельзя, поток гостей в доме не останавливался. Папа нашу квартиру на Кутузовском называл караван-сараем. Впрочем, тогда заезжали и к малознакомым: как-то у нас неделю жила милая девочка из Днепропетровска, которая, позвонив в дверь, представилась и сказала маме: «Мой дедушка ухаживал за вашей бабушкой. Можно у вас остановиться?» Папа, правда, когда это выяснилось, тихонько посмеиваясь, маме сказал: «Но он же на ней не женился!», за что был награждён суровым взглядом.
Было просто неприлично оставить человека на улице, не могла же мама ей отказать! Сейчас такое трудно себе представить, но когда вспоминаются все тогдашние трудности, дефицит всего на свете и вечная нехватка денег, хорошо бы ещё вспоминать и то, что в той, прошлой жизни, было хорошего. А оно было, и было его много. Да, тогда жили беднее, чем сейчас, на порядок. Магазины часто были пустыми – с нынешними и не сравнить. Ни квартир, ни машин не хватало. За границу никто не ездил, а когда туда попадал, тащил в качестве сувениров и подарков такую чепуху, на которую сейчас и не обратил бы внимания – её в каждом ларьке полно. Но отношения между людьми были другими. При том, что где-то, в других мирах, обитали уголовники, где-то большое начальство боролось за власть, где-то кто-то делал карьеру и кого-то подсиживал, где-то шатались гопники, где-то обретались религиозные сектанты… Много чего было в стране. Но насчёт общего морального фона и среднего настроения по Советскому Союзу – они действительно были более чем хороши. Впрочем, знали бы, что будет дальше…
Странное настроение… Вроде как ничего особого не происходило, всё шло в штатном режиме, но позвонил друг, отменил назначенный на завтра юбилей. То есть 60 лет ему исполняется, но отмечать это событие в узком кругу родных и друзей, как он собирался, не сможет. Один из гостей внезапно умер, а они дружили всей этой компанией, так что у всех теперь одна цель для сбора: поминки… Возраст у нас такой: в один момент кто-нибудь может выкинуть такой фортель и отправиться в мир иной, в одночасье поменяв остальным все их планы. И что теперь с этим сделаешь? Пока были молоды, ни о каких опциях такого рода даже не задумывались – лезли на рожон, и как-то проскакивало. А теперь ни на какой рожон не полезешь, а если и полезешь, не проскочишь, хоть тресни. Да и на рожон переть не приходится, он в любой момент сам на тебя свалиться может с какого угодно направления.
Что с этим делать? Жить. Продолжать жить, оберегая друг друга и помогая друг другу, вместо того чтобы изводить себя и окружающих нелепыми претензиями к ним, к себе самому и к миру в целом. Прав был тонкой души человек, Булат Окуджава, предлагавший говорить, восхищаясь друг другом, обмениваясь комплиментами при встречах и посиделках и не стесняясь этого. Жизнь чертовски коротка и неизвестно, когда закончится, так что постараться, чтобы в ней было побольше тепла, добра и оптимизма, можно и нужно. Простая формула, но какая действенная! Скажи лишний раз супругу или супруге, какой он (и тем более она) молодец или просто улыбнись и погладь по руке (тактильный контакт дорогого стоит – половина всего хорошего в нашей жизни связана с прикосновениями). Позвони родителям – им будет приятно, да ещё как!
Пошли весточку родне и друзьям – сейчас столько милых, смешных картинок и роликов ходит по интернету! Не случайно ими люди по вотсапу, телеграму и прочим системам мессенджеров обмениваются: эмоции, подаренные знакомым, дорогого стоят, даже если годами не видитесь и, не исключено, увидеться так и не сможете: жизнь разбросала по странам и континентам. Правы были индусы насчёт суммы добра и зла, которую каждый человек притаскивает в этот мир. Имеет смысл приносить побольше всего хорошего и не тащить ничего дурного, а тем более не накапливать его в собственной душе – никакого толку не будет, самому себе и всем окружающим жизнь отравишь. Что, к слову, вовсе не означает никакого следования пацифизму Толстого или мудрствованиям Достоевского. Пришиб гада мимоходом, легко и непринуждённо, и дальше живи, делая хорошим людям добро.