Именно это мы с друзьями на очередном отрезке пути на юг из Нью-Йорка и сделали. Уже перед тем, как пересечь границу Флориды, на последнем перегоне перед Орландо, где на пару дней собирались зависнуть в «Мире Диснея». А после оставалось полдня пути до Майами, ночь там, и утром корабль уходил в круиз на Карибы. При этом обстановка была слегка напряжённой, хотя пока ещё и не близкой к боевой: над мексиканским Юкатаном бушевал ураган «Вильма», который, по всем приметам, должен был пойти на Флориду. И успеем мы туда до него или нет, оставалось под большим вопросом. По телевизору каждый вечер в новостях показывали прогноз погоды и кадры с мест событий. Кадры впечатляли.
Нет, изображение крутящегося над картой Америки вихря тоже производило впечатление, но срывающиеся крыши, согнутые в три погибели под ветром пальмы, затянутое грозовыми облаками небо и серые волны, бушующие у побережья, впечатляли сильнее. Особенно жён нашей тройки. Одна из них, которой каждый вечер звонила сестра, незадолго до того вышедшая за американца замуж и живущая в Техасе, вообще держалась на грани. Сестра её очень плохо понимала английский, так что всё, что говорили тамошние новостники, безбожно перевирала, но пугала вовсю, благо сама пугалась увиденного на телеэкране, и, как могла, пыталась предостеречь и уберечь от будущей встречи с ураганом. И если бы не остальные члены команды… Ну, так уж получилось!
Трём взрослым мужикам, которые составляли её ядро, двоим прокатчикам и сталеплавильщику, офицерам-танкистам запаса и выпускникам Московского института стали и сплавов, ураган был изначально до фени. А также пополам, по барабану и фиолетово. Двое из них любой потенциальный стресс гасили вечером стопкой водки, толикой коньяка или вискарика, которым запаслись под отпуск, и чувствовали себя идеально. Автор, с его привычкой решать проблемы по мере их возникновения, пил не крепкие напитки, которые, получив на последней пьянке группы МО‑75–1, после прохождения военных лагерей и получения диплома, в 1980-м, тяжёлое химическое отравление, а вино и вкусные американские коктейли – «дринки», тем более ураганом не заморачивался. Расклад был не в пользу паники.
Две жены из трёх оставались стойкими, как и полагалось верным боевым подругам, и героически успокаивали третью, нервничавшую. А пять спокойных людей против одного, немного нервного – хороший расклад для путешествия. Так что никаких проблем не было и быть не могло, кроме выбора места ночлега. Впрочем, всегда намерены были остановиться засветло и никогда это сделать не удавалось. Была идея тормознуть где-нибудь у Чарльстона, больно уж название было хорошим: папа с мамой этот танец замечательно танцевали, но было ещё слишком далеко до вечера, так что прошли до Саванны, где на окраине, в стороне от трассы выбрав мотель, из ресторана которого доносилась музыка и рядом с которым было больше всего грузовиков, и встали на ночлег уже в темноте.
На юге вообще темнеет быстро. Как водится, закинув в номера багаж, пошли ужинать. В ресторане играла местная фолк-группа. Зажигали ребята с душой, народная музыка в Америке бодрая, настроение поднимает. Поскольку дело было в двух шагах от побережья, заказали большой набор морепродуктов – «си фуда» на всю честную компанию. Их только недалеко от моря и брать. По сравнению с теми, которые можно найти в Москве, даже в самых лучших наших ресторанах, день и ночь. Одно дело, когда на столе утренний улов, и другое, когда его откуда-то везли. Да, самолётом, да, на льду, но это по Булгакову. Продукты ПЕРВОЙ свежести, они и есть единственно правильные. Особенно морская еда: рыба, моллюски и всё прочее. Давишь на них лимон от души и окуная в тёплое, распущенное, светлооранжевое, с красным перцем масло…
Это был самый вкусный набор морепродуктов в жизни автора. Лангустины, напоминающие то ли здоровенных морских насекомых, то ли маленьких лангустов с несоразмерно длинными, по сравнению с длиной их тела, клешнями. Мидии, розовые, с острым луком, нарезанным кольцами. Маленькие каракатицы и молодые кальмары, тугие, как очень мягкая резина, сваренные в меру – правильные, тоже кольцами. И – верх гастрономического удовольствия – лобстер. Розово-красный снаружи и белый внутри, ароматный и горячий, роскошно пропаренный… Ещё недавно – пища бедных, которым денег на мясо не хватало, а лет 150–200 назад ими вообще в Америке свиней кормили. Что называется, зажрались они тогда там, гады… В качестве острой и сытной закуси, со свежим мягким кукурузным хлебом… Хороший город, Саванна!
Ночью все кошки серы… Или нет. Тут всё зависит от того, как светит луна и какого на самом деле цвета кошарик. Белый, он и есть белый. Чёрный – чёрный, особенно в ночной темноте. Другое дело, что мы не в тропиках живём, у нас ни чёрные пантеры по лесам дичь не скрадывают, ни их более светлые родственники, львы. По крайней мере, со времён Средневековья, когда «лютого зверя» князья со своими дружинами под ноль выбили, вместе с гепардами. Леопарды, правда, до нового и новейшего времени по Кавказу бродили, и тигров по тугаям Средней Азии можно было встретить, но ХХ век они не пережили. Разве что на Дальнем Востоке их можно встретить, да в зоопарках. Про новых, интродуцированных на Северном Кавказе леопардов не говорим. Особый случай.
Так что из диких кошек у нас в природе в основном рыси и более мелкие представители этой самой фауны, до редчайших манулов включительно. Спасибо, пумы не водятся. Но в основном кого можно встретить по ночам в жилой застройке? Котов и кошек. Просто путешествующих по своим кошачьим делам, из пункта А в пункт Б, маршрутами, известными только им одним. Сражающихся между собой за территорию или, по весне, за внимание их, кошачьих, дам. Мышкующих или поджидающих в засаде неосторожного крота. Да мало ли кого на окраине леса может встретить, неожиданно для себя, решивший пройтись патрулём по ночному посёлку кот… Как-то, к примеру, нашли поутру на участке задушенную молодую куницу, которая, на свою голову, решила забрести на территорию нашего Мурчика.
В другой раз он, уже поутру, шуганул с участка соседей молодую лисицу – скорее даже подросшего лисёнка, которого невесть зачем к тем занесло. Сначала прогнал за сарай, а уж потом, когда от других соседей подкрепление подоспело в виде ещё одного кота, помоложе и поагрессивнее, вообще выгнали за забор лесного гостя. Хотя была бы лиса покрупнее, кто его знает, чем бы всё обернулось. У него с ними старая война. По молодости уходил мышковать в лес, иногда дня на два-три, возвращался то с порванным ухом, то без куска шкуры на холке, то с прокушенной лапой… А ведь в округе кого только нет! И ласки, и дикие хори, и барсуки, и прочяя лесная и луговая живность. Хорошо хоть, лоси и кабаны бродят с той стороны забора, хотя зайцы и лисы в посёлок заходят, да и бобры заглядывают иногда.
Ночью какие только звуки не доносятся… Кто-то шурудит, кто-то вскрикивает (про птиц вообще не говорим, они ночами устраивают такие концерты, словно у них соревнование – кто кого перепоёт). В соседней деревне периодически взлаивают собаки, чувствуя очередного хищника, то ли из любопытства, то ли в поисках поживы забредшего на ночную улицу… На рассвете иногда видна тройка одичавших псов из соседнего леса, трусящих за кем-то по следу или несущихся за добычей. Это соседи опасные – хуже волков. Ну и, знамо дело, орут деревенские петухи. Как-то странно орут. На рассвете – ладно. Но зачем начинать кукарекать в три часа ночи?! Тьма-тьмущая, ни зги не видать, луны на небе нет, звёзды за облаками… По телевизору рэперы и стендаперы, в деревне петухи… Природа!
Таксист опознал, приветствовал с изрядным пиететом: слушает он радио, в том числе нас всех, во главе с Соловьёвым, на Вестях ФМ, и внезапно, в ходе разговора – дорога была скучная, смена заканчивалась, чего же не развлечь беседой позитивно настроенного человека, коли ему охота, порекомендовал обязательно уверовать или, как он сказал: «прийти к Б-гу». Вопрос: зачем? – его озадачил. А в самом деле, зачем? Для того чтобы жить если не абсолютно праведной, то как минимум правильной жизнью, вера не нужна. А если так живёшь не потому, что полагаешь это единственно верным, а лишь только из-за того, что надзора небесного воинства боишься, так какая же это вера? Это страх наказания. С тем же успехом можно так под угрозой дубинки надзирателя жить, полагая себя выше тех, кому она для того, чтобы вести себя нормально, не нужна.
Ради того, чтобы в конце жизни Г-дь тебе за добро воздал? Ну-ну. Воздадут тебе, как же. А потом догонят и ещё раз воздадут. Прадед – мамин дедушка – был, судя по рассказам всех, кто его знал, включая последнего Любавического ребе, самым щедрым и добрым человеком на свете. Помогал всем бедным, кому только мог, прятал людей и от преследований царских властей, и от погромов, не брал с бедняков, живших в его домах, плату за аренду, держал открытый стол для тех, кому нечего было есть… Его даже в революцию и Гражданскую войну никто не тронул, да и после новые власти не репрессировали. А умер с голоду и холоду, в палатке, заваленной снегом, в эвакуацию, где-то под Орском. И ничего ни от него, ни от его жизни не осталось, даже могилы. Одни воспоминания.
Один дед был добряк, умница, весельчак… Погиб в войну. Даже до фронта не добрался – отморозил ноги и умер от гангрены. Второй всю жизнь воевал – вся грудь в орденах, строил военные базы на всех морях и океанах, а после ухода из действующей армии объекты «Спецстроя», и был кристально честным человеком. Ничего не оставил после себя, кроме фотографий, кортика, орденов, да собрания сочинений Лескова. И то кортик с орденами его вторая жена себе забрала. Но он хотя бы умер в старости. А отец был гениальным изобретателем и конструктором, его патенты и лицензии были в десятки стран проданы, маму и нас, детей, очень любил, руки были золотые – всё мог и умел, а до пенсии не дожил. Сердце. И через два месяца все выплаты по его изобретениям остановили. Зачем платить? Умер же человек…